- Да, все мы слепы, - спокойно произнес Эмхир. - Знай мы хотя бы в общих чертах, какие тропы можем выбрать и что они сулят - жизнь была бы куда легче.

- Может быть, к лучшему и то, что разошлись ваши с Раздой пути? Ты навсегда остаешься таким, как сейчас, едва ли время обретет над тобой власть. А она? Вы с ней слишком неравны, и ей тяжело было бы это осознавать, да и тебе, я думаю, тоже. Бессмертие ваша четверка ей, наверное, не подарит. Желаешь ли ты стать таким же, как Орм, тоже преследовать солнце?

- Ты, должно быть, прав, - Эмхир покачал головой. - Жаль, что они не согласятся дать бессмертие человеку действительно полезному.

- Не говори мне, что я больше не буду воплощаться. Разве не встретимся еще?

- Встретимся, я надеюсь. Если ты воплотишься в тех краях.

- Я попрошу. Там, - он посмотрел на небо.

Они засмеялись.

- Только не торопись. Отыскивать старых друзей в новых обличьях довольно трудно, - сказал Эмхир.

- А удавалось?

- Да. Не очень часто, но все же. Я знаю, что один из нынешних учеников Гицура - воплощение погибшего Ульвкеля.

Скарпхедин проследил взглядом, как откуда-то из-за стен сада выпорхнула пестрая щурка и села на ветку миндального дерева. У самого его ствола чуть колышимый легкими дуновениями ветра темнел сэрэх, такой же, должно быть, и сейчас жгли в Обителях. Эмхир тоже увидел скорбную траву, и почувствовал, как возвращается развеявшаяся было горечь минувших часов.

По возвращении в Гафастан Эмхир нашел все то же, что прежде ненадолго покинул. Краски Гафастана казались шероховатыми и неприятными, город, утопавший в зелени садов, на которой непрестанно оседала пыль, окруженный бесконечными песками, побежденными разве что Великой Рекой, казался теперь еще более чуждым, чем когда Эмхир впервые оказался за его стенами.

В один из вечеров он снова сидел в зале Пяти Углов, перед ним на столе были набросаны прошения горожан, их было много, но единственным желанием Эмхира было бросить все эти пергаменты в огонь. Его взгляд привлекло блюдо, стоявшее на краю стола, где когда-то давно стояло другое, украшенное айдутским узором из треугольников и ломаных линий. В новом, что было меньшим по размеру, но более глубоким, лежало длинное перо Рух. Эмхир взял его, осторожно провел по нему пальцами, подумав о том, была ли все же Рух вестью Севера, духом-покровителем нойров. Нойр знал, как найти ответ на этот вопрос: легким движением он поднес перо к свече и позволил пламени охватить его. От пера взвился тонкий серый дымок, но никакого запаха у него не было. Ворон бросил перо обратно на блюдо.

- Ты сжег мое перо, - послышался голос.

- Я знаю, Сванлауг, - Эмхир не обернулся к ней; она стояла у дверей зала и была очень недовольна тем, что сделал Эмхир: перемена ее настроения чувствовалась даже в молчании.

- У Орма есть еще несколько таких же. Ты ничего не потеряла, - сказал Эмхир.

- Но это было то, что я нашла, я принесла в моем рукаве, - Сванлауг решительным шагом подошла к Эмхиру.

Он пожал плечами.

- Ты не удосужилась проверить его.

Нойрин опустила голову.

- Я не хотела знать. Тайна казалась мне более привлекательной.

- Это Дух Севера, Сванлауг. Нет больше тайны.

В глубине души Ворон, глядя на тлеющее перо, жалел о том, что некогда потратил драгоценное время на простую смертную, вместо того, чтобы искать вместе с другими, как с помощью Рух "выпустить птицу из клетки".

- Духи Севера оставили нас, - грустным голосом сказала Сванлауг и опустилась на резной стул. - Все эти годы эта мысль не дает мне покоя. Не проходит и дня, чтобы я не вспомнила о Рух, о ее смерти и о том, как после стольких лет отреченности нам все же даны были мгновения прежней истины.

- Поздно, - Эмхир отодвинул стопку прошений подальше от себя, - теперь мы полностью во власти Девяти. Не думаю, что это плохо. Нам следует оставить Фён там, где он есть; для нас его больше не существует. Здесь давно уже наш дом, здесь наш народ, пусть мы и не хотим этого признать.

- Я хочу. Но разве может тот, кто познал счастье быть нойром, забыть то прежнее, чем мы обладали и чего теперь так жестоко лишены?

- Я тоже не могу смириться, но Тид не оставляет нам выбора. Быть может, такова воля богов, - сказал он, но словами этими хотел убедить больше себя, чем Сванлауг.

Повисло молчание.

- Я видела сегодня Скарпхедина в Обители Вурушмы. Он счастливо пел хвалебную песнь Хранительнице, его взгляд его светился такой же преданностью, как взгляд старших жрецов.

Эмхир покачал головой.

- Это правильно. Без ее покровительства нам бы не удалось убить ни шаха, ни его сына.

- Ты вернул амулет Вурушме? - Сванлауг внимательно посмотрела на Эмхира. - Тебя в Храме не было.

Он подавил тяжелый вздох.

- Я передал его через того юного ученика, что тянул за меня жребий.

Сванлауг сощурила глаза.

- Что-то случилось во дворце шаха? Что-то пошло не так?

- Нет, все так. Шах мертв и Бургэд тоже. Мы потом скрывались в Храме Девяти и видели тела.

Он почувствовал, как воспоминание о том дне тревожно отзывается в его душе. Словно издалека снова послышались отзвуки песни Разды и больно кольнуло чувство вины.

- Я верю, что порученное вы выполнили. Не сомневаюсь ничуть. Но вне этого?.. Эмхир?

На скулах его заходили желваки.

- Я видел Разду. Я мог ее убить, если б не понял, что это она. Нужно было это сделать, наверное: она меня узнала тоже.

- Нет, ты правильно поступил, - произнесла Сванлауг.

- Возможно. Меня ведут каким-то путем... Я не знаю кто ведет, и куда, - в голосе Эмхира послышались жесткие нотки. - Что-то в этом не то.

- Время все прояснит.

- Еще так много способов погибнуть на этом пути... Я бы рад порвать все сети Амры, но недаром она плетет их из конского волоса.

- Все же были те, кто это сделал. И ты сможешь рано или поздно, - Сванлауг улыбнулась и невольно бросила взгляд на обуглившееся перо, лежащее на блюде.

Эмхир ничего не ответил. Совсем недавно возле Храма Девяти его остановила жрица Амры. Её голова была покрыта оранжевым покрывалом, как если бы жрица собиралась сообщить что-то неприятное. Она поклонилась Гарвану и отвела его с дороги в сторону, к стенам Храма.

- Тяжелую весть шлет тебе моя покровительница, о Гарван, - сказала жрица, виновато глядя на Эмхира.

- Говори, - отозвался Эмхир.

Она вздохнула.

- Амра поведала мне, что связала тебя с прекраснейшей из гафастанских дев, а ты её упустил. Теперь она не принадлежит тебе, но, если ты её позовешь, она пойдет за тобою. Единственно, придется за это заплатить. И будет так... Цари вспомнят былое, Пустыня признает своих хозяев. Возродятся утонувшие жены, вернутся прежние порядки, и кровь потечет по древним пескам.

Жрица замолчала, когда мимо прошествовали сури-гарах.

- Если ты откажешься от дара Амры, она отвернется от тебя, и ты будешь скоро убит.

Эмхир сдвинул брови.

- А если приму дар?

- Станешь вместе с Царями, - ответила жрица.

- Немного выбора оставляет мне твоя покровительница.

- За этой девой, значит, куда больше, чем за всякой иной, потому так велика цена, - жрица едва заметно улыбнулась и взгляд ее потемнел.

- И что-то ей надо... - задумчиво протянул Эмхир. - Для Милостивой очень уж властно.

Жрица пожала плечами.

- Помолись о благе Гафастана, - сказал Эмхир.

- Да не оставят тебя Милостивые, - молвила жрица и пошла обратно в Обитель Амры.

Эмхир, чувствуя себя обреченным, смотрел вслед удаляющейся жрице. Теперь ему оставалось лишь ждать, когда судьба сведет его с Раздой снова, чтобы он мог сделать свой выбор.

***

Разда лежала на тахте в отведенных ей покоях и лениво обмахивалась веером из перьев китоглава. Она все еще носила белые траурные одежды, скорбя по убитому мужу и сыну, но мысли ее все реже возвращались к ним. Еще недавно она была счастлива, любима, ей принадлежало сердце Орива ин-Наара, она была матерью его единственного сына, который мог бы стать великим правителем. Но теперь, по воле Девяти или неведомых богов, которые, возможно, еще не покинули Гарванов, у Разды не осталось ничего. Она стала одной из многочисленных жен нового шаха - Слабара ин-Наара нэг-Дуу. Но он не любил ее, не восхищался ей, а чтил лишь потому, что она некогда принадлежала его брату. Разда понимала, что Салбар наверняка избавится от нее при первой возможности. Если не смерть, то жизнь скучная и ничем не примечательная ожидала ее, и прежней было уже не вернуть.