На это письмо ответ не пришел. Не пришел и на следующее, с мольбой просто ответить:
Ну, что случилось? Что случилось, не пойму?
Ну, что ж так грустно, больно сердцу моему!
Ну, не молчи! Ну, напиши! Хотя бы слово, хоть одно, но напиши!
А ты молчишь, не знаю почему, и снова грустно сердцу моему.
Ко мне во снах всегда приходишь только ты.
И растворяюсь я в любимые черты.
Твои глаза, твой нежный взгляд.
Ну, неужели не вернется все назад?!
Но верю я в то, что с тобою вновь,
Ко мне вернется новая любовь.
Сойдут снега, умчатся с ними холода.
И не останется от грусти ни следа.
Ведь ты придешь, пускай во сне,
Пойдем навстречу мы друг другу и весне.
Эти слова лягут на популярную тогда мелодию. Вадим частенько станет петь под гитару эту песню теплыми сиреневыми вечерами. А вокруг будет благоухать весна, и песня в унисон ей каждый вечер не устанет ласкать еще не тронутые любовными страданиями струны в юных сердцах благодарных слушателей. Но никто не узнает, для кого написаны были эти строки и кем.
Той весной, получая в военкомате приписное свидетельство, Вадим заявил о желании поступить в танковое училище. Принятие решения, поездки на медкомиссии, сбор документов отодвинули куда-то вглубь амурные переживания. «Жить только вперед». Этот принцип будет всегда помогать ему проезжать грустные события.
Она приехала летом. Похорошела, налилась, и Вадим не решился брать эту планку вновь, да и не искала встреч она. Она провела это лето, закрутив роман с парнем, намного старше ее, приехавшим в отпуск с БАМа. Но кончился отпуск, и кончился тот роман.
Вадим не испытывал к ней злости или обиды. Не было и ощущения обмана. Они ничего не обещали друг другу, поэтому и не было измены. Но ему хотелось рассказать ей о своих чувствах, глядя на них теперь, как бы, со стороны. Вадим был благодарен этой зеленоглазой девочке, с необычным именем, за то сладкое томление, что разбудила она в его сердце. Он чувствовал, что оно безответное, но не смел хотеть большего. Да он и не знал еще, что это такое – «большее», он и так был счастлив. Счастлив, что любил и что… не умер от любви.
После кино, как тогда, он догнал ее и, как тогда, они пошли молча рядом. И, как тогда, сели на ту же лавочку. И сыпались звезды, как тогда, но теперь эти двое не видели их. Она целовала сама его неумелые губы, явно стараясь вывести из ступора ошарашенного Вадима, и меркла сладкая иллюзия прошлого лета, а на новый этап отношений Вадим перейти не умел и с ней уже не хотел. Она прижимала его руку к своей обнаженной, не по годам налитой груди, но он готов был лишь на «мои губы трогала губами» и жалел ее больше, чем себя. А звезды все сыпались и сыпались с ночного августовского неба, словно монеты в могилу, в которой хоронили любовь.
Как вино с прекрасным букетом, – эта юношеская влюбленность! И кто подскажет неискушенным душам, что только вдыхать надо его прекрасный аромат поначалу. Что допускается лишь пригубить его сладкую влагу в этих невинных, останавливающих дыхание ласках. Подыматься, поначалу, опьяненными над пресным миром невысоко, держась за руки, дабы избранные на любовь – эту благосклонность Бога, не обожгли крылья и не разбились. Вдыхать! Вдыхать этот божественный аромат неизведанного еще чувства, но не пить залпом его дурманящую жидкость, дабы не вырвало.
Ангел-хранитель милостиво позволил Вадиму лишь вдохнуть аромат, даже не любви, а только влюбленности, спасая этим его юное сердце от разочарований и опустошений – этих постоянных спутников чувства, что Творец поставил выше над основным инстинктом человека разумного. В дальнейшем по жизни Вадим будет превозносить Женщину – творение Бога, дающую возможность испытывать это неземное наслаждение – любовь. Он не будет Ее искать, но будет всегда ждать. Ждать Ту, с которой можно будет пить уже настоящее вино любви, пьянея при этом, как в юности – от одного лишь аромата, но не бояться зависимости.
Это будет та зависимость, которую Вадим готов был принять осознанно. Но он получит еще и иммунитет. Иммунитет от любви невзаимной и поэтому не растратит, не потеряет на долгих верстах дальнобойной жизни умение любить, но приобретет еще и довольно редкую среди мужчин черту – желать только ту женщину, которую любишь. Это будет ему награда свыше за все сердечные страдания в ту долгую его шестнадцатую зиму.
Глава 3
Два последних школьных года Вадим целенаправленно готовился к поступлению в военное училище, уже не растрачивая время на амурные переживания. Была мечта, была цель, и в ее туманные контуры никак не вписывались серьезные отношения с противоположным полом, а других он не знал, не понимал, да и не принимал в душе. Если когда-нибудь и проскальзывал щекочущий укол в осознанно закрытую точку, способный вызвать сладкие ассоциации, то это был настолько безнадежный случай, что за защищенную иммунитетом душу бояться было нечего.
Был последний школьный новогодний вечер. Для Вадима пригласить кого-то из девушек на танец, было подобно намеку на начало отношений, где есть опасность нарваться на невзаимность. Он просто слушал музыку и представлял себя курсантом, танцующим с зеленоглазой девушкой. Ее руку на погоне, золотой локон волос, касающийся его щеки, и душа не была в смятении. Не локон волос, может даже пахнувший августовской прохладой, и не рука на погоне нежно томили нетерпение, а сам погон и танковые эмблемы на петлицах.
– Чего никого не пригласишь? – Она старалась перекричать шум музыки, и лицо ее было совсем близко. – Вон сколько партнерш под стеночкой. Ну, пойдем. Какие-то вы парни здесь приторможенные. Не танцуете, а девочки скучают. – Взяла за руку и легонько потянула к себе Вадима.
Пока шли в круг, быстрый танец кончился. Сразу пошел медленный, и девушка положила руки парню на плечи, спасая от нелепости ситуации обоих, так как Вадим не вымолвил ни слова еще. Ей было лет двадцать пять. Пришла она в школу недавно на должность пионервожатой, а жила в райцентре, приезжая каждый день на рейсовом автобусе.
– Эх, молодежь, молодежь! Не цените вы этих золотых школьных дней. Танцуйте, веселитесь! Любите, в конце концов! – смешливым голосом зрелой женщины девушка старалась растормошить Вадима.
– Разве это так просто? – наконец вымолвил он фразу. – Ну, любить, – уточнил, краснея, на вопросительный взгляд девушки.
– Согласна. Это не просто. Да я и сама такая была в десятом классе. А ты что стоишь в сторонке, поссорились или нет девушки?
– Нет. Девушки нет.
– Что так?
– Да вот так как-то.
Вадим не знал, как к ней обращаться. По имени отчеству? Нелепица какая-то. Но белые локоны и непринужденная манера девушки уже расковывали его зажатость. Он положил ладонь на ее теплую ладошку, лежащую на его плече, маленькие пальчики шевельнулись, и Вадим ощутил тонкий, сладкий укол с августовской ночи. Музыка томно лилась, завораживая, и слитые их фигуры еле шевелились в медленном танце. Уколы все пролетали по нервам, как падающие звезды, и вздрагивали пальцы Вадима, и испуганно отвечали пальцы девушки. Как же он хотел, чтобы музыка не кончалась долго-долго!
Взрыв быстрого ритма вывел их из оцепенения. Она подняла глаза, улыбнулась, легонько сжала его ладонь, – как бы, благодарила за что-то, и через минуту уже со смехом вела какой-то конкурс – была организатором этого вечера.
Опьяненный и ошарашенный от затихающей сладкой боли нежданных уколов, Вадим не заметил, как она пропала. Конкурсы уже вела другая ведущая, и Вадим понял – последний автобус. Накинув пальто, без шапки, он бросился в темень зимнего вечера, не зная и не представляя, зачем и куда, но с твердой решимостью уехать с ней. Улететь в ту августовскую ночь, откуда прилетела эта стрела ассоциаций.
