А лейтенант А. С. Нечипуренко выпил из горлышка бутылку водки залпом – и дело с концом.

Заканчивался сухой сентябрь, а октябрь грозился быть мокрым. Небо то и дело заволакивало черными тучами, которые набирали силу, чтобы пролиться дождем на землю, – уже и тренировки были, но они заканчивались, едва начавшись.

Роберт наслаждался уютной и сытой жизнью, старался быть полезным и без какой-либо указки или команды от старика управлялся в сараях, кормил животных, убирал за ними. Старика удивляла сноровка этого мальчугана, несмотря на юный возраст, – чувствовался богатый опыт.

Старик за глаза называл свою супругу молодухой, а когда обращался к ней, то всегда звучало – «мать». Она же его называла «дед», и когда была особо довольна им – «старый». Роберт много позже силился вспомнить хотя бы какие-то детали, чтобы отыскать их уютный дом, но тщетно, даже где этот разъезд находится – не определил.

Как-то после очередного сытного обеда, когда все дела были переделаны, они втроем сидели за столом и пили чай со вкусными-превкусными плюшками.

– Завтра приедет доктор, – объявил неожиданно дед, – мы ему тебя покажем. Нет, он, конечно, не специально для тебя приезжает, больше по нашей, стариковской надобности, но это хороший доктор, он обязательно поможет тебе, Рома. Сдается мне, тут какая-то маленькая поломка в твоем организме, ведь слышишь ты хорошо и разговаривать должон. Он эту поломку обнаружит и с Божьей помощью устранит, и тогда мы вместе попоем, хе-хе-хе…

Роберт обрадовался этому известию меньше, чем они ожидали. «Теперь они выведут меня на чистую воду», – подумал он и назначил на эту же ночь свой побег.

Он уже давно приметил, где находятся необходимые вещи, как то: дедова телогрейка, в которой он управлялся в сараях; старая большая пуховая шаль, поеденная молью, которая теперь служила для накрывания квашни; большой ржавый и тупой ножик, которым никто не пользовался; чеплашка из-под молока, маленькая и пузатая, около двух литров в объеме, похожая на бидон, жалко без крышки; спички, из восьми находящихся в наличии коробок он честно взял только половину; сало, картошка и хлеб. Как раз в этот вечер хозяйка испекла большую буханку хлеба, от которой совсем немного съели за ужином, и сварила большой чугунок картошки в мундирах и вместе с хлебом выставила в сени. В наличии в хозяйстве у этих людей было все такое же лучшего качества, и старики бы с радостью отдали это Роберту, и много сверх того, но он взял то, что взял, чтобы не обворовать своих благодетелей. Не мог же он ответить им черной неблагодарностью.

Ночью, когда хозяйка уснула, а дед по делам службы пошел, очевидно переводить свои стрелки, он выбрался наружу, собрал все необходимое. Пустой товарняк стоял на запасном пути и пропускал один за другим идущие на запад тяжелогруженые составы. Роберт уже начал опасаться, что обнаружат его исчезновение раньше, чем ему удастся уехать, но вот, наконец, загорелся зеленый свет и его поезд тронулся.

Рано утром, проснувшись, хозяйка подоила корову, как водится. Дед проснулся позже, пошел управляться в сараи и оттуда услышал истошный крик своей молодухи. Залетев в дом, он увидел убитую горем жену с клочком бумаги в руках. Он взял листок, на нем было написано: «Спасибо, простите, надо». Старик сказал ей:

– Должно быть он с ночным товарняком уехал, тут только один ночью был. Я сообщу, и мы его найдем быстро и вернем. Ничего, не переживай, мы его вернем.

– Нет… – вскрикнула она, – видишь тут написано «надо». Он поехал к своим родителям, поехал искать их. Ведь он уехал совсем раздетый, и зима на носу, и с собой из провизии ничего не взял… Кабы не пропал, ведь малец совсем…

К обеду они выяснили, что он не совсем раздетый и не совсем без провизии, и немного успокоились.

На этом мы расстанемся с этими добрыми пожилыми людьми навсегда. Хочется надеяться, что в мире таких людей больше, чем тех, других, которые не лечат, а губят, которые ломают, а не созидают, которые ненавидят, вместо того чтобы любить…

А Роберт, устроившись в открытом вагоне из-под угля, в котором было неуютно, грязно и холодно, ехал в направлении на восток. Весь состав состоял из таких же вагонов, и улучшить жилищные условия не представлялось возможным.

Утром, когда всходило солнце впереди по курсу следования, он радовался. Но поезд продвигался так медленно! Большей частью простаивал на станциях и разъездах. Двигались медленно, а продукты таяли быстро. Роберт стал опасаться, что они кончатся раньше, чем он найдет своих родных. На одной довольно крупной сортировочной станции, где его вагон прицепляли-отцепляли, толкали туда-сюда, ему нестерпимо захотелось пить, а запас воды к тому времени уже закончился. Мальчик осторожно выбрался наружу и пошел вдоль путей на некотором расстоянии, в надежде отыскать источник воды, какую-нибудь колонку, подобную такой, на которую он наткнулся на гостеприимном разъезде.

Но вместо этого он встретился на одном пустыре с небольшой группой пацанов. Встреча никак не входила в планы Роберта, и он хотел было избежать ее, но было поздно – они его заметили и стали преследовать, сначала быстрым шагом, потом бегом и, догнав, сбили с ног. Все вещи Роберта были при себе, все его богатства. Пацаны отобрали мешок, вытряхнув его содержимое. Видя, что поживиться особо нечем, забрали три коробки спичек, благо четвертая была в штанах – спичками ему не приходилось еще пользоваться. Компания пацанов вяло, больше «для профилактики», красуясь друг перед другом, нежели по злобе, снабдила Роберта парой тумаков. Большой ржавый нож Роберт засунул за пояс на спине и хотел уже было прибегнуть к его помощи, но пацаны оказались не столь прилежными со своими тумаками, и до этого дело не дошло. Он собрал снова все свои пожитки, но на этом инцидент не был исчерпан:

– Пойдешь с нами, – безапелляционно заявил один из подростков и видя, что их жертва ничего не говорит, а только издает нечленораздельные звуки, спросил: – Ты что – немой?

В ответ Роберт машинально кивнул головой, в надежде, что, видя, как мало толку с него, они его отпустят, но не тут-то было. Они окружили его со всех сторон плотным кольцом и повели куда-то вдоль железной дороги. Их издали приметил милиционер и подозвал к себе.

– Что, пацаны, опять хулиганите? – спросил он их.

– Да нет, вот мы бродяжку поймали, на товарняках катается…

– Кто таков? – обратился с вопросом к Роберту милиционер…

– Да он немой, – вместо него ответили они хором.

– А вот мы и выясним, какой он немой. Давай-ка пройдем в отделение для выяснения личности.

И он, указав мальчику направление и прибавив: «Не вздумай бежать, бесполезно», – сам пошел вслед за Робертом. Они вышли на перрон и двинулись в направлении вокзала. Рядом по путям медленно проезжал товарный вагон, часть короткого состава из таких же вагонов, но вдруг состав резко затормозил и остановился. Несколько человек как-то странно засуетились, забегали туда-сюда. К ним присоединился и провожатый Роберта. Подошли ближе, туда, где толпился народ, и ужаснулись: на путях лежал перерезанный надвое человек – в одной стороне ноги в сапогах, в другой остаток тела. Все суетились и кричали. На Роберта больше никто не обращал внимания, и он, оправившись от шока, сначала потихоньку, потом все ускоряя шаг, пошел прочь от места своего пленения.

Наткнувшись на колонку, он утолил жажду, запасся водой впрок и, благодаря трагедии другого человека, снова был свободен и продолжил свой путь на восток. Картина все еще стояла перед глазами: ноги в сапогах отделенные от тела рельсом. Она отложилась в памяти надолго, очень надолго.

На этот раз его товарняк состоял не из одних пустых вагонов из-под угля, здесь были и цистерны, а также и крытые вагоны. Во время езды Роберт, пройдя по крышам этих крытых вагонов, обнаружил один открытый люк, заглянул туда. Вагон был больше чем наполовину заполнен коробками, что означало, что можно и обратно выбраться. В вагоне он устроился поудобней, соорудив себе подобие ложа, оградив со всех сторон коробками. Здесь было уже намного чище и уютней, чем в угольном вагоне, да и сквозняки больше не беспокоили. Но и этот поезд продвигался чрезвычайно медленно, все время простаивая на разъездах, пропуская встречные тяжелые составы. Роберт, помня последнее злоключение, решил как можно меньше высовываться наружу, только в случае необходимости и на маленьких станциях.