– Значит, будем искать мужа номер восемь?

Мы с бабулей в ресторане «У Романа», где диетическая кола стоит двенадцать долларов.

– Я мужей не ищу, – отвечает бабуля, ничуть не смутившись. Мое язвительное замечание определенно ее не задело. Напротив – дало повод преподать очередной полезный урок. – Я ищу бриллианты и жемчуг. Искать мужа – занятие недостойное.

Бабуля отхлебывает воды, не сводя с меня внимательных глаз.

– А ты-то сама, разве ты нынче вечером не этим занимаешься? – спрашивает она. Глаза сужены, в голосе холодок. – Разве не ищешь нового мужа?

– Конечно, нет!

Подходит официантка, мы делаем заказ. Для меня – курица по-пармски, для бабули – зеленый салат с козьим сыром и орехом пекан.

– Сюда приходят не для того, чтобы живот набить, – объясняет бабуля, когда официантка удаляется на достаточное расстояние. – Цель посетителей этого заведения – смотреть.

Напрягаю зрение, но вижу только парковку, где от дорогущих автомобилей яблоку негде упасть. Странно для женщины, пользующейся четырьмя кремами для век, питать интерес к автомобилям. На мой вопросительный взгляд бабуля усмехается.

– Нет, детка, я имела в виду – смотреть на людей.

Легким жестом бабуля обводит обеденный зал. Действительно, здесь хватает одиноких представителей homo sapience в возрасте от двадцати пяти до сорока.

Зрелище, достойное внимания. Богатенькие мальчики – трастаманы, поклоняющиеся папочкиным денежкам. Еще бы не поклоняться – они на эти денежки существуют. Далее по списку: охотницы за миллионерами; фанаты, готовые на любые жертвы, лишь бы походить на своих кумиров; горстка одиноких с виду разведенок.

– Вон тот неплох. – Бабуля указывает на субъекта моих лет и непримечательной наружности. На нем льняные штаны.

– Не в моем вкусе.

Кривлюсь и делаю крохотный глоток диетической колы.

– Допустим. А кто тогда в твоем вкусе? Как должен выглядеть этот счастливец?

– Ну… он не должен походить на тех мужчин, что нравятся тебе.

– И какие же мужчины нравятся мне?

– Богатые, – ляпаю я. – Солидные. С положением.

– Да, немало есть способов назвать меня охотницей за миллионерами.

– Я ничего такого не имела в виду! – пугаюсь я. Округлившиеся глаза, по моей мысли, должны демонстрировать полную невиновность. – Я никогда так не думала! Просто хотела сказать, что в Хэмптонс вряд ли найдется парень мне по вкусу.

– Если память меня не подводит, одно время тебе очень нравился парень с огромными запросами и амбициями. Некий адвокат, желавший изменить мир. Поверь мне, детка, рано или поздно он оказался бы в Хэмптонс.

– Давай сменим тему.

– Я пытаюсь сказать, что нынче тебе, похоже, нравятся лузеры. Однако так было не всегда.

Я злюсь. По-настоящему злюсь. В отношении бабули я крайне редко испытываю такие эмоции. Нужно срочно выпить холодной воды. Делаю глоток, грызу кубик льда.

Словно хруст ледяного кубика – это некий сигнал, появляется официантка с подносом. Удивляюсь собственной противоречивости – презрение к баловням судьбы не помешало мне выбрать блюдо за сорок два доллара.

Язык не поворачивается сказать, что бабуля ест свой салат. Она его кушает – по крошечке, по капельке. Конечно, она ведь в Европе выросла. Увы, курица по-пармски – не то блюдо, с которым удобно деликатничать. Вгрызаюсь в куриную грудку, сырная посыпка валится. Каждый кусок я накалываю на вилку и энергично вожу им по тарелке, чтобы не пропало ни грамма соуса.

– С таким настроем ты далеко не уедешь, – наставляет бабуля. – Нельзя смотреть на мужчин свысока. Мужчины любят чувствовать себя важными и успешными – даже если пока не добились успехов.

– Не все твои мужья были успешными.

– Верно. Но все они считали себя успешными. Даже князь – и тот полагал, что его любят за личные качества, а не за папашину корону. – Бабуля прослеживает мой взгляд. – Ты что же, до сих пор их боишься, детка?

– Кого это «их»?

С преувеличенным вниманием изучаю курицу по-пармски.

– Вон тех молодых людей. – Бабуля слегка кивает на оживленную компанию. – По-моему, ты примерно с такими субъектами училась в школе.

– Никого я не боюсь.

– Вот и славно.

– И никогда не боялась, – продолжаю я.

Бабуля улыбается, но улыбку можно расшифровать как: «Мне тебя жалко, потому что ты лжешь себе и мне. Впрочем, я не в обиде». Бабуля не в обиде, она все понимает.

Я сильно отличалась от других учеников частной школы «Пирс», что находится в Верхнем Ист-Сайде. Там я училась двенадцать лет, с самого детского сада. Правда, я часто пропускала занятия, но администрация закрывала на это глаза – еще бы, ведь моя мать – лауреат Пулитцеровской премии.

В чем заключалась моя «нестандартность»? Так сразу и не объяснишь. Одевалась я правильно и стриглась тоже – за этим следила бабуля. Однако кое-что меня выделяло, ставило особняком. Во-первых, отсутствие отца – когда объявляли День карьеры, мне было не о ком рассказывать. Во-вторых, в родительском комитете числилась у меня не мама, а бабушка.

Однажды я осталась ужинать у одноклассницы. Ее семья жила в Верхнем Ист-Сайде, в собственном доме. И вот мама этой девочки без всякой задней мысли возьми да и спроси: «А ты где живешь, Ханна?» А я возьми да и ответь: «В Даунтауне». Они и рты пораскрывали.

Это сейчас жить в нью-йоркском районе Даунтаун – престижно; пожалуй, престижнее, чем в Верхнем Ист-Сайде. Но во времена моего детства приличные люди не селились «ниже» Пятьдесят седьмой улицы (а если и селились, то не признавались в этом грехе). Скажу больше: приличные люди вовсе не бывали в этом жутком месте, кишащем хулиганами, порноклубами и наркодилерами, норовящими подсадить добропорядочного гражданина на крэк. Да, таков был нью-йоркский Даунтаун в восьмидесятые. В Нью-Йорке моего детства Таймс-сквер не щеголяла Диснеевским торговым центром; Нью-Йорк моего детства делился на районы, подходящие и не подходящие для жизни. Теперь-то Нью-Йорк полностью благоустроен. А тогда… Тогда на слове «Даунтаун» разговор автоматически прекращался. Равно как и условленные игровые посещения очередной школьной подружки.

И все же я не боялась своих одноклассников. Некоторые из них мне очень даже нравились.

На каждое Рождество бабуля увозила меня в теплые края. Иногда я проводила каникулы в доме очередного «дедушки», а в перерывах между «дедушками» бабуля бронировала номер на каком-нибудь шикарном морском курорте, причем семейном.

Когда я была в девятом классе, мы отправились в «Четыре сезона», что на Биг-Айленде, самом большом острове Гавайского архипелага. Мне всегда нравилось на Гавайях – еще и потому, что там отдыхали дети преимущественно из Калифорнии, а не из Нью-Йорка. Нью-йоркцы предпочитают Карибские острова – до них три часа лету, а до Гавайев – целых одиннадцать. Я обнаружила, что за две недели каникул вполне можно преобразиться в кого угодно (конечно, в глазах малолетних приятелей). Вдобавок год назад, в восьмом классе, я уже была на Биг-Айленде и успела завести кучу знакомств. За неимением электронной почты и фейсбука мы весь год довольствовались обычной перепиской, а встретились – будто вчера расстались.

Уже на второй день, после ужина, мы, как было у нас заведено, собрались в холле и стали обсуждать, что бы этакое вытворить. Мальчик из Техаса сказал, что портье может дать ему автомобиль, арендованный его родителями, – так почему бы нам не покататься по городу? Вдруг повезет проникнуть в бар? Мы обсуждали это заманчивое предложение и уже приближались к консенсусу, когда появился новенький. Мици из Нью-Джерси мигом взяла его в оборот и выяснила, что он из Нью-Йорка.

– Ханна тоже из Нью-Йорка! – объявила Мици и подтолкнула новенького ко мне, как бы передавая на мое попечение.

– Я учусь в «Далтоне»! – Новенький назвал одну из самых престижных школ. Знакомая игра.

– А я – в «Пирс», – парировала я.

Он улыбнулся и при всех назвал меня клевой девчонкой. Ребята засмеялись – им-то этот факт был давно известен.