С той минуты Логан и я не разлучались. Остальные дети глядели на нас как на королевскую супружескую чету. Да мы и были точно король с королевой. Что касается нас самих, мы видели только друг друга.

Каждый день мы встречались за завтраком, а после шли купаться в лагуну. Все утро мы сидели рядышком в шезлонгах, в половине первого обедали вместе с остальными. Затем исчезали на время – вдвоем бродили по острову. Ближе к вечеру устраивались в гамаке, созерцали восхитительное гавайское небо и, конечно, целовались. Я пила его поцелуи и не могла утолить жажду; он, казалось, чувствовал то же самое.

К счастью для меня, бабулино внимание поглощал тогда муж номер шесть, кумир тинейджеров – я практически каждый вечер могла ужинать в своей компании.

Наши отношения стали настолько серьезными, что Логан предложил мне встретить Рождество у него дома. Его родители пригласили также бабулю и ее мужа.

Рождество было поистине волшебное. Учтите: в устах еврейской девочки эпитет «волшебное» по отношению к Рождеству много значит. Бабуля позже рассказывала, что всю ночь я положительно лучилась изнутри. Нездешним светом. Лучшей обстановки я и вообразить не могла. Родители Логана были очень милы. Не спрашивали, в каком районе я живу, знай повторяли: «Ах, миссис Джонс, какая умница, должно быть, ваша внучка, раз учится в «Пирс». Бабуля ни разу не упомянула, что поступлением в эту школу я обязана маминому Пулитцеру. Она только улыбалась, как всегда в ответ на комплименты.

Имели место даже подарки – нарядный альбом для фотографий от родителей Логана и тоненькая цепочка с розовой ракушкой от него самого. Он лично застегнул замочек на моей шее. Помню, я тогда подумала: «Никогда, ни за что не сниму эту прелесть».

В ту ночь мы занимались сексом под банановым деревом, на морском берегу. Для меня это был первый раз, для него – третий. Я купалась в собственной влюбленности.

Я солгу, если умолчу об одной маленькой подробности: меня очень грела мысль, что в школу вернется новая Ханна Гудман – взрослая девушка с настоящим бойфрендом. Который вдобавок учится в «Далтоне» – правильной школе, носит правильную одежду и живет в правильном районе. Я надеялась, что новые обстоятельства изменят мой статус парии.

Я сразу прикинула, когда смогу похвастаться Логаном. Мелисса Роуэн, самая богатая девочка в школе, собиралась устроить новогоднюю вечеринку. Правда, лично меня она не приглашала, но еще до каникул распространила по всей школе флайеры, поставившие под вопрос закрытость мероприятия. Новость достигла школы «Далтон», Логан с друзьями решили отметиться. В последний каникулярный вечер мы, обливаясь слезами и клянясь встретиться на вечеринке, сказали друг другу «До свидания».

Я в прямом смысле подкупила свою лучшую подругу Либби – согласилась месяц делать ей домашние задания по геометрии только за то, что она войдет в парадную дверь.

Все было по-честному. Я знала, что одна на вечеринке появиться не смогу, а Либби знала, что, стоит мне встретить Логана, как подруга будет забыта и оставлена на произвол судьбы. Тем более что Либби изначально не хотела идти к Мелиссе Роуэн.

Итак, мы пошли. Я старалась держаться гордо, как самая популярная девушка в компании (зная, что здесь мне не Гавайи). Увы: непосредственно на пороге Мелиссиного особняка я трансформировалась обратно в Ханну Гудман – Третий сорт. Никто не повернул в мою сторону головы, как на Гавайях. Меня вообще не заметили. Моя широкая улыбка напарывалась на равнодушные взгляды. За каникулы я хорошо загорела; мне казалось, загар украшает, но под этими взглядами кожа побагровела и стала саднить. Я почти залпом выпила стакан пива – исключительно для храбрости. Исключительно для того, чтобы сыграть уверенность в себе.

К моменту появления Логана и его приятелей нас с Либби положительно задвинули в угол. Я инстинктивно повернулась к двери – почувствовала, кто вошел. Логан показался еще красивее, чем на Гавайях. Я потрогала розовую ракушку на шее и шагнула к нему – но было поздно. Слишком поздно. Там, на Гавайях, Ханна Гудман могла считаться самой клевой девчонкой – на Манхэттене она снова сделалась ничтожеством. А как известно, ученики частных школ Нью-Йорка никогда не засвечиваются в компании ничтожеств.

Итак, Логан прошел мимо, прикидываясь, будто в первый раз меня видит. Я могла бы сказать, что была раздавлена, что он разбил мне сердце; но правда в другом. Тогда у меня появилось ощущение, что подобные сцены будут повторяться в моей жизни с завидной регулярностью, что эти ощущения – мой удел.

Идет дождь. Я думала, раз погода нелетная, бабуля пригласит личного организатора вечеринок, и они вместе станут решать, как бы пошикарнее отметить мое возвращение в Хэмптонс. Но у бабули другие планы.

Она хочет привести в порядок коллекцию фотографий. Не знала, что у бабули вообще есть коллекция фотографий, однако вещественные доказательства – вещь упрямая. Особенно в таких количествах.

В спальне бабуля держит внушительный чемодан, из тех, с какими в начале века совершались круизы через Атлантику. Так называемый дорожный гардероб. Сейчас они вышли из употребления – слишком громоздкие. Увидев чемодан в первый день, я сочла его деталью интерьера. Немудрено – это настоящий «Луи Виттон», из потертой кожи, с буковыми планками, с литерой «V» на крышке (написана от руки!). Чемодан весь в наклейках: Греция, Канны, Испания, Багамы. Словно дневник.

– Что это, бабушка?

Одну за другой трогаю наклейки.

– Коллекция моих фотографий, – отвечает бабуля, миниатюрным ключиком отмыкая чемодан. Тот со скрипом открывается. Действительно, внутри полно фотоальбомов и разрозненных снимков.

– Не знала, что у тебя их столько!

Бабуля хитро улыбается. Для меня она – открытая книга; странно обнаруживать новые страницы. Почему она держит старые фотографии в чемодане? Почему не расстается с ними?

– Я словно старушенция с блеклыми воспоминаниями, да? – чуть слышно спрашивает бабуля.

– Ничего подобного. К твоему сведению, погорельцы признаются – больше всего им жаль фотографий. Фотографии очень важны.

Мы сидим в спальне на полу, рядом с чемоданом, среди тысяч снимков.

Если сложить их в определенном порядке, получится полная картина бабулиной жизни. А заодно и моей. Бабуля перебирает черно-белые снимки, я – цветные. Попадаются бабулины мужья. Вот тюфячный король с бокалом сангрии, свободной рукой обнимающий бабулю. Вот звезда семидесятых на выступлении в Карлайле, в Нью-Йорке. А вот сенатор собственной персоной на благотворительном мероприятии Национальной стрелковой ассоциации на севере штата Нью-Йорк.

Бабуля замирает с фотографией в руках. Я тянусь к ней, беру снимок. Это ее первый муж.

– Ретт Батлер, да, бабушка?

– Да. Удивительно, до чего я была молодая.

Прежде чем очередная мысль успевает оформиться в моей голове, бабуля продолжает:

– Взгляни на этот снимок.

Повинуюсь.

– Вот я, вот твой дедушка, вот твоя мама.

– Вау!

Все трое кажутся очень счастливыми. А я не привыкла видеть мать счастливой.

– Смотри, как вы с мамой похожи.

– По-моему, я похожа на тебя.

Бабуля обнимает меня и шепчет:

– Если ты так считаешь, значит, так оно и есть.

На самом деле я не похожа на бабулю. Мне до нее далеко, такая она очаровательная. А с матерью мы и правда одно лицо. Увы, как раз на нее мне походить не хочется. И такой, как она, быть не хочется. В детстве я мечтала, чтобы бабуля каким-нибудь чудом оказалась моей настоящей мамой. С тех пор немногое изменилось. Бабуля стремится сблизить меня с матерью, примирить с ее образом жизни – но я-то знаю: втайне она очень дорожит нашими отношениями. Не уверена, что была бы так близка с бабушкой, если бы моя мать чаще появлялась в кадре.

Неприятно подходить к зеркалу, когда оттуда глядит моя мать. Я унаследовала ее скверные качества, например, неспособность задерживаться на одном месте, вечную тягу бежать при первых признаках проблем. Ох, этот ее эскапизм! Иногда мне кажется, я такая же. Постоянно подавляю желание пуститься наутек. Взять хотя бы приезд в Хэмптонс – что это, если не бегство? Жизнь в Нью-Йорке чуточку осложнилась – и я мигом сдернула в безопасное место, к бабуле под крылышко.