В лесу совсем стихло. Замолчали даже самые поздние птицы. Ни шороха в кустах, ни всплеска листвы, только треск горящих веток. Наверху, в ветвях старой липы, похожей на медведя, послышалось беспокойное шуршание, и вслед за тем раздалось глухое уханье филина, будто ребенок захлипал.

– Все! Перевалило за полночь, – определил Игорек. – Тушим костер и уходим.

Без огня на поляне совсем ничего не стало видно. На дорогу они выбирались наугад, ощупывая придорожные кусты, хватаясь за стволы деревьев. Прижимаясь друг к другу и с трудом сдерживая шаги, чтобы не побежать без оглядки, они шли между шипящими деревьями, оглядываясь настороженно по сторонам. Казалось, прошла вечность. Наконец впереди из-за очередного поворота высветился край рощи. Потянуло с полей прохладой, а тепло за спиной стало совсем домашним.

Они вышли на опушку. Шедший впереди Игорек вдруг остановился в недоумении:

– Не понимаю – куда мы с тобой вышли?

Матвейка присмотрелся к пространству перед рощей и обомлел: впереди открывалась незнакомая чужая местность! Леший их попутал? Но тут Игорек воскликнул:

– Вот это да! Мы же с тобой на другую сторону рощи вышли! От поляны свернули не туда в темноте. Видишь, овраг справа и вязок на середине поля?

Прохладный ночной ветерок донес с Мохового болота медовый аромат цветущего клевера. В поле уже светлело, и было совсем не страшно. Всхлипывали перепелки, стрекотали отчаянно кузнечики, и ветер трепал игриво высокие травинки. Над Старой рощей занималась дрожащая алая заря.

Мальчишки стояли, замерев, на опушке и наблюдали за медленным рассветом. Деревья за спиной шумели волнами: высокие ноты шелестящих осинок сменял хор темноствольных лип, им вторили мажорные басы торжественных дубов; когда они стихали, слышался прерывистый плеск пшеничных колосьев в поле.

…Та ночь, проведенная в Старой роще, расколола пополам не только их лето, но, как оказалось, и их детство.

Глава восьмая Война

Войну им еще предстояло пережить.

В Афганистан их сводную мотострелковую роту перебросили самолетом. Техника должна была прибыть своим ходом.

Когда вдали из-за горизонта выплыли округлые вершины Гиндукуша с белыми снежными пятнами, бойцы прильнули к иллюминаторам. Вот они, те самые горы…

Пустынный аэродром, сухой ветер, бледно-голубое небо… «С прибытием!..»

Их рота должна была заменить отряд афганских войск – царандой – в одном из гарнизонов под Кабулом.

Удивляла бедность и неустроенность афганских солдат. Казармы находились в невысоких глинобитных постройках, очень темных и неуютных. Сами солдаты спали на полу или во дворе на матрацах, без постельного белья. Ни столовой, ни кухни, ни бани не имелось. Пищу готовили себе сами на кострах в небольших котлах.

Страшная бедность – это первое, что больше всего удивило Игоря в жизни афганцев. «Успехов Апрельской революции», о чем постоянно говорили на политзанятиях в Союзе, что-то не было видно. Кругом следы жестокой войны: развалины, разрушения, заброшенные поля в долинах, оставленные кишлаки… Часто встречались им в селениях босые, раздетые, голодные дети, которые подходили к машинам и тянули грязные худые ручонки к шурави, выпрашивая кусочек хлеба или сахара.

Однажды в их часть пришел местный старик – дехканин. Одет он был в стеганый поношенный халат, на голове порыжевшая, выцветшая на солнце баранья шапка. Мрачный печальный взгляд исподлобья. Оказалось, взрывом ракеты разрушило его дом, и под развалинами остались его дочь с ребенком. Слышен их стон, но он ничем не может им помочь.

Срочно была послана группа солдат, в которую попали и «молодые» Игорь с Толиком – задание было не из опасных. Разобрали развалины и спасли женщину с ребенком. Они были целы и невредимы, только рука у матери была сломана – ею она прикрывала дочь. Их привели в часть, и военный врач оказал необходимую помощь. На другой день обрадованный старик пришел к солдатам, благодарил их, руки жал, совал им кульки с урюком.

Тогда в начале их пребывания в Афганистане в районе несения боевой службы было затишье, и солдат часто посылали в кишлаки восстанавливать разрушенные дома. Игоря неприятно удивило, что дехкане смотрели на советских солдат хмуро и даже неприязненно. С тем стариком они познакомились ближе. Толик Васин был переводчиком в беседах с ним. Из общения выяснилось, что волновало многих простых афганцев после прихода к ним советских войск – шурави. Не везде дехкане получили землю, отнятую у феодалов. Плохо, что Коран ругают, прогнали имамов, мулл арестовывают. Во многом, конечно, виноваты местные власти, но простые люди думают, что это с севера «красные дьяволы» – безбожники явились, все плохое из-за них. Зачем в школах обучать вместе мальчиков и девочек? Зачем женщине учиться? Грамотность только во вред. Вон, в одном кишлаке учителю язык отрезали, потом по горлу полоснули кинжалом. Не надо менять старые порядки, нарушать вековые традиции.

У старика двое сыновей тоже воевали. Но он не знал, на чьей стороне, или не хотел говорить. Дома они не появлялись больше года. Война разрушала не только хижины, но и семьи.

Там, в Союзе, верилось, что с советской мощью, современной техникой удастся быстро подавить мятеж оппозиции, но чем дольше Игорь находился в Афганистане, тем яснее понимал: пребывание их здесь не будет коротким. По всему чувствовалось, что сопротивление моджахедов нарастало. О том, что советские войска обосновывались надолго, говорило и прибытие строительных отрядов. Сооружались казармы, пищеблоки, медпункты, офицерские общежития, клубы, овощехранилища, бани. Строительные материалы – каждый гвоздь, каждую доску – надо было везти из Союза по дороге, подвергавшейся налетам душманов. Так было и с углем, и с дровами.

Но постепенно быт налаживался. Роты переселялись в сборно-щитовые казармы.

Уже через месяц вновь прибывшим солдатам пришлось участвовать в боевых операциях. Опыт приобретали на ходу.

…Поступило донесение от разведки о появлении группы моджахедов в одном из кишлаков, километрах в восьми от части. Душманы не щадили местных жителей, особенно если те были настроены лояльно к советским. Жителям приходилось в таких случаях укрываться в горах, виноградниках, тайных погребах и подземных водоводах – кяризах.

Дежурное подразделение выдвинулось в район обнаружения «духов» ночью. Большинство бойцов в дежурной группе были «стариками», не раз участвовавшими в боевых рейдах. «Молодых» набирали постепенно, в зависимости от опасности операции. То задание было обычным, поэтому отобрали в группу и «молодых». В нее попали и Игорь с Толиком.

Толика не сразу взяли. Командир группы майор Седов от него отмахнулся:

– Хватит с меня интеллигентиков! Вас как куропаток отстреливают, потом мамкам вашим в глаза смотреть…

– У меня «отлично» по стрельбе и по физподготовке. Я осторожен, как кошка, вы же знаете, товарищ майор. У меня оба деда фронтовики, один в милиции после войны служил, имел ранения и на войне, и в мирное время, другой дед погиб на фронте. Я комсорг роты, а на серьезном задании ни разу не был. Я должен идти. Возьмите, не пожалеете!

Седов не устоял перед его напором:

– Черт с тобой! Никаких скидок, имей в виду. Не высовываться без необходимости, помни все, чему тебя учили. И никаких стихов с собой!

– Есть, товарищ майор! Стихи у меня здесь. – Толик постучал себя по груди.

Майор грустно улыбнулся: романтик… Сколько он таких видел. Первый же бой выбьет из него весь романтизм. Если выживет…

Операция проводилась совместно с отрядом афганской народной армии. Следовавшая за ними бронегруппа укрылась в складках местности, километра за три до кишлака. Дальше двигались в пешем строю. На подходе заняли господствующую высоту, организовали круговую оборону.

Кишлак был блокирован.

Рано утром по сигналу командира бронегруппа совместно с афганцами начала движение. Заслышав шум моторов, «духи» стали уходить из кишлака в горы и попали под огонь блокирующего подразделения. Вот тогда Игорь впервые увидел их не безобидными пленниками, а разъяренными вояками. С бородами, одетых в серо-зеленые халаты, в тюбетейках. В руках странное оружие: иностранные ручные пулеметы, карабины. Крики: «Аллах Акбар!»