Оставшись с собой наедине в небольшой, и совершенно неуютно обставленной комнате, девушка обессилено опустилась на кровать, застланную темно-зеленым штофом. Вокруг царил этот навевающий уныние и скуку цвет, отчего комната выглядела крайне мрачно, как болото, и не делала чести вкусам здешних хозяев. Зеленой была и обивка стен и занавески на обоих маленьких плохо вымытых окошках, которые по неясной причине оказались к тому же закрытыми наглухо. В углу стояла глиняная ваза для умывания, покрытая зеленой глазурью, на стене у вазы висело оловянное зеркало в резной медной оправе – и ее хозяева не пожалели, выкрасив в этот безобразный цвет. Все здесь было ветхим от старости и неопрятным. Одним словом, болото.

Мадлен устало подняла голову и поглядела на свое отражение в зеркале. Довольно жалкий вид она представляла: запутавшиеся и серые от пыли волосы, побитое лицо с потухшим взором, изодранная одежда. Внезапно почувствовав к самой себе отвращение, она принялась с ожесточением приводить в порядок спутанные пряди. Но это показалось ей недостаточным – она сорвала с себя плащ, колет и ослабила шнуровку на сорочке. Высвободила и расплела косу, запустила пальцы в ноющие корни волос и с наслаждением прикрыла веки.

Дверь вдруг отварилась. Мадлен, подумала, что это пришел слуга и, не открывая глаз, попросила принести поскорее воды.

– Да, и откройте, пожалуйста, окна. Здесь очень душно и пахнет старыми тряпками, – добавила она.

– Конечно-конечно, сударыня. А еще мы нарвем в поле цветов, чтобы украсить ими столик у изголовья вашей кровати, – произнес знакомый и пугающий голос.

Девушка тут же отскочила назад на несколько шагов. Это был сержант из злосчастной рощицы – Сальгадо – тот, кого она уже не думала повстречать вновь.

– Что вам здесь нужно? – бросила Мадлен, стараясь не терять самообладания. – Убирайтесь! Или ваш командир неясно дал понять, что к его приказам не стоит относиться с пренебрежением?

– А ты, красотка, осмелела, – Сальгадо шмыгнул носом и затворил дверь. Отвязав портупею, на которой крепились шпага и два пистолета, аккуратно уложил их на столик у вазы, сверху накрыл свое богатство черной широкополой шляпой, затем принялся расстегивать камзол.

– Теперь тебе не отвертеться. Ответишь, кто ты такая – я пощажу тебя. Не будешь послушной – пожалеешь.

Сальгадо угрожающе сжимая и разжимая кулаки и начал приближаться; втакт ему Мадлен, пятясь назад, отдалялась. Внезапно до ее ушей долетел какой-то шум: словно где-то близко шло празднество – застучали стаканами, громко бранились, пели.

– Это наш гарнизон, – пояснил сержант и довольно ухмыльнулся. Мадлен едва могла сдержать радостный возглас. Недолго думая, она перескочила через кровать, наступив на зеленое покрывало пыльными сапогами, и с криком: «Мессир Ромеро!» кинулась к двери. Но Сальгадо оказался гораздо проворнее ее, он раскрыл объятия, и девушка попала в них точно мотылек в паучьи сети. Сержант расхохотался, затем поймал ее метавшуюся в разные стороны голову и попытался поцеловать. Девушка извивалась, как уж, а когда усатый рот сержанта прижался к ее губам, она изловчилась и укусила наглеца.

Тот выругался и ударил ее по лицу.

Мадлен ослабла, когда дверь немного приоткрылась, чтобы пропустить нечто, похожее на тень. Внезапно прогремел выстрел, комнату заволокло дымом и девушка вместе с грузной массой мускул, которую представлял собой великан Сальгадо, повалилась на пол. Но через мгновение кто-то с силой дернул ее за руку, да так, что она мгновенно пришла в себя и оказалась на ногах. Перед ней стоял некто облаченный в широкий темно-серый плащ с капюшоном, надвинутым до самого подбородка.

– Мессир Ромеро? – чуть шатаясь, с полуулыбкой спросила она.

Человек в плаще бросил к ногам убитого еще дымящийся пистолет, приподнял капюшон, и из-под него, точно двойная молния, блеснул взгляд черных глаз. Это был Гарсиласо. Он казался очень рассерженным, но это не помешало бедной и испуганной Мадлен с радостным криком броситься ему на шею.

– Тише, дуреха! – зло прошипел цыган, но улыбки радости и облегчения скрыть не смог. – Надо спешить. Если эти собаки услышали выстрел… Тем не менее они так шумят, что, быть может, нам повезет, и мы сумеем выбраться невредимыми.

Он запихнул второй пистолет сержанта за пояс.

Мадлен тотчас выскочила за дверь на бельэтаж. Через перила с высоты десяти футов можно было разглядеть расположившийся в главной зале гарнизон Монса: мужчины пили вино, погружали острые зубы в жаркое, бранились, смеялись, швыряли друг в друга костями. Мадлен и не помышляла об осторожности, когда почти обнаженная: в одной лишь тоненькой сорочке, с оголенным плечом и распущенными волосами кинулась к балюстраде, чтобы найти взглядом молодого командира гарнизона. Гарсиласо едва не вышел из себя, но ничего не сказав, молча потащил ее к лестнице.

– Убери волосы, – процедил он сквозь зубы, когда они сбегали по ступеням. – Ты точно факел впотьмах.

Но Мадлен не услышала его. Едва поспевая, спотыкалась, семенила, но продолжала оглядываться, в надежде отыскать среди раскрасневшихся пьяных лиц солдат черты ангела в латах и с непокрытой головой, – того, кто лишь на мгновение внезапно явился пред ней, и точно так же стремительно исчез.

– Девка! – прокричал кто-то из-за стола, и солдатня тотчас обернула взоры к беглецам.

– Эй, глядите, они удирают!

– Дьявол, – выругался Гарсиласо. – Вот, доигралась!

Подхватив Мадлен на руки, он исчез в дверном проеме. Следом послышался быстрый топот нескольких подкованных железом сапог – четверым солдатам было приказано последовать за столь странной парочкой, догнать и привести обратно. Испанские солдаты имели абсолютное право подвергнуть допросу каждого, кого посчитают подозрительными личностями, а бедняжка Мадлен и Гарсиласо как раз таковыми и являлись.

Тем временем цыган несся вперед, ища защиты в кромешной тьме за забором постоялого двора.

– Конюшня в другой стороне, – воскликнула Мадлен, заметив, что Гарсиласо выскочил за калитку.

Остановившись, он поставил ее на ноги.

– Вот и отлично, – огрызнулся он, и неожиданно дернул Мадлен за руку так, что та вскрикнула от боли.

– Простите меня, – затрепетала девушка. – Я поступила опрометчиво…

Гарсиласо не ответил, на мгновение задержав полный ярости взгляд на испуганном личике девушки, рванулся в темноту, увлекая за собой и ее.

Беглецы оббежали крепостную стену Монса, и, оказавшись у восточной ее части, достигли большого пруда, образованного разлившимся рвом и питаемый двумя каналами. Во тьме Гарсиласо не нашел моста, по коему можно было бы перебраться на ту сторону, посему пришлось нырнуть в воду прямо в одежде. Тело Мадлен не почувствовало холода, а твердые руки цыгана помогли держаться на плаву. Выбравшись на берег, они вновь устремились вперед, и ни разу не стали, чтобы хоть немного отдышаться, пока не добрались до леса и густых зарослей ежевики, заполонивших неглубокий овраг. Остановившись на мгновение, Гарсиласо оглянулся и задержал прерывистое дыхание, дабы распознать сквозь шум в ушах звуки приближающейся погони. Но их не было. Даже самого ничтожно малого на то намека: вокруг стояла мертвая тишина, едва прерываемая пением местных квакш.

– В кусты, – приказал цыган. – Переждем здесь.

Мадлен закрыла лицо руками и бесстрашно нырнула в колючее облако ежевики, где их обнаружить будет весьма трудно, разве лишь с помощью борзых, а шипы послужат надежной защитой. Падение было мягким, но через секунду Мадлен ощутила сильное жжение: колючки впились в одежду, достигнув кожи. С трудом она подавила стон, по щекам заструились слезы.

Через полчаса где-то недалеко в конце концов все же раздался неясный шум похожий на конский топот и лаянье собак. Она напрягла слух – несколько всадников прочесывали лес.

Спустя некоторое время шум стал яснее, уже слышались голоса. Но следом вдруг ослаб, стал удаляться и, к великому счастью беглецов, замер совсем. Должно быть, испанские солдаты предпочли отложить охоту до утра и вернулись к пьянке.