В Одессе унтер Семиволос носил такое имя. Семиволос ему показал Фаврикодорова. Теперь студент окончательно убедился, что эта женщина от Николая Дмитриевича Артамонова. Но его смущал ее возраст: разве может быть у старухи малолетний сын?

Уже в зале, когда она перед зеркалом сняла с себя черный платок и парик с седой прядью волос, смыла грим, старуха превратилась в молодую красивую женщину.

— Я прибыла в распоряжение Хаджи-Вали. Доложите ему.

И Фаврикодоров не сразу открылся. Она его узнала по шраму на левом виске и по улыбке. Он улыбался одними глазами. Так улыбается, утверждал Николай Дмитриевич, только этот болгарин.

— Я и есть та самая женщина, которой вам не хватает для вашего благородного дела. Денег, к сожалению, я пронести не смогла. Не было на это разрешения. Придется одолжить здесь. Не все же болгары нищие. Среди них, в Плевне, есть и богатые. Ради освобождения Родины дадут взаймы.

Студент, который уже был посвящен в замысел Фаврикодорова, стал перечислять богатых людей города. Свой выбор остановил на торговце мясными продуктами.

— Есть такой! Никола Сарагеоргиев. Я иду к нему.

Деньги требовались для найма квартиры, где было бы все необходимое для банкета. А точнее, нужен был отдельный дом, чтоб ни один звук не вырвался оттуда.

— Тараса спрячьте понадежней. Возможно, до прихода русской армии, — попросила она студента.

— Мама отвезет его к своей сестре. У нее внук, а мой племянник примерно такого же возраста, как и ваш Тарас. Ребята подружатся.

Никола Сарагеоргиев знал родителя студента. Он у него товар не брал (махорку фабрики Иванова продавали другие торговцы), изредка они встречались на собрании предпринимателей.

— Чем могу служить, Иванов-младший? — спросил торговец мясными изделиями.

— Пришел с поклоном просить взаймы небольшую сумму.

— На какую надобность?

— На доброе дело.

— Я слышал, что вы оставили учебу в далеком Петербурге, чтоб заняться добрым делом. Не так ли?

— Так. Как и ваш сын, который ушел в ополчение.

— Тише! Тише! — замахал руками Сарагеоргиев. — Как вы узнали?

— Мои друзья его перевозили через Дунай.

Таиться было нечего. И Сарагеоргиев сказал прямо:

— Я вам дам деньги. Фунты стерлингов вас устроят?

— Вполне.

— Тогда мое условие: я даю вам нужную сумму, а вы верным человеком передаете мое письмо вашим друзьям, чтоб оно возможно быстрее попало по назначению.

Удивительно легко сделка состоялась. Студент вернулся к своим гостям с фунтами стерлингов и письмом Николы Сарагеоргиева. В силу необходимости с письмом ознакомился Константин Фаврикодоров. Шифровать только он умел. Зашифрованное, оно попадет лично в руки полковнику Артамонову.

Было решено письмо отправить почтовым голубем вместе с другими шифровками, в частности подтвердить благополучное прибытие старухи с внучонком.

В письме командованию русской Дунайской армии торговец мясными продуктами сообщал:

«Нижеподписавшийся уроженец Македонии, по национальности болгарин, давно уже стремится прийти к вам, чтобы возрадоваться свободе.

Наконец я нашел подходящего человека, который обещал пойти к вам, и я решил через него сообщить следующее: турецкая армия вместе с башибузуками, находящимися сейчас в Плевне, насчитывает 50 тысяч человек, и в этом я могу вас заверить на основании следующего: мясо, которое она закупила на один день питания для всех войск, в том числе для офицеров и башибузуков, весит около 8345 мер, считая по 80 граммов на человека; получается 41 725.

Кроме того, у войск есть еще 60 орудий. Все районы Плевны укреплены. Некоторые укрепления усилены рвами, каждый из которых имеет два метра в ширину и от двух до трех метров в глубину, а с одной стороны есть ворота, откуда входят и выходят войска. Их погреба находятся в следующих местах: в мечети подле конака, в мечети Куршум-джами, в мечети Дженгеларска-джами, в серале новой церкви и в ямах укреплений.

Если вам нужны другие сведения, я согласен добровольно вас осведомлять обо всем.

Если вы хотите убедиться, что я говорю правду, то я могу найти двадцать человек, которые подтвердят вышесказанное, но это опасно».

В конце письма стояла неразборчивая подпись. Видимо, так расписывался Сарагеоргиев.

Да, Константин знал, что такое подтверждение не останется незамеченным. Ищейки полевой полиции шныряют повсюду, и среди болгар есть мерзавцы. Было известно (этого власть и не скрывала), что каждый донос, даже пустяковый, оплачивается из правительственной казны. Для ленивых и пьяниц, как и во все времена, это были дармовые деньги. На них пили и гуляли, не боясь полиции. Часто, когда вспыхивала драка с поножовщиной, она их брала под свою защиту. Поэтому болгары-труженики больше опасались своих доносчиков, чем пришлых турок.

Никола Сарагеоргиев, чувствовалось по письму, был человек, в подпольных делах беспечный, легко поверил студенту, хотя… кому же тогда верить? Сын студенту поверил, то почему не поверить отцу? И деньги дал — не поскупился.

А самое главное, что подкупило Константина — доказывало стремление торговца служить святому делу освобождения Родины — важные для русского командования факты.

Количество войск в Пловдиве почти соответствовало данным, которыми уже располагал Фаврикодоров. Что же касалось количества орудий, их было значительно больше. Еще не было известно, где окажутся 32 пушки маленького калибра. Это были стволы египетского Хасан-паши. Судя по направлению, колонна 15-тысячного войска направлялась в город Никополь, но могла она повернуть и на Плевну, если еще не повернула. С каждым часом обстановка менялась, постоянно нуждалась в уточнении.

Судя по инструкции, которую полковник Артамонов устно передал через «старуху с внучонком», командование Дунайской армии нуждалось в точном местонахождении пороховых погребов, складов боеприпасов, орудийных площадок, пунктов боепитания пехоты. Все эти цели предстояло определить с точностью до метра.

Опытный лазутчик понимал: эти сведения нужны русским артиллеристам.

Нужно было торопиться с поимкой знающего крепость офицера.

Сняли домик в самом центре города — возле мечети Куршум-джами. Его хозяин — престарелый мулла Мустафа, давно находящийся на покое, — берег его для дочери, но дочь, овдовевшая настоятельница приюта, жила в Константинополе, поэтому домик пустовал.

Мусульманин Хаджи-Вали снял его на месяц — не для себя, а для французской писательницы Жанны Дюбуа. «Старуха», присланная полковником Артамоновым, прекрасно владела французским. Так как многие француженки-женщины свободного поведения, Жанна, о чем хозяин домика был осведомлен, для бесед за чашкой кофе приглашала мужчин. У нее бывал Хаджи Вали с молодым худощавым болгарином.

Обычно у крепостных ворот Хаджи-Вали продавал рахат-лукум. Изредка к нему подходили офицеры. Он с ними охотно вступал в разговоры, хвалился, как он славно воевал в Севастополе, был подрывником. Подрыв пятого бастиона русских — это его работа. За нее он удостоен боевой медали «За храбрость».

Среди невольных слушателей ветерана Крымской войны оказался капитан Намык. Он похвалился, что его дальний родственник, племянник министра двора турецкого султана, тоже имеет такую награду и очень ею дорожит.

Уже на следующий день француженка Жанна Дюбуа стала «пасти» капитана. Женское обаяние сделало свое. В кафе они познакомились. На вечер она пригласила его к себе на чашку кофе. Но здесь для лазутчиков произошла маленькая неувязка. Капитан пришел не один, а с другом-сослуживцем. Тому захотелось познакомиться с живой писательницей, а заодно за ней приударить. Капитан, как это ни парадоксально, имея в городе две любовницы, решил писательницу уступить другу, разумеется, за соответствующую плату.

В каморке терпеливо дожидались Константин и его напарник студент Иванов. Капитан маленький, плюгавый — обезоружить и связать его было минутным делом, чтоб уже потом, когда он поймет, кто его и зачем обезоружил и связал, задавать вопросы и получать на них четкие, правдивые ответы. Ну а если он откажется давать показания, применить болевое воздействие, примерно такое, как это практикуют янычары в отношении славян.