– Полагаю, произошло досадное недоразумение, – заявил Нэйт. – Ханна, ты свободна.

Мы с Прией на минуту застыли, не зная, что делать и что говорить.

– Разумеется, досаднейшее, нелепейшее недоразумение! – Прия наконец опомнилась, встала и оправила жакет. Затем схватила меня за руку и поволокла вон из комнаты для допросов, на пороге добавив к вежливому «Всего наилучшего, детектив» самую зазывную из своих улыбок. А по пути к машине заметила:

– Не похоже, чтобы этот Цукерман так уж сильно тебя ненавидел.

– Надо узнать, чего человеку хочется, и дать ему это, – объясняет бабуля.

– Золотое правило мошенника, – вставляю я.

– Нет – золотое правило светской львицы.

– А на мой нюх, отдает махинаторством.

– Сегодня, когда встретишься с этими мужчинами, сосредоточь внимание на том из них, кто больше прочих заинтересуется тобой. Отношения удобнее строить, когда мужчина жаждет быть с женщиной, а не она – с ним.

– А если они все воспылают ко мне страстью?

– Назначь свидание каждому, – спокойно наставляет бабуля. Похоже, она мою шутку не уловила. Или делает вид, что не уловила. – Пойми, дорогая, очень важно иметь много поклонников. Когда поклонник всего один, к нему привыкаешь, а там попробуй-ка вырваться – не выйдет!

Кажется, я поняла ход ее мыслей. При единственном претенденте женщина все свои устремления, все желания сосредоточивает на нем. Теряет бдительность. Наверно, когда рядом толчется трое-четверо ухажеров, их можно сравнивать на предмет достоинств-недостатков.

А я всегда складываю все яйца в одну корзину, потом ношусь с этой корзиной, а в итоге удивляюсь, как так случилось, что я опять наедине с собственным разбитым сердцем. Не разрабатываю резервных планов, не думаю, что стану делать, если ничего не выйдет. До сих пор не оправилась от того последнего раза, когда ничего не вышло. Не оправилась от Адама.

Бабуля, напротив, умеет жить. У нее на каждый день недели – новое свидание. И это ей по вкусу. Еще бы – море удовольствия и никаких терзаний. Рано или поздно один из ее поклонников выступит на передний план, и бабуля сочетается с ним браком. А пока она просто извлекает максимум из летнего сезона в Хэмптонс. Да, мне есть чему поучиться у Ба.

– Что ж мне, хищницей заделаться?

Мы с бабулей находимся на яхте длиной в сто пятьдесят футов, в Сэг-Харбор. Яхта принадлежит одному из многочисленных бабулиных поклонников. У него трое внуков – мне нужно выработать линию поведения, а то как бы снова не остаться с носом.

– Хорошо бы ты, милая… – начинает бабуля и тут же осекается.

– Вот вы где прячетесь! – восклицает хозяин яхты.

На верхней палубе у него обогреваемый бассейн на восьмерых, с подводной скамьей по всему периметру.

– Вовсе мы и не прячемся, – поет бабуля, посверкивая глазами. Как ей это удается – сквозь солнечные очки? – Не прячемся, а секретничаем. Девочкам это свойственно.

– Не пора ли присоединиться к компании? – Хозяин яхты улыбается до ушей, по-щенячьи. – А то без вас скучно.

Зовут его Гарольд. Он очень славный. На бескозырке и на рубашке-поло у него нашивки с названием яхты – «Зельда Мэй». Такие же нашивки на полотенцах. Яхта названа в честь Гарольдовой жены, которая скончалась четыре года назад. Гарольд не хочет менять название. И извиняться за него не хочет. Мне он нравится. Бабуле тоже.

– Нам тебя ужасно не хватало, милый, – воркует бабуля.

Мы следуем за Гарольдом вниз по лестнице. Лестница спиральная, очень изящная. Впрочем, мне не до архитектурных изысков – я боюсь, что снизу видны мои трусы. И что кто-нибудь на них пялится. Оказывается, опасения не напрасны – непосредственно под лестницей нас поджидают все трое Гарольдовых внуков.

Пытаюсь подражать бабуле – она даже на спиральной лестнице не шагает, а как бы стекает по ступеням. Помню, она учила меня сидеть «как леди». Мы пили чай в отеле «Плаза», мне было шесть. Коленки сжать, лодыжки скрестить, обе ноги поместить этак бочком, на одну сторону. И чтобы напряжения не чувствовалось, и никакого упора на пол.

Гостиная просто огромная, словно мы и не на яхте. Такой гостиной не каждый особняк похвастается. Мебель красного дерева, упругий мягкий ковер, кушетки изготовлены по индивидуальному заказу и расположены так, что прямо-таки провоцируют светскую беседу, а еще столик для карточных игр и к нему стулья – в другом стиле, зато антикварные. И неизбежная телевизионная панель в шестьдесят дюймов, которая в выключенном состоянии выполняет функцию зеркала.

Удивительно, как такие тяжелые вещи держатся на плаву; эта мысль занимает меня целое мгновение. Гарольд представляет нас внукам, и старший внук рвется провести экскурсию по яхте для одной отдельно взятой Ханны.

– Пойдем сперва в носовую часть, – говорит он, нажимает на кнопку – и дверь открывается.

Здесь все двери автоматические и устроены по принципу купе – чтобы не хлопали на океанском ветру. Делаю несколько шагов, понимаю, что местонахождение носовой части мне неизвестно.

– Иди первый, – говорю я.

– Нос – он впереди, – улыбается старший внук по имени Трей. – А ты не похожа на морского волка.

Я молчу, но молчание не выглядит невежливым, поскольку Трей продолжает:

– Правый борт находится справа. Слева мы видим иллюминатор.

– А не проще говорить «право», «лево» и «окно»?

Трей смеется.

– Пожалуй, проще. Корма расположена в задней части яхты. Так что пойдем лучше на нос. Не люблю тесноты. И вообще хочу улизнуть от остальных. Улизнем вместе?

Когда мы с бабулей только поднялись на борт, до возвращения внуков, Гарольд показал нам нижнюю палубу, где находятся спальни. Их четыре, каждая снабжена отдельной ванной. Еще имеются каюты для прислуги в количестве восемь человек (ниже ватерлинии, туда экскурсанты не допускаются).

О какой тесноте говорит Трей? У меня на Манхэттене спальня меньше, чем на этом судне. Однако я ему подыгрываю – именно так поступила бы на моем месте бабуля.

– Ты здесь все лето проводишь, Трей?

Мы добрались до носа. Судно выходит из бухты, на носу в такой момент приятнее всего. Здесь имеются два шезлонга (на них полотенца с нашивкой «Зельда Мэй» и подголовные валики с литерой «З»). Устраиваемся в шезлонгах.

– Нет, лето мы начали на Тресковом мысе, ненадолго зависли на острове Нантакет, а уж после прибыли сюда. Через недельку-другую по своим же следам махнем на виноградники, а потом и в Ньюпорт. В августе там регата, мы ее обычно не пропускаем.

Вот интересно, когда этот пижон и его братья работают – и работают ли вообще. Гарольд-то, конечно, на пенсии. Увы, пристойная формулировка вопроса не лезет в голову, да и любопытство, вероятно, обусловлено желанием осудить всю семейку.

– Разве не здорово, что у тебя и твоих братьев столько свободного времени, – наконец выдаю я.

– Еще бы! Когда работаешь на себя, сам распоряжаешься временем. Ну да кому я рассказываю!

Он вообразил, будто и я такая же!.. Это потому, что нынче среда, а мы с утра прохлаждаемся на яхте, в открытом море, и на весь мир нам плевать.

– Вообще-то я юрист. Я работаю не на себя, а на фирму. На Манхэттене.

Не знаю, что меня заставляет с таким пылом настаивать: я сама зарабатываю на жизнь. Не понимаю, зачем подчеркиваю разницу между нами.

Если уж на то пошло, хоть я и юрист и работаю на фирму, а не на себя, я в жизни не волновалась из-за денег благодаря бабулиным щедротам. Бабуля оплачивала мое обучение, начиная с частной школы и заканчивая университетом. Формально я не выгодополучатель, ведь моя мама никогда не позволяла бабушке открыть для меня счет, но, по сути, разницы нет. Бабуля годами платила кучу денег, чтобы я могла не стесняться в тратах. Она даже сделала первый взнос за мою квартиру.

– Дед сказал, ты здесь на целое лето, – с полувопросительной интонацией уточняет Трей.

– Да.

– Значит, в настоящее время ты не работаешь, – подытоживает Трей.