Пытался я учиться на филологическом, вроде есть склонность к научной работе. Но представил, что всю жизнь в пыльных, душных библиотеках и архивах просижу, – и тоска охватила невероятная. Хотелось свободы, опасности, риска. Где их в столице взять? Жизнь какая-то не настоящая. Когда узнал о вводе войск в Афганистан, подумал сразу же: «Вот бы попасть туда, испытать себя». От этой мысли не мог избавиться. Даже язык пушту стал изучать, у меня способности к языкам от родителей. Спортом стал всерьез заниматься – посещал подпольную секцию по дзюдо. К военкому на прием несколько раз ходил, убеждал снять отсрочку и помочь попасть «туда». Он на меня сначала смотрел, как на сумасшедшего, а потом, когда я ему о дедушке своем рассказал, понял, что мое желание серьезное и искреннее. «Ладно, – говорит, – помогу тебе. В Узбекистан ты попадешь, а дальше – как сложится…»

Я в армию, как в институт или в кинотеатр, на метро уехал. Родители были, конечно, в шоке, но отец меня понял: «Я и сам добровольно в армию пошел. Характер она помогает воспитать». Проводов не было. Мама собрала рюкзак – ей я сообщил о своем решении только накануне отправки, и я в кроссовках и в любимых джинсах Super Rifle, с прической под «Битлз» пошел к метро. Два года – не срок.

К вечеру из военкомата наша команда прибыла на Казанский вокзал. Помню все запахи Комсомольской площади, пыльный асфальт, нагромождение серых туч над гостиницей «Ленинградская», голуби под ногами. Врезались в память лица, случайно вырванные взглядом из толпы. И вдруг на скамейке перед клумбой с огненными тюльпанами замечаю девушку с грустными глазами и черными вьющимися волосами до плеч. Она любовалась цветами, которые покачивались от легкого дуновения ветерка. Словно инопланетянка – отстраненная от сумасшедшей столичной суеты, с книгой в руках.

До нашего поезда оставалось около часа.

Наша команда под присмотром офицера – «покупателя» расположилась на скамейках недалеко от девушки. У одного из парней оказалась в руках гитара, почему-то ее не отобрали в военкомате. И незамысловатые слова дембельской песенки на фоне взгрустнувших призывников тоже остались в памяти:

Так давай по последней затяжке,

Сигарету – одну на двоих.

Завтра снимем мы форму солдатскую

И обнимем любимых своих…

Потом зазвучала песня на английском из битлов – «Yesterday». Меня будто кто-то в спину подтолкнул: подойди к девушке!

– Можно пригласить вас на танец?

Она удивленно посмотрела на меня:

– Здесь не принято танцевать…

– Кем не принято? Джон Леннон тоже не принят в стране, но он звучит. Через час поезд увезет меня на войну. Вы последняя девушка в моей прошлой мирной жизни. Подарите мне три минуты.

Всякие глупости говорил. Она раздумывала, видимо, над фразой, которой можно было бы быстрее от меня отвязаться. Вдруг я разглядел обложку книги, которую она держала бережно в руках!

– Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье – все готовы:

Никто не хочет грусть делить…

Лицо девушки осветилось улыбкой.

– Странно, мне вдруг показалось на мгновенье, что передо мной сам Лермонтов. Вы чем-то похожи на него.

– Нет, я другой, но, как и он, – «гонимый миром странник»…

Она встала, продолжая бережно держать книжку в одной руке, другую подала мне. Мы стали танцевать.

– Вы действительно уезжаете на… войну? Туда?

– Мне почему-то хочется делиться с вами личным. Да, я надеюсь попасть туда, испытать себя, увидеть настоящие горы. «Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро…»

– «Воздух там чист, как молитва ребенка. И люди, как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия…» Я была на Кавказе. Разве ты не можешь полюбоваться горами там?

– Это другое. – Я и не заметил сразу, что она перешла на «ты». Стала родной. – Настоящую их красоту можно разглядеть только через острые переживания опасности. Иначе она ускользает, бледнеет, стирается. Также и человека можно по-настоящему разглядеть только в минуты сильных переживаний. Разве нет? «И ненавидим мы, и любим мы случайно…»

– Это случается нечаянно. Зачем подгонять судьбу?

– «В последний час моей жизни я, наверное, вспомню о моих многочисленных грехах, слабостях и падениях, но может быть, и дана будет мне благодатная возможность вспомнить, что я принадлежал к алчущим и жаждущим правды…»

– Я вдруг представила, что мы – близкие друг другу люди, я провожаю тебя на войну. Сейчас поезд увезет тебя, и мы больше никогда не увидимся… Так грустно и так больно.

– Мы обязательно увидимся.

– Можно подарить тебе томик стихов Лермонтова?

– Я буду очень рад.

– Я не думала, что еще есть такие… Жаль, что мы не встретились раньше.

– Мы встретились вовремя. Теперь я запомню тебя навсегда. Расскажи о себе.

– О себе? Ничего особенного: студентка, учусь в институте культуры в Химках. Хочу стать искусствоведом. Еще абитуриенткой познакомилась через подругу с молодым работником МИДа, помощником советника Министерства по культурным связям с соцстранами… Кажется, так называется его должность. Часто выезжает в загранкомандировки. В Москве у Вадима собственная квартира. Перспективен во всех отношениях. Сделал мне вчера предложение, и сейчас мы едем к его родителям в Ярославль. Что-то вроде смотрин. Он ушел за билетами.

– Что-то все гладко у вас…

– Слишком.

Была дана команда призывникам на построение.

– Мне пора. Прости меня за навязчивость, но я буду ждать тебя ровно через два года на этом же месте.

– Заманчиво, но призрачно.

– Как тебя зовут? – вдруг опомнился я.

– Лейсан.

– «Лейсан» – первый весенний дождь…

Я благодарил Бога за то, что помог вытащить из закоулков моей памяти значение этого красивого восточного имени, потому что девушка одарила меня взглядом – теплой морской волной нежно окатила. Разгадывать его смысл на два года хватит. А дождь пошел – мы в поезде уже ехали. Текли по стеклам вагона прозрачные ручейки. Первый большой весенний дождь. Лейсан. Тогда наше знакомство игрой казалась. А отсюда все иначе видится. Прокручиваю в памяти снова и снова ту встречу на Комсомольской площади – и все больше убеждаюсь, что без нее жизнь теряет для меня смысл. Я не готов к этому, не знаю, что делать…

Потом, когда они попадут в Афганистан, Игорь еще не раз услышит от Толика историю его необычного знакомства с Лейсан. Рассказ будет обрастать все новыми деталями, нюансами, и со временем Игорю будет казаться, что это он познакомился на Казанском вокзале с Лейсан. Они ничего не обещали друг другу, но почему-то нестерпимо хотелось повторить ту встречу снова и снова. Тогда бы наверняка нашлись подходящие слова, чтобы убедить ее дождаться его. Но разве возможно было теперь изменить хоть что-то?

По-настоящему Игорь с Толиком подружатся там, по ту сторону Амударьи.

Войну им еще предстояло пережить.

Глава седьмая Испытания

Матвейка с Игорьком начали тренировки по борьбе со страхом.

С тех пор, как они начали враждовать с Лехой Черным, он постоянно устраивал им разные устрашающие пакости. То выставит в темном Черемуховом заулке огородное пугало, накинет на него простыню, внутри поставит свечку, зажжет ее, и когда с Низовки идут Игорек или Матвейка, начинает дергать за веревочку, привязанную к голове пугала, которое кажется в темноте живым и ужасным. То бродячую собачку привяжет на ночь за предбанником в саду, где летом спал Игорек. Скребется всю ночь бедная дворняжка, пытаясь вырваться из плена, при этом дико, почти по-волчьи, подвывает – поди разберись среди ночи, что там такое? То ворону поймает и на крышу шалаша в саду, где ночует Матвейка, в сетку запутает. Шебуршится ворона, каркает хрипло, и кажется, что вампиры в крышу вгрызаются. После этого безобидной забавой представлялся скрежет железяки в лопухах за огородами или черная стрела на старой талине за Слободкой, воткнутая в лист бумаги с нарисованными черепом и скрещенными костями. В развилке этой талины находился тайный штаб Игорька с Матвейкой – он ухитрился их там выследить. А когда Леха подбросил под дерево дохлую кошку, терпению их пришел конец. Они решили мстить.