У Фёдора, похоже, у единственного не было особого предмета, который годился бы как оружие. Очки помогали стать незаметным для противника, а паяльник, увы, был совершенно мирным орудием: когда «включался», мог починить что угодно, хватало одного прикосновения жалом. Но это не помешало Фёдору в его первый конец света спасти почти пятьдесят человек. В основном, конечно, благодаря неприметности. Но и паяльник сгодился, причём случайно – уронил его на пол автобуса, в котором укрывались, и двигатель того неожиданно заработал.

- - -

Далее в дневнике Аввакума нашлось и описание пришельцев, в зеркальных шлемах. Аввакум писал о них исключительно в единственном числе, как будто пришелец был только один. И называл его не пришельцем, а смотрителем. Странно. Лабиринт, говорил Аввакум, тянется куда хватает взора. Но если пройти тридцать вёрст от выхода в долину, лабиринт становится небезопасным. Что именно он имел в виду – не понять, говорилось только: едва заметите чёрные знаки, кресты и стрелы, немедля поворачивайте. Не применяйте оружия. И не шумите. Там нельзя шуметь. На плане были указаны площади, где в фонтанах была пригодная для питья вода. А питался Аввакум плодами, которые вырастали в долине – там каждые два дня менялись сезоны, и за полдня созревало много разных плодов, от малины до яблок. Десять лет на одной вегетарианской пище? Вот уж точно, испытание.

Смотритель, значит. Мы только приблизились к пониманию, понял Николаев. А Аввакум, когда понял, что его не пропустили, не пал духом, а принялся тщательно изучать это странное место. Регулярно виделся со смотрителем – и, похоже, узнавал от того что-то, пусть даже беседы были не очень вразумительными. Но почему «смотритель», их же были тысячи! А потом Николаев вспомнил, как двенадцать их слились в одного и снова задумался. А зачем тогда они пришли туда, в кинотеатр? Ведь Винни-Пух счёл их врагами, а значит – хотели зла, так, как понимали это Дарья и прочие. Непонятно. Но вот много ли найдётся таких, как Аввакум, чтобы в любой ситуации накапливать знания, делиться ими и сохранять оптимизм. Жаль, что и он ушёл, подумал Николаев. Определённо, с ним было бы интересно поговорить.

Что ж, он подал хороший пример. Что бы ни было, буду двигаться дальше, помогать, кому сумею, собирать знания. Чёрт, поговорить бы с тем смотрителем! Он охраняет выход из Чистилища для людей, а есть ли подобное Чистилище для него самого? Или он, действительно, уникален во всех смыслах? Вопросы, вопросы. Но так приятно, когда есть что-то, что очень хочется понять!

- - -

Бластер стал настоящим в ночь на третий день. Николаев уже был готов. и опять же – собрался не впопыхах, всё сложил, убрал, выключил все электроприборы и захлопнул за собой дверь, оставив ключ на той же полке, где увидел документы хозяев.

А на улице было мирно и спокойно. И не было людей. И постепенно пропадали животные, птицы и насекомые. Прямо как в те, предпоследние, концы света. Николаев долго бродил по пустому городу, прежде чем до него дошло, что это вовсе не Новосибирск: город был сплавом нескольких городов. Он побывал и в парке, в котором отбивался, с тремя дамами, от зомби. Он побывал на стадионе, на который в Омске ходил с парнями. И многие другие места. Как он мог не заметить, что это сплав городов? Или сплав случился, только когда включились предметы?

И нашлась школа. Та, или такая же, в которую его привёл Петрович в первый раз. Николаев шёл по пустым коридорам, и мерещились голоса, и вспоминалось всё, что было здесь.

В учительской, казалось, только что были люди. Ему даже показалось, что на столе лежит та чёрная повязка поверх волос, которая всегда возникала у Марии после переноса. Она всегда оставляла её за собой – привычка, говорит, на удачу. Но это оказалось всего лишь чёрное пятно – чернила пролили, что ли?

В кабинете физики тоже было, как тогда: стулья и парты у стен, и есть двенадцать зеркал. И тут Николаев задержался. Зеркала потемнели... и ничего более не случилось. Трогать их, пока они не открыли проходы, опасно, пояснял Фёдор. Непонятно, что там происходит, но если в зеркала посмотрело меньше одиннадцати человек, дотронуться до поверхности пальцем означает, как минимум, обжечь палец.

Ничего не случилось. Сброс произошёл вовремя – в двенадцать часов, двенадцать минут и двенадцать секунд по Гринвичу. Николаев оказался в сенях деревенского дома, а бластер, вместе с кобурой и прочим, лежал у другой стены – на коробках. Николаев направился к бластеру, и тут двери отворились. Ему показалось, что в сени вошло чудище – что-то, несомненно, случилось с восприятием, потому что успел понять, уже замахиваясь попавшимся под руку топором, что это вовсе не чудище.

И тут его самого оглушили. Потом узнал, поленом. Когда Николаев полностью пришёл в себя, то сидел, в наручниках, за столом, а напротив сидел мрачный молодой участковый, представившийся лейтенантом Смирновым.

— ...Маша, - Дарья потрогала её за плечо. - Вставай. Не сиди на месте! Идём, подышим воздухом.

Они обе долго ждали, когда вновь откроется проход – отсюда он выглядел как высокий овал. Долго ждали, почти три часа. Уже всемогущий Жора нашёл всем жильё на первое время, уже попробовали найти – и не нашли – признаки того, что это Чистилище. Мария не желала уходить, оставалась на этой полянке – в небольшом сквере, под линиями электропередачи. Снаружи и не увидеть, что есть такая полянка, и что на ней кто-то есть.

— Маша, - дядя Гоша подошёл к ней через три часа по прибытии. - Мы оставим здесь камеру, оставим наши знаки. Он всё поймёт, когда увидит. Пожалуйста, не стой здесь.

Но Мария согласилась уйти, только когда действительно оставили и знаки, и поставили камеры – и то, и другое не настолько бросается в глаза, чтобы привлечь ненужное внимание. Только Мария – и Дарья вместе с ней – выбрали для временного пристанища гостиницу. Остальные «расселились» в найденных вокруг комнатах и квартирах, их сдавалось достаточно.

Кошка, которая всё это время ходила вокруг и жалобно пищала, попросилась к Марии на руки – и та взяла её. Так и шли до гостиницы, ехать Мария отказалась. Разрешила только вещи привезти туда, их рюкзаки.

— Почему он? - было первым, что она спросила часа через два. Она молчала – всем занималась Дарья, а на её вопросы Мария отвечала, если отвечала, жестами. - Почему именно он? - она казалась спокойной, но Дарья чувствовала, что Мария держится из последних сил.

— Маша, - Дарья уселась рядом с ней. - Он придёт. Я знаю, вот и всё. Мы просто подождём, да? Сколько нужно, столько и подождём.

— Да, - бесцветно ответила Мария и расплакалась. А когда Дарья сумела успокоить её и отвести в ванную, умыться, Мария выглядела не просто уставшей – вымотанной. Так и упала на диван, как была.

Ближе к вечеру она проснулась, и вновь села, молча глядя в окно. Кошка тут же пришла, села на стол и потребовала знаков внимания. Мария улыбнулась – и сразу стала выглядеть намного лучше.

— Маша, - Дарья потрогала её за плечо. - Вставай. Не сиди не месте! Идём, подышим воздухом!

Они вышли из дверей и первым, кого встретили, был Жора.

— Маша, Даша, - он несколько смутился, что с ним случалось нечасто. - Дядя Гоша ждёт нас всех сегодня, через час. Очень просил, чтобы вы пришли. Он пытался вам звонить, но у вас телефон был отключен.

Дарья с тревогой посмотрела на Марию – на лице той было равнодушие – но прошла секунда, и Мария словно проснулась.

— Да, - кивнула она. - Но мы туда пойдём пешком. Мы и Кошка. Да, Кошка?

Кошка, сидевшая у неё на руках, привстала и потёрлась лбом о подбородок Марии.

— Отлично, - Жора улыбнулся. - Ждём вас!

- - -

По дороге Дарья рассказывала Марии забавные истории и почти что вернула ей хорошее настроение. Но вдруг остановилась.

— Смотри! - указала рукой - Ой, это же Лена! Лена Трофимова! - и, прежде чем Мария успела сделать хоть что-нибудь, побежала навстречу молодой женщине, идущей по тротуару – держа за руки двух девочек.