И воевали мы с Васянькой вместе. Попали на австрийский фронт. В пятнадцатом при отступлении в Галиции оглушило его гранатой. Свалился в траншею. Выручить его не было никакой возможности. Еле сами ноги унесли. Улепетывали мы тогда от австрийца, как зайцы от охотников, патронов было по одному на две винтовки. С той поры он и пропал, Васянька-то. Я жалел потом, локти кусал – остаться надо было с ним, вместе кручину перенести легче. Но это потом… Слухи ходили, будто бы он в плен попал, выжил, но не мог домой вырваться. Да ты об этом лучше бабку расспроси. Рвался я и на вторую войну с немцами-то. А что, мне тогда и полста еще годков не исполнилось. Думал, пройду по Германии да по Австрии, про Васяньку поспрашиваю, я немецкий знал мал-мало. Да не взяли, нога у меня правая, ранетая, плохо действовала. Ну а Катерина, бабка-то твоя, пока я по госпиталям мыкался, успела замуж выйти за твоего деда Ивана, брата Васяньки. А что ей было делать? Муж сгинул, ребятни орава – или побираться да с голоду помирать, или за мужика зацепиться. Что там говорить, ягодка была! Это теперь она пообносилась, худющая, что ветошь, стала.

Ну, – взглянул пристально на Матвейку дед Тимофей, – пойдем теперь в омшаник…

Матвейка замер: неужели посадит его под замок в омшаник дед Тимофей и оставит наедине с кусачим псом на ночь?

– Ты чего оробел? – оглянулся удивленно тот. – А… слышал я басни про себя. Никакое я не чудище лесное, хочу вот гостинец с приветом твоим родителям передать, пусть помянут добрым словом Васяньку-то, хороший был мужик.

…Из Старой рощи Матвейка принес не только пучок пахучей мяты, но и пчелиную рамку с липовым медом.

«Игорек Старцев ахнет, – думал он. – Три дня будет с открытым ртом ходить…»

Глава вторая Встреча

– И-и-го-орь!..

Он мгновенно проснулся, выскочил из шалаша и побежал с полной выкладкой в ту сторону, откуда донесся крик друга о помощи. Он бежал напрямую, не обращая внимания на густые заросли крапивы, обжигающей лицо и руки, не чувствуя острых уколов репейника. Только прикрывал ладонью глаза от хлестких ударов гибких веток орешника, царапающих щеки шершавыми листьями.

Во рту пересохло. Здесь, на мелколесье, было жарко и сухо, в спину палило безжалостно июльское солнце. Заходилось сердце, сбивалось дыхание, как там, в горах. И пульсировала бешено в голове единственная мысль: успеть! Он хорошо знал, что делали «духи» с пленными. Бывало, попав в окружение, из которого не вырваться, ребята подрывали себя гранатой. Последней.

Он должен успеть.

Правая рука потянулась за спину, где должен был висеть на истертом ремне «калаш» с полным рожком. Но, к ужасу Игоря, ничего не нащупала. Он потрогал пояс – ни одной гранаты… Забыл в спешке? Но ни разу, даже во сне, не забывал он оружия. Ладно, сейчас выскочит на мгновенье из укрытия, отвлечет «духов» на себя, а там посмотрим.

Выбежав на мелколесье, он остановился. Впереди было открытое пространство. Игорь непонимающе покрутил головой по сторонам: почему так тихо вокруг? Он еще не слышал ни одного взрыва, ни одного выстрела. Ни шума «вертушки», ни гула самолета. Ослепительно желтые краски постепенно тускнели, растворялись в густой зелени серо-коричневые горы, и каменистая долина, по которой он бежал на выручку другу, вдруг превратилась в широкую лесную просеку. Стрекотали кузнечики, звенели комары, беззаботно куковала в стороне кукушка, тренькал бодро дятел, и лениво посвистывали синички…

На краю оврага раздвинулись ветки осиновой поросли, и из них вылез Матвей Никифоров. Вид у него был совсем мирный: гражданская в синюю клетку рубашка, на голове странная шляпа из связанных лопухов. В руках он держал бережно рыжеватый живой комочек:

– Вот, посмотри, лисенка нашел! В яму попал на дне оврага. Пищал страшно, я думал, ногу сломал. Кусался, но теперь ничего, успокоился…А ты чего такой взбудораженный?

– Ты звал меня, чтобы лисенка показать?

– Не только. На той стороне оврага я наткнулся на нетронутый малинник. Ягоды от спелости осыпаются. – Матвей, улыбаясь, протянул Игорю зверька. – Хочешь подержать?

– Что? – Игорь рассеянно смотрел на друга, не сразу поняв, что тот хочет от него. – Пошел ты со своим лисенком! – Сорвал горстку листьев с ветки липы, сунул в рот, начал с жадностью жевать. – Здесь есть где-нибудь вода?

Игорь ощущал неловкость перед Матвеем. Он видел по глазам, что тот понял его состояние, сочувствовал ему, и это еще больше его злило. Ничего, это Старая роща его расслабила, сейчас все пройдет.

– Там, в овраге, по тропинке направо Студеный ключ…

– Помню!..

Матвей опустил на траву лисенка и, зверек, блеснув рыжим огоньком, мгновенно исчез под кустами орешника.

– У тебя кровь на плече. Приложи трехлистку.

Игорь кивнул.

Он спустился на дно оврага по узкой, едва заметной тропинке. Она вдруг напомнила ему горную тропу. Ту, по которой их группа возвращалась как-то с очередного боевого задания. Шли по незнакомой местности. Разведка донесла, что на привычном пути может ожидать засада, замечены подозрительные передвижения бородатых. Все были измотаны. В висок бились предательские мысли: добраться скорее «домой», до своей заставы, хлебнуть хоть глоток воды – фляжки давно были пусты. Вернуться группа должна была еще вчера, но поступил приказ обойти знакомые места, где могла ожидать засада.

Впереди, на склоне, показался кишлак. Неожиданно из него донеслись резкие сухие щелчки. Группа рассредоточилась. Прочесали селение. Ничего серьезного: мальчишки баловались, бросая в костер патроны. Спросили их жестами: где арык? Один из подростков – Игорь запомнил вспыхнувший огонек в его бесцветном взгляде – показал рукой на тропу за дувалом.

Командир группы послал бойца. Тот прошел вниз по тропе метров двадцать, и вдруг грянул взрыв мины у него под ногами. Солдат отлетел в сторону с окровавленными ногами. Кто-то вскинул автомат в сторону убегавших подростков.

– Не стрелять! – выкрикнул командир. – Перевязать раненого, берем его и уходим домой!

Спасти того солдата не удалось, потерял много крови, на «черном тюльпане» через неделю отправили в Союз…

Игоря раздражала крепко засевшая в нем с Афганской войны привычка везде и во всем ожидать опасность. Но он не мог от нее избавиться. И сейчас спускался по тропе в овраг осторожно, внимательно вглядываясь в заросли травы по сторонам, как будто оттуда кто-то мог на него напасть или дать очередь из автомата…

Внизу было свежо и прохладно. Игорь зачерпнул пригоршней хрустальной прозрачности воду из ключа. В обжигающих губы ледяным холодом глотках он ощутил пряный, отдающий перцем привкус прошлогодних листьев и кисловато-горький оттенок копытня.

Игорь присел на поваленную поперек оврага засохшую осину. Не хотелось уходить отсюда. Он закрыл глаза.

Какая безмятежность вокруг… Сквозь вкрадчивый шепот травы чуть слышно журчал внизу ручей. Шелестела листва наверху. Пересвистывались на все лады птицы. Шуршали стрекозы. Назойливо звенела мошкара. Вдруг в мерный приглушенный шум резко ворвалось громкое жужжание шмеля. Игорь вспомнил, как в детстве они с Матвейкой изучали засушенного шмеля, стараясь понять: как он может летать при его солидном весе и таких маленьких крыльях? И тут же память снова унесла его в прошлое, на войну, и он снова слышал стрекот вертолетных лопастей и гул истребителей. Поплыли перед глазами афганские горы. Он увидел их впервые в иллюминатор самолета, который доставил их на аэродром в Баграме. С огромной высоты горы казались нереальными, картинными. Бесконечные округлые гряды нависали над ущельями, будто сказочные великаны – стражники, охраняющие долины. Белели кое-где горные вершины. Казалось, серо-голубые тучи цеплялись ватными краями за гребни хребтов. Иногда у подножий гор проявлялись остатки глиняных дувалов – там были раньше кишлаки, – а в жилых селениях просматривались беспорядочно раскиданные округлые жилища из серой глины. Потом Игорь не раз бывал в кишлаках, хорошо изучил их. Дувалы, которые ограждали жилища, – это небольшие постройки из прутьев и камней, обмазанные саманом. Во двориках – яблони, только не такие, что растут у них в родном саду; а еще непривычные для России персиковые и абрикосовые деревья.