Разда снова откинулась на песок: она встретила эту свадебную процессию, когда выходила из города, и знала, что местный знатный юноша, красивый, как уинво;льская статуя, брал в жены девушку из пришлых южан. Под ее легкими полупрозрачными одеждами виднелись густые многоцветные узоры, символизировавшие ее чистоту и непорочность. Здесь же, на реке, эти узоры ей должны были смыть, чтобы на рассвете нанести новые. Это был обычай Уллате;рн, и не всякий гафастанец стал бы с ним мириться. Видимо, любовь этого юноши была сильнее того, что отличало влюбленных друг от друга.

Песок был все еще горячим. Разда с упоением потягивалась, вжимаясь в него спиной, чтобы ощутить, как в кожу впиваются крупные песчинки и мелкие камешки. Она хотела раствориться в этом тепле, стать столь же яркой и недосягаемой, как солнце, всепроникающей, как песок, свежей и прозрачной, как вода... Густой вечерний свет ложился на ее закрытые веки, окутывая сокрытый взор мягким свечением. Ветер снова донес разбавленный запах дыма, в своем союзе с ветром казавшийся сладковатым. Мысль о неизвестном наблюдателе тронула улыбкой ее губы.

Эмхир не таился. Он выдохнул облако дыма, что тут же унес ветер, затем выбил пепел из трубки и спрятал ее в складках одежд. Он смотрел на Разду спокойным взглядом, как смотрят на красивую неядовитую змею, греющуюся на камне. Но он не видел в ней змеи, но видел гармоничную твердость линий юного красивого тела. Она была хороша, как изысканная статуэтка из эрмегернской глины; гибка и жестка, словно ивовый прут.

Солнце сползало все ниже по небосклону, точно в немой и медлительной жажде встретиться с водами Великой Реки где-то за горизонтом. Холодными ночами песок отдавал тепло слишком быстро. Свадебная процессия давно удалилась, стихло ее шероховато летящее пение. Разда нехотя открыла глаза, приподнялась и посмотрела в сторону; взгляд ее встретился со взглядом Эмхира, и ей показалось, будто она узнала встреченного утром Гарвана. Она улыбнулась ему. Он явственно кивнул в ответ, а когда Разда вновь бросила взгляд на то место, Эмхира там уже не было. Притворно опечалившись, Разда поежилась от прохладного ветра. Близившаяся ночь была приятна только воде и пескам, но никак не человеку, льнущему к мягкому теплу. Оттого Разда и поспешила домой, уже перебирая самые лаконичные оправдания на самые неприятные обвинения, которые ожидали ее.

Солнце нового дня разливалось по городу, нагревая песок и камни. Сердце Гафастана высилось молчаливо и неприступно, жизнь кипела вокруг крепости, но никто из простых горожан точно не знал, что происходит, и происходит ли, за белокаменными стенами Этксе. Иногда сказать наверняка не могли даже Гарваны, но им хотя бы был известен общий распорядок дня. Совсем юные - в основном дети чистокровных Гарванов, равно как и атгибан, и немногие дети простых гафастанцев - начинали обучение в раннем возрасте не в городских школах, но в Гарван-Этксе, привыкая к строгой дисциплине. Их учили грамоте и основным необходимым наукам чистокровные северяне, а языки преподавали коренные жители. Маги, особенно из правящих, нисходили до учащихся редко и работали уже с Высокими посвященными и Мастерами.

Орм, один из Мастеров Сердца Гафастана, стоял, прислонившись спиной к прохладной каменной стене, и, скрытый густой тенью, наблюдал, как две черные узкомордые собаки дрались за кусок мяса. Рыча и хищно скалясь, они кидались друг на друга, поднимали пыль с камня, что мутным облаком вилась вокруг них, оседая на блестящей шерсти. Грязный и искромсанный кусок мяса валялся рядом с ними, и одна не подпускала к нему другую. Орм скрестил руки на груди и, глядя на собак, покачал головой. Было легко их прогнать, но он этого не делал. На ум ему приходила лишь мысль о том, что ни одна из этих собак не затаит злобы на другую, не подкрадется ночью, не наскочит исподтишка, чтобы впиться в горло ненавистной противницы. Они решали свой спор на месте, тут же, сразу же. И победить могла только одна. Хотя собаки не голодали в крепости, дрались они так рьяно, будто их не кормили очень долго. Понаблюдав еще немного, Орм прикрикнул на собак. Те попятились, хотя каждая косилась не столько на Орма, сколько на добычу. Ворон достал кинжал, разрезал извалявшееся в песке мясо пополам и бросил каждой собаке по куску. Обе кинулись за желанной добычей почти одновременно, но в разные стороны, как и хотел Орм. Он вытер кинжал о плащ, вложил оружие в ножны и осмотрелся. Место, где он стоял, находилось где-то между дорожкой, ведущей в легендарный Сад Гарван-Этксе и обителями посвященных. Неприметный закоулок. Темный, но еще не душный, поскольку не успел отпустить накопившуюся за ночь прохладу, отчасти сдерживаемую тенью.

Орм был один из тех немногих Мастеров, кому Маги даровали вечную жизнь. Они оценили его умения, потому решили превратить его из простого смертного в нечто среднее между магом и человеком. Вечная молодость, вечная сила и вечная жизнь - до тех пор, пока не найдется некто более сильный, могущий побороть его и заставить душу покинуть тело - вот что ждало его, вот в чем был Дар Великой Четверки.

Из-за этого Орм много потерял: он видел, как прошла жизнь его жены, и как окончил жизнь каждый из его сыновей. Это больно ранило непоколебимого Орма, и он решил больше не повторять своей ошибки. Потому вечно был один и старался не привязываться к смертным. Единственное, что он не смог побороть, - способность наслаждаться миром. Он был одним из немногих, для кого тихие рассветные часы не проходили в машинальном пробуждении к тяжкому и заранее ненавидимому дню, исполненному трудов. Орм ловил самой душой каждое светлое мгновение, прогонявшее тьму, раззолачивавшее пески и ненадолго возвращавшее многоцветье небесам. Солнце будто рождалось каждое утро заново, а ночью растворялось в незримых водах где-то за горизонтом.

Когда-то Орм путешествовал по царству Мольд, по его тропической части, где тоже, подобно охотнику, пришедшему для того, чтобы «поймать пищу для души», не спал ночами, выжидая неспешно выползавший рассвет. Молодое, призрачно-золотистое солнце, чьи лучи тянулись словно бы мутно и густо сквозь вечно влажный воздух, расцветало на небосклоне, и нежный свет его оседал на зелени густых диковинных лесов. Камень храмов и золото дворцов вспыхивали, и загадочный город в рассветном солнце переливался, подобно драгоценности. Воздух, еще не отяжеленный теплом густеющей влаги, проникал в легкие свежестью нового дня. И это было то, что не отторгала душа, чего она не боялась. Этим она жила. И Орм хранил эту привязанность: только с нею он чувствовал себя частью мира, а не камнем на берегу реки жизни.

Орм открыл глаза: он стоял все там же - в тенистом закоулке между Садом и обителью Посвященных. Собаки исчезли, тень медленно отползала к стене, у которой стоял Гарван.

- Эмхир! - он окликнул нойра, появившегося на дорожке, находившейся в поле зрения воина.

Гарван остановился, глядя на Орма, который быстрыми и бесшумными шагами подошел к нему.

- Ученики ждут тебя, - спокойно произнес Эмхир. - Я проходил мимо. Видел.

- Пусть учатся ждать в спокойствии.

Эмхир одобрительно склонил голову.

- Гицур прислал письмо. Ты в нем тоже упомянут, - сказал Орм.

- У него есть ко мне дело? Сейчас, казалось бы, все очень тихо. О Гафастане все забыли.

- Едва ли. Но, раз ты так считаешь, Гицур как раз дает нам возможность о себе напомнить.

- Как? - Эмхир приподнял брови.

- Гицур хочет, чтобы ты отправился судить, в привычное для того время, но вместо обычных судей. Покажем народу свою строгость и милость.

- Нет, я не стану, - сказал Эмхир.

- Кто, кроме тебя? Не посылать же Сванлауг? - Орм чуть пожал плечами. - Ты участвовал в составлении законов - тебе и судить.

Эмхир покачал головой.

- Хорошо, - нехотя отозвался он. - Я исполню просьбу Гицура.