Общительность всегда была ее отличительной чертой.

– Какая досада! – восклицаю я. – Придется отказаться от услуг стриптизеров, которых я наняла специально для тебя. Они хотели представлять копов. В классическом смысле слова.

Бабуля поворачивает голову, меряет меня скептическим взглядом. Ей нет нужды озвучивать свою мысль. Я и так знаю. Всю жизнь она мне твердит: «Мужчины не любят язвительных женщин».

Меня часто называют язвой. Причем прямо в глаза.

Язвительность, впрочем, никогда не мешала знакомиться. Удержать мужчину после знакомства – вот это задача так задача.

Отвожу глаза, смотрю на бассейн. Посмотреть есть на что. Бабуля объясняет: это так называемый бескрайний бассейн. Впечатление, будто он тянется до горизонта. А с того места, откуда мы смотрим, бассейн положительно сливается с Атлантическим океаном.

Не меньше впечатляет Сонни, к бассейну приставленный. Ему едва ли сравнялось двадцать два, но юный возраст компенсируется мышечной массой. Сонни – великолепный образчик физической силы; особенно хорош он по контрасту с титулованными богатенькими слюнтяями, что катаются по Саутгемптону в дорогущих импортных автомобилях. Сонни вздрагивает – явно почувствовал мой взгляд, чуть более пристальный, чем позволяют приличия. Меня вдруг начинают крайне интересовать собственные ногти. Нынче утром бабуля потащила меня с собой в студию маникюра и педикюра, и теперь мои ногти сверкают нежно-розовым лаком.

«Докатилась – пялюсь на мальчишку, чистильщика бассейна, – мысленно констатирую я, изучая безупречный маникюр. – Фу, как банально! А ведь мне еще нет сорока. Ключевое слово – «еще».

Прячусь в подушках, среди толстенных полотенец из египетского хлопка, с монограммой тюфячного короля. До чего же уютную виллу он построил! Нынче я спала как младенец – да и кто бы не спал? Кровать «кинг-сайз», постельное белье из полотна плотностью шестьсот узелков на квадратный дециметр. Я уж не говорю о матрасах как таковых. Но дело не только и не столько в кровати. Вилла тюфячного короля пропитана уютом. Запредельным, заоблачным уютом. Даже плюшевые ковровые дорожки на лестницах – и те ласкают пятки.

Вилла – пять акров, на которых царит Красота, – свадебный подарок бабуле, однажды упомянувшей о своей слабости к песчаным пляжам и волнам. Тюфячный король год потратил на строительство основного и гостевого домов, а также на устройство бассейна. Все было выполнено с таким расчетом, чтобы обитатели и гости ежесекундно погружались в полное, совершенное, расслабленное блаженство.

Здесь даже имеется гольф-мобиль, чтобы перемещаться без проблем – категорическое «нет» усталости ног!

Декорациями к моей жизни служили (в равных долях) не менее восхитительные, чем вилла тюфячного короля, места – и места чуть менее комфортные. Видите ли, я выросла не в доме, как все нормальные люди, а в отелях. Этакая Элоиза[4], только с поправкой на шикарность отелей; им, увы, было далеко до «Плазы». Дом нам с матерью заменял люкс в «Челси»[5] – мы там жили постоянно, а когда путешествовали, останавливались в более скромных номерах. Из-за профессии матери – она фоторепортер – детство помнится мне как одна бесконечная посадка в самолет в погоне за последними новостями. Когда новости себя исчерпывали, мы отправлялись на новый запах.

Один-единственный раз мать не взяла меня с собой – сочла, что в Никарагуа для ребенка слишком опасно. В тот год, в ноябре, всплыло дело Иран-контрас; тогда-то Грэй Гудман и получила своего Пулитцера.

Это было лучшее лето в моей жизни. Все случалось со мной впервые – первый поцелуй, первая менструация, первый настоящий дом. Мы с бабулей жили на Каймановых островах (дом остался от итальянского автогонщика). У меня появилась своя комната. Своя собственная комната. И личная ванная. Короче, мое и только мое пространство.

Тем летом я многому научилась от бабули. Она не объясняла, что правильно, а что нет, не ворчала: «Я же тебя предупреждала». Ничего подобного. Эти фразы отсутствуют в бабулином лексиконе. Если ей не по нраву ваши слова или действия, она просто говорит: «Детка, этот ингредиент в рецепте счастливой жизни явно лишний».

– В Саутгемптоне стриптизеров не водится, – наконец выдает бабуля.

– Стриптизеры водятся в каждом городе, – возражаю я и делаю мысленную пометку: отыскать стриптиз-клуб и заманить туда бабулю. Это будет первый раз в жизни Вивьен Брюшар Гудман Финелли Уортингтон Рудольф Джонс Морганфельдер.

В смысле, первая безумная ночь. А может, и не первая. Может, бабуля тут любому фору даст. Следовало выразиться иначе: первая безумная ночь, которая не приведет к замужеству.

– Что ты наденешь на вечеринку? – спрашивает бабуля, поворачиваясь в шезлонге на бок и подпирая ладонью подбородок.

– Я привезла открытое платье. Думаю, подойдет. А ты что наденешь?

– Мы сейчас не о моем наряде говорим. Меня беспокоит твой наряд. Едва ли в этом твоем мешке найдется подходящее платье для садовой вечеринки.

Во-первых, мои вещи упакованы не в мешок, а в сумку. Я действительно практически сбежала из города, однако вещи, пусть и малочисленные, уложила во вполне приличную холщовую сумку-шоппер, а не в мешок из-под картошки, как, видимо, полагает бабуля. Попросив водителя маршрутки помочь мне с саквояжем, она обнаружила, что вместо заявленного саквояжа у меня только сумка, и всю дорогу домой бормотала себе под нос «ох уж эта молодежь». Не знаю, какое обстоятельство ее больше возмутило – что я приехала на целое лето с сумкой-шоппером или что водитель маршрутки явно впервые услышал слово «саквояж».

Во-вторых, бабуля устраивает не простую вечеринку. Послушать ее, так намечается барбекю на задворках с полудюжиной соседей; на самом деле это будет огромное сборище, для которого требуется разрешение от властей Саутгемптона, в том числе и на заданное количество децибел. (Да-да, в Саутгемптоне мало получить разрешение на вечеринку – надо, чтобы вечеринка получилась шумной.) Я уже не говорю о невероятном белоснежном павильоне, где умещаются двадцать штук столов, три бара с полным оснащением, площадка для танцев из беленого дерева, а также лучший на Лонг-Айленде оркестр из двенадцати человек. А букеты и гирлянды я даже перечислять не хочу – иначе этому конца не будет.

Намечается коктейльный час длиной в пятьдесят минут («целый час – это немного утомительно, дорогая») на лужайке перед домом, в течение какового часа будут поданы семнадцать видов закусок (после, в белоснежном павильоне, гостей ждет ужин из пяти перемен). Только для работы на парковке наняты пять человек. Впрочем, в определенных кругах все это великолепие подпадает под определение «садовая вечеринка».

– Я надену белое платье, что мы купили в «Сакс». Обещаю, бабушка: я тебя не опозорю.

– Опозорить ты можешь только сама себя, – сообщает бабуля. – Просто не удивлюсь, если на вечеринку заглянет какой-нибудь приятный молодой джентльмен, поэтому ты должна выглядеть безупречно.

– Бабушка, я не для того сюда приехала, чтобы знакомства заводить.

– Зачем тогда ты приехала? Тебе тридцать четыре года, ты потеряла работу, и в твоей жизни отсутствует мужчина. По собственному опыту скажу: необходимо заполнить хотя бы одну из этих лакун. Я могу посодействовать с мужчиной. Тут мне равных нет.

– Знаю, знаю. И все же нынешнее лето лучше посвятить самоанализу и поискам новой работы.

– Как, а про мужчин вовсе забыть? – Бабуля поражена, для нее такой ответ неприемлем, как если бы она была сэром Полом Маккартни, а я бы заявила, что не интересуюсь рок-н-роллом.

– Именно, – говорю я. – Про мужчин вовсе забыть.

– Ну конечно, – соглашается бабуля. – Я тоже через такие настроения прошла. В твоем возрасте, кстати.

Собираюсь озвучить некую давно сформулированную мысль – до сих пор на это не хватало духу, – но бабуля меня опережает.

– Не понимаю, что приятного ты находишь в этой игре; почему любишь подчеркивать разницу между нами. – Бабуля поправляет широкополую шляпу, чтобы лицо было полностью в тени. – По-моему, у нас обнаруживается все больше общих черт.