– Забыл в чулане вместе с пирожками. Не одолжишь?

– О, да ты ерепенистый! Ничего, мы научим тебя Родину любить и старших по званию уважать. Ладно, – он повернулся к Матвею. – Там тебя ждут. Но нужно заплатить червонец.

– За что?

– Чтобы тебя пропустили через КПП. Я договорился.

– Какие деньги? – возмутился Игорь. – Ты же сам солдат…

– Согласен, – ответил поспешно Матвей, увидев, как налились злостью глаза сержанта.

У военкомата его ждала Тася Ромашка. Растрепанные каштановые волосы, покрасневшие глаза. У Матвея сжалось сердце: ему не хотелось возвращаться в тот прежний мир, даже ненадолго. Он уже настроил себя на другую жизнь – жесткую и суровую, без сентиментов и расслабленности.

– Тася? Ты почему не уехала домой?

– Я не могу, пока ты здесь. Я уговорила сержанта найти тебя и провести через КПП. – Она всхлипнула, достала носовой платок.

– Ты дала ему денег?

– Это не важно. Главное, я еще раз увидела тебя. Я обещала твоей маме дождаться вашей отправки. Ты не знаешь еще, куда вас отправят? Буду Богу молиться, чтобы не туда. Только не туда.

– Давай пройдемся.

Рядом находился парк с подстриженными темно-зелеными липами, цветущей акацией, пахучей сиренью. В кустах шиповника беззаботно чирикали воробьи.

Матвей с Тасей шли по дорожке вдоль клумб с тюльпанами. Суетились вокруг них доверчивые голуби. В центре парка шумел фонтан, разбрызгивая по сторонам цветными веерами воду.

– Я купила тебе лимонад, – спохватилась Тася. – «Буратино». Ты ведь любишь лимонад?

Он сделал жадно несколько глотков.

Не знал, что говорить.

С Тасей Ромашкиной – Ромашкой они дружили с раннего детства. Жили на одной улице. У Таси были старшая сестра, но с ней она мало общалась – сестру увлекали взрослые интересы, у нее была своя компания сверстниц. А вот ровесниц Таси на их улице не было, и так получилось, что она «прилипла» к Матвейке. К нему Тася с самого начала относилась как к младшему брату, всячески опекала его. Ее любимой игрой с Матвейкой была игра в семью. Летом они устраивали дом среди бревен и досок, а зимой вычищали лопатами «квартиру» среди сугробов. У них в зимней «квартире» все было почти по-настоящему: прихожая с зеркалом, кухня с печкой и холодильником, зал с мебелью и телевизором. Обстановку Матвейка устраивал изо льда и кусков плотного снежного наста. А Тася приносила из дома старую ненужную посуду и готовила настоящий обед. Особенно вкусным казался Матвейке салат из мерзлых яблок и рябины вприкуску с коркой свежего ржаного хлеба, посыпанной свежим пушистым снегом.

К их дружбе все так привыкли, что никому и в голову не приходило дразнить их женихом и невестой. Когда Матвейка подружился с Игорьком, Тася отнеслась к этому спокойно, даже по-женски мудро: отошла в сторону – у мальчишки должны быть свои друзья и интересы. К Матвейке приходила тогда, когда он был один, и она знала, что не помешает его мальчишеским делам.

Как Матвейка относился к ней? Он не задумывался над этим, пока не познакомился с Ингой Серебряковой. Тася – подружка. Надежная, преданная, симпатичная, но всего лишь подружка. С ней спокойно и нескучно, всегда придумает какую-нибудь игру. Совсем не так с Ингой. Даже имя ее – какое-то инопланетное для их деревни – заставляло его сердце чаще биться…

Тогда в парке перед военкоматом Матвей засомневался: а просто ли подружка для него Тася? Чувство, которое он переживал сейчас, перед расставанием на два года, было глубже, чем чувство дружбы и привязанности. Ему вдруг захотелось прижать к себе хрупкую фигурку Таси, погладить каштановые гладкие волосы, прикоснуться к ним губами.

Они остановились в тени деревьев. Матвей легко привлек к себе Тасю. Она доверчиво отозвалась на его движение, прильнула к плечу.

– Матвейка, я тебя буду ждать.

У двери военкомата взяла его за руку:

– Не хотела говорить, но, может, это важно для тебя: мне Инга письмо прислала на днях. Она просила передать тебе особый (да, так и написала: «особый») привет. Пишет, что многое сейчас видит по-другому, жаль, время не вернуть назад. Благодарит за какой-то рисунок. Ты ей дарил рисунок? Почему я об этом не знаю? Надеется в будущем на встречу. Адрес твой, где ты будешь служить, просит прислать. Спохватилась. Чем-то ее ты пронял. Глазами, что ли, серо-голубыми? Ну, чего ты так смотришь на меня? Я не могла тебе раньше об этом сказать, просто забыла. Веришь? – В ее глазах заблестели слезы. – И запомни, я буду ждать тебя сколько надо!

Она попыталась улыбнуться ему, махнула на прощание рукой и пошла, стремительно удаляясь, по тротуару. Он бросил ей вдогонку фразу, о чем потом жалел все два года службы:

– Таська, не жди меня!..

Вернувшись во двор военкомата, Матвей никак не мог найти Игоря. Наконец он выяснил у знакомого сержанта, что команда, к которой они с Игорем были приписаны, уже отправлена. Матвей был обескуражен. Они даже не успели попрощаться. Игорь оставил ему записку у знакомого призывника: «Матвейка, пока! Остаться не могу, я мечтал об этой службе. Может, так и надо. Надеюсь, у вас с Тасей все хорошо. Она надежный человек. Спишемся. Счастливо! Игорь».

– Ну что, Никифоров из Афанасьевки, – издевательски проскрипел сержант. – Не захотел в хорошие войска? Отправишься в стройбат. Лом и большая саперская лопата ждут тебя!

Вечером их завели в душную казарму без окон и вентиляции. Между призывниками бегал прапорщик, утрамбовывая нерасторопных по дощатым лежакам. Матвей задыхался от нехватки воздуха. Спасение пришло ночью. Призывников рассадили по автобусам. Грянула из окна штаба «Славянка» с заезженной пластинки.

Ладно, стройбат так стройбат.

На железнодорожном вокзале они колоннами бежали к старым, с ободранной краской вагонам специально сформированного эшелона.

От сопровождавших их сержантов они узнали, что отправляют их на Север, в республику Коми: «На Печору, на реку, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки».

Когда поезд тронулся, Матвей свесился с вагонной площадки и увидел, как с соседнего пути уходил в противоположную сторону на юг пассажирский поезд. К окнам его вагонов прильнули призывники с наголо бритыми головами. Они махали руками и улыбались. Возможно, среди них был и Игорь.

Это была насмешливая гримаса судьбы: развести их в противоположные стороны.

Глава пятая Леха Черный

Леха такой, что о нем надо отдельно рассказывать.

И многое будет непонятно в его жизни, если не знать ее начало.

Леха родился в самую страшную, июльскую грозу. Между небом и землей – на омете сена. Стояла горячая сенокосная пора, каждый день на вес золота. И мать Лехи тетя Клава (все звали ее Клавдéей) работала на скирдовке в Романских лугах наравне со всеми, несмотря на то, что была беременной. Надо было зарабатывать пай.

И день-то с утра был ясный-преясный. Так, одна тучка ободранная зависла над Старой рощей, не шелохнулась, на нее и внимания никто не обращал. Духота, правда, установилась невероятная, солнце палило нещадно. Лошади места себе не находили от назойливых слепней, били себя хлестко по бокам жесткими хвостами до изнеможения, лезли в ивовые заросли на краю оврагов, таща за собой возы с сеном, не слушаясь отчаянных криков возчиков и порой сваливая возы вместе с ними в овраг. На небо, залитое ослепительным солнечным сиянием, все уже устали смотреть в ожидании туч. Спасение могло прийти только к вечеру.

Как-то незаметно из-за Старой рощи подкралась темно-сизая низкая туча… И вдруг грохот оглушительный потряс землю!

Клавдея в этот момент стояла с вилами на омете. Вершила его. От небесного грохота вздрогнула, выпустила вилы, опустилась в полузабытьи на сено, и у нее начались схватки.

На лошади сгоняли за фельдшерицей. Когда она прибыла, младенец уже родился. На вершине омета, между небом и землей. Кто-то предложил назвать малыша Алексеем – «божьим человеком». Но мать назвала его цыганским именем Роман. В ее молодости в Афанасьевку заходил цыганский табор. Тогда матери очень понравился молодой цыган Роман – веселый, кудрявый, черноволосый. Песни распевал – заслушаешься, голосище в соседней деревне был слышен. О дружбе с цыганом, конечно, и речи не могло быть, но Роман запал в душу Клаве.