– Я даже не знаю, с чего начать, Игорь! Расскажи о себе, я соберусь с мыслями. Это надо же – так встретиться!
– Знаешь что? Пойдем в парк. Здесь парк классный, скамейки, никто мешать не будет, и до ужина уйма времени, хорошо? Эх, Вадим! Как же я рад тебя видеть!
Встретившись в жизни один раз, эти два парня за тысячу километров от дома, на второй, такой неожиданной встрече, уже чувствовали себя друзьями.
Последний месяц осени в Берлине напоминал киевский сентябрь. Светило, не паля, ласковое солнце, и пожелтевшие листья высоко на деревьях золотились в его лучах, не спеша спуститься к земле на вечный покой.
– А я даже фамилии твоей не знаю, – еще возбужденный от неожиданной встречи сказал Вадим, присаживаясь на скамейку.
– Журид. Игорь Николаевич Журид, – улыбнулся Игорь, – думаешь, я твою знаю. А, кажется, лет сто знакомы.
– Да, это точно – будто сто лет. Бут моя фамилия. Сейчас – рядовой Бут. А ты в каком звании? И вообще – как ты здесь оказался?
– Ну как. Хотел в танкисты, хотел в Германию – вот и имею то, что… имею, – с грустной улыбкой сделал паузу перед последним словом Игорь. – Младший сержант, командир танка Т-64 – свежий выпускник остерской учебки. Слышал про Остер?
– Нет. А где это?
– Под Черниговом, век бы о нем не слышать. Ох, и попал же я по блату, Вадимка! Чуть не подох за полгода, пока налепил эти «лычки».
– Так ты не поступил тогда? Ну, в Киевское инженерно-танковое?
– Да поступил. «Троек» наставили на экзаменах и прошел. Сначала очень даже интересно было. Форма, погоны в канте, увольнение первое и всякое такое. От танка я, правда, не очень в восторге – может клаустрофобия, черт его знает. В открытом люке, на башне, еще можно покататься, но под броней – гроб гробом. В Остре нас поначалу на «пятьдесятпятке» катали. Так там прямо хоромы по сравнению с моей теперешней «шестьдесятчетверкой». У этой – отдельный «гробик» для механика, и два «персональных» – в башне для командира и наводчика, а между ними еще и пушка-автомат. Короче, не дай бог и вправду воевать. Ну, я отвлекся.
Игорь достал пачку «Гуцульских», протянул Вадиму, но тот замотал головой. «Молодец. И не начинай», – благодушно улыбнулся Игорь и, чиркнув красивой зажигалкой, прикурил крепкую армейскую сигарету.
– Представь себе мое удивление, когда на первом построении я оказался в одном взводе с кем бы ты думал? В «джинсе» кадра помнишь?
– Так его же отстранили от экзаменов! Я документы забирал, а за ним на «Волге» приехали. Домой, с вещами, я так думал! – удивился Вадим.
– Не знаю, когда он экзамены сдавал, но поступил и, думаю, учиться до сих пор – такие не пропадут. Но гнилой паренек. Когда-нибудь нарвется. Это я, Вадим, можно сказать, из-за него здесь. Помнишь, я говорил, что могу загреметь на «зону», если не слиняю в войска?
Журид глубоко затянулся и смел ладонью упавший пепел с полы больничного халата. Продолжил:
– Прифарцовывал я помаленьку на гражданке, еще в школе. Жвачки, пластинки, журнальчики из-за «бугра» поначалу. Потом пошло покрупнее: джинсы, куртки, ну и валютой потихоньку. Очень прибыльное дело, скажу тебе. Но у нас же это – за валюту, расстрельная статья, – Игорь огляделся, понизив голос. – Где-то начали разматывать цепочку, ну, и меня дернули. Конкретного у них (а по этих делах крутит «гебня» – КГБ, то есть) против меня ничего не было, но страху натерпелся. Ну, и на семейном совете решили меня «сдать» в военное училище, – улыбнулся иронично.
Прикурил очередную сигарету от тлеющего окурка.
– Короче, «сдали». И надо же – Кизеев (это фамилия того, в «джинсе»), оказывается, занимался подобным бизнесом, прикинь! А чего ему не заниматься «фарцой», если батя – завбазой, и это при нашем дефиците всего и вся. «Кизя» быстро обзавелся клиентурой в училище, делая уклон не так на деньги, как на блат. В наряды не ходил, все больше возле замполита отирался, ночевал практически постоянно дома. Если случался выезд в Горенычи на полигон, у него всегда какое-нибудь освобождение – или через замполита, или через санчасть. Я стал брать у него товар и переправлять домой по старым связям. Свою долю имел на посредничестве. «Кизя» всегда требовал предоплату, обычно, за неделю до получения товара, а я имел возможность быстро собрать требуемую сумму. Деньги шли через нас с Кизеевым, товар получал курьер. Подружиться мы с ним не подружились. Мне всегда претили его беспринципность и готовность лебезить. Но, деньги не пахнут, как говорится, – Игорь ухмыльнулся, втягивая едкий дым дешевой сигареты.
Вадим слушал, обалдевший от такого детектива, действующим лицом которого был его ровесник.
– И вот однажды, – продолжал Игорь, – «Кизя» сообщил, что у отца на базе ревизия и надо залечь на дно. Это было уже весной, нас как раз загнали в лагеря почти на месяц. Кизеев пожил в палатке с недельку, околачиваясь при штабе, да и слинял в училище. А мне уже шли «малявы» по поводу товара и денег. По возвращении в Киев, я к нему – рассчитываться давай, мол. Он сначала кормил «завтраками», а потом вообще сообщил, что лавочка прикрылась, а деньги как-нибудь вернет, позже. Да нагло так ухмыляясь. Ну, я и не выдержал. Зацедил ему изо всей силы кулаком в наглую рожу. Себе палец выбил, а ему два зуба передних. Скулил, как шакал паршивый. Может все и кончилось бы лишь гауптвахтой, но, видно, старший Кизеев вмешался. Семь суток «оттянул» я на «губе» и в итоге сменил окантованные курсантские погоны на черные танкистские – восемнадцать к тому времени мне уже стукнуло. Даже домой не рискнул съездить перед отправкой в Остер, хотя такая возможность предоставлялась. Кредиторов забоялся. Слух дошел, что уже «счетчик» включили. Ну, а дальше сплошная лотерея, Вадим. Уже никто за меня и пальцем не пошевельнул, да и я по течению – будь, что будет. Вот и прибило в «болото» – 10-й батальон, по соседству с кегебистами, где, оказывается, служит мой дружбан! – Игорь обнял Вадима за плечо и потормошил, смеясь. – Ну, а ты какими судьбами здесь?
– У меня тоже лотерея, Игорек.
Этот парк так напоминал прошлогодний осенний лес за тысячу километров отсюда. «…Там, где прикоснулись девочка и мальчик к самой светлой тайне на земле…»
И этот парк, и нежное касание солнечных лучей сквозь желтую листву, и эта песня, доносившаяся из открытого окна клуба госпиталя, и этот, чуть разбавленный дымом буроугольных брикетов, запах осени, отдавали сердце Вадима во власть ностальгии с нотками безысходности и располагали к откровению.
– Да, и вправду лотерея, – сминая опустевшую сигаретную пачку, задумчиво произнес Игорь, когда Вадим замолчал облегченно, выплеснув накопившиеся и гнобившие душу переживания.
– Но не будем впадать в пессимизм, кореш! – Игорь с улыбкой обнял Вадима за плечо. – Кривая вывезет. Хотя… – Он замолчал вдруг и опустил руку в пустой карман халата в поисках сигареты.
Они долго молчали, думая каждый о своем.
– Вот что я тебе скажу, Вадим, – наконец тихим голосом прервал затянувшуюся паузу Игорь. – Нам с тобой «повезло» (он криво ухмыльнулся) родиться в стране, где каждому определена колея и из колеи этой – никуда. Будь как все, не рыпайся, лишнего не болтай, и колея эта будет кривуляться по болоту твоей жизни до старости. Ну а хочешь прямее дорожку, тогда давай по комсомольской, а потом по партийной линии. Но там уже, как в пословице: «С волками жить – по-волчьи выть». Помню, ты говорил, что играешь на гитаре песни Высоцкого?
Игорь вновь замолчал. Потом повернулся лицом к Вадиму и заговорил нервно, ловя взгляд друга:
– У Высоцкого есть такие слова: «Я согласен бегать в табуне, но не под седлом и без узды». Это по мне, Вадим, и, как вижу, ты из той же когорты, только не пообтерся еще, мечешься, маешься. Но ты уже сделал свой первый важный шаг, когда не согласился стать стукачем в обмен на просьбу перевести в автовзвод. Только у них, Вадим, просить нельзя. Эти гниды своего не упустят, схватят за жабры мертвой хваткой. Ты остался свободным – это главное. Но за все в жизни приходиться платить и теперешнее твое состояние – это плата, Вадим. Плата за свободу эту, за то, что остался тем, кем ощущаешь себя, – личностью.
