Она улыбнулась шаху и направилась к выходу из зала. Салбар смотрел ей вслед и, на мгновение забыв о Гарванах, думал:

«А она красива, эта Разда. Неудивительно, что Орив забрал ее из Гафастана, Да... - он усмехнулся, довольный, что такая драгоценность теперь принадлежит ему; но его радость угасла, как только на ум пришла мысль: - А что если она и есть причина всех бед?»

Он с тревогой посмотрел на двери, за которыми скрылась Разда.

***

Чужаки никогда не попадали за ворота Сердца Гафастана. И лишь однажды привычный порядок был нарушен: десяток воинов в красно-золотых одеждах Западного царства, во главе со всадницей в темно-зеленом бурнусе, улучив момент, ворвались в крепость. Они не нападали ни на кого, лишь растолкали бросившихся к ним караульных, большинство из которых были еще неопытными атгибан, и остановились на небольшой площади перед высоким зданием.

Всадница покрутилась на своем аргамаке, пытаясь понять, с кем из Гарванов заговорить. Тем временем на площади их появлялось все больше, спешно закрывали лица чистокровные, с удивлением смотрели на чужаков атгибан. Слышался звон извлекаемых из ножен сабель.

Из толпы вышел один: лицо его было открыто, хотя, судя по белизне кожи, это был чистокровный Гарван.

- Кто ты? - обратился он ко всаднице. - Зачем врываешься в нашу обитель?

Всадница откинула капюшон и ответила:

- Я - Разда, и Гафастан - мой родной город. А кто ты такой?

На наручах Гарвана не было никаких знаков, и невозможно было понять, какого он звания.

- Меня зовут Орм. Я Старший Гарван и по-прежнему требую ответа: по какому праву ты, Разда, шахская жена, врываешься в нашу обитель?

Разда заметила, как Орм едва заметно кивнул стоявшему рядом с ним атгибан. Через мгновение послышалось, как за Раздой и ее воинами закрылись двери Этксе. Разда вздрогнула: только теперь она поняла, сколь неразумен был ее поступок.

- Я могу делать то, что захочу: это мой город и я здесь под защитой шаха, - сказала она, по-прежнему думая о том, что Гарваны, наверное, ее убьют.

- Твоя жизнь сейчас в нашей власти, - ответил Орм. - Город принадлежит Эмхиру, а не тебе.

Разда засмеялась.

- И где Эмхир?

- Быть может, тебе виднее, - негромко произнес Орм.

- Был Эмхир славнейшим из живых, а теперь славнейшим стал из мертвых, - ответила Разда строками из какой-то поэмы, которую некогда читала ей Изумрудная Атгю, заменив имя героя на имя Эмхира.

Орм изменился в лице. Стоявший рядом с ним атгибан вопросительно посмотрел на нойра, словно бы прося разрешения расправиться с Раздой. Орм не успел ничего ему ответить: послышался вязкий звон колокольчиков, и на площади, сопровождаемая двумя своими прислужницами, появилась Мьядвейг Протравленная. Скользнув по перчаткам, звякнули украшенные камнями и ракушками браслеты, когда Мьядвейг подняла руки, чтобы поправить тагельмуст.

- Погоди Орм, не надо ничего делать, - сказала она нойру.

Он посмотрел на нее как на безумную и ответил на языке Севера:

- Ее надо если не убить, то допросить - точно! Она говорит, что Эмхир мертв, стало быть, она в этом как-то замешана.

Мьядвейг склонила голову, словно бы выказывая снисхождение.

- Что ты, Орм... Посмотри на эту лань, в ней ума не так и много, ее речи - что звон камней, падающих в пустой медный кувшин, и душа медленная, текучая, как у ган-гачиг. Что ты от нее хочешь? Уступи ее мне, и все будет, как должно быть.

Орм молча кивнул и отступил в сторону, пропуская вперед Мьядвейг и ее прислужниц.

- О Разда, прекраснейшая, - обратилась к ней Мьядвейг, - я знаю, зачем ты пришла, мне ведомо твое сокровенное желание.

Разда с недоверием посмотрела на нойрин.

- Откуда?

Мьядвейг развела руками.

- Ну как же, это написано на твоем лице... И мысли - что мотыльки возле твоей красивой головы - их можно увидеть, можно прочесть. Спешивайся, я дам тебе то, что ты хочешь.

Разда оглянулась на своих воинов, будто искала у них поддержки. Те молчали, ожидая приказаний. Это была ее личная гвардия, бесконечно ей преданная; Разда гордилась тем, что она может, как айдутская дева, разъезжать в окружении не презренных евнухов (а в Триаде их недолюбливали со времен Афлетан-Гельди-Кертенкеле), а настоящих воинов, хотя это было запрещено внутренними законами сайханхотского двора. Если бы шах узнал, он бы наказал Разду, и казнил бы всех, кто ее сопровождал. Но Разда была уверена, что Салбар останется в неведении. Она хорошо знала своих гвардейцев и любила их почти сестринской любовью. И вот теперь, когда она никак не могла понять, какое принять решение, они предательски молчали.

Мьядвейг протянула к Разде обтянутую черной перчаткой руку. Конь Разды попятился назад, заставляя прочих всадников потесниться.

- Разда, Разда, - произнесла Мьядвейг; по голосу слышно было, что она улыбается, - неужели ты позволишь времени забрать твою красоту?

Услышав это, Разда соскочила с коня и сказала:

- Кто-нибудь из них пойдет со мной...

- Зачем? - искренне удивилась нойрин. - Ты хочешь посвятить простого смертного во все свои тайны?

Нойрин смотрела на Разду пристально, точно змея, гипнотизирующая свою добычу.

- Пусть твои люди покинут Этксе, - сказал Орм, надеясь разбить повисшее в воздухе вязкое напряжение.

Разда, не поворачивая к Ворону головы, махнула своим воинам. Перед ними открыли двери Этксе, и всадники нерешительно выехали обратно в город. Мьядвейг взяла Разду под руку и повела в Северную Башню.

_____

* Кахард - маг, знахарь.

Горожане с тревогой приняли известие о том, что Эмхир, должно быть, мертв. Загрустила и айдутская знать, которая непрестанно вопрошала Сванлауг, не собирается ли она занять его место, и кто будет править вместе с ней. Но она ничего не отвечала и запретила всякий траур, не веря мрачным вестям.

Скарпхедин, охваченный тревогой и сомнениями, пытался говорить с Ормом, спрашивал его о том, кто теперь станет во главе города, но Ворон молчал и продолжал глядеть на солнце, выслеживать его каждый день, будто лишь ему ведомое чудо, которому он молча поклонялся. Сам Скарпхедин, хотя желал найти ответы на многие вопросы, не предпринимал ничего, пока кто-то не упомянул мрачный осенний праздник, посвященный одной из Девяти Матерей Пустыни, покровительнице ночи и колдовства. И тогда он отправился в Храм.

Найти нужную Обитель было не так трудно: высокая арка из переплетенных ветвей бросала узорчатую тень на лестницу, уходившую под землю. Скарпхедин чуть помешкал, прежде чем спуститься, а когда минул арку, обласкавшую его осколками света и тени угасающего дня, перед собой увидел открытые узорные двери и бесшумно ступил в высокий чертог. Потолки зала из своего подземелья доходили до надземной части храма, где в стенах были резные окна, свет которых через систему серебряных зеркал оплетал все помещение.

- Открой лицо, Ворон, - голос эхом отразился от каменных сводов.

Скарпхедин знал, что с ним говорит одна из служительниц культа, но не видел ее. Не торопясь он опустил край тагельмуста, скрывавший его лицо, и осмотрелся: никого по-прежнему не было.

- Зачем ты пришел, Ворон? - голос зазвучал совсем близко, Скарпхедин обернулся. Перед ним стояла старуха в длинном черном одеянии, расшитом синими нитями. Одна рука ее была в тонкой пластинчатой перчатке, усыпанной рубинами.

- Я пришел просить о предсказании, - ответил он.

Сухое, испещренное морщинами, похожими на вышивку ее одежд, лицо старухи чуть скривилось в усмешке:

- Ты пришел увидеть, зачем? У тебя есть один глаз, тебе достаточно, чтобы не просить о провидении.

- Есть то, что обычным глазам не увидеть, как не увидеть и слепцу, - ответил он.

- Я поняла, я поняла... - протянула жрица. - Ты поздно пришел. Праздник скоро.

- Это значит, что ваша Провидица видит и знает сейчас больше, чем прежде. Мне надо с ней говорить.