Константин, раздетый до шаровар, пошел на него открыто, издали прокричал:

— Несу воду!

На охранника шел высокий, не изможденный человек, турецкой внешности. Человек шел и улыбался. Каторжане не улыбались. И охранник принял его за своего, даже не потянулся к винтовке. Но уже когда Константин протянул флягу, охранник узнал каторжанина, которого пригнали месяц назад, схватил оружие, но каторжанин его опередил, железными руками сдавил его за горло.

Константин закопал охранника в яму, где с ночи лежал русский. Захватив винтовку и флягу с водой, каторжане удалились в пустыню.

Шли ночами, днем зарывались в песок. Русский вспомнил, что, согласно Библии, здесь шли изгнанные из Египта евреи и на них падала манна небесная, поэтому они не умерли с голоду. Тогда была ранняя весна, и сейчас был март. Так они набрели на кусты, облепленные белыми хлопьями. Попробовали на язык — сладкие.

Беглецы ахнули! Манна не манна, а цветок съедобный. Цветами кормились несколько дней, пока вдали не увидели купу зеленых деревьев. Русский признался, что он моряк, зовут его Глеб, в проливе Дарданеллы ночью во время шторма его смыло с палубы, подобрали турки, продали какому-то купцу, а тот перепродал его, и уже перепроданного угнали на каторгу.

Моряк, несмотря на изможденный вид, оказался живуч, шел не отставая. Воду пили по два глотка в день. И все равно довольно скоро опорожнили флягу. От неминуемой смерти спасла их увиденная издали купа деревьев. Это оказался оазис с пальмовой рощей. Здесь жили арабы. У них было около десяти одногорбых верблюдов и небольшое стадо серых коз.

Беглецы выдали себя за участников археологической экспедиции. Араб, видимо, старший, немного говорил по-турецки. Он сказал, что недалеко отсюда работает экспедиция. Чья она, он не знает.

Араба заинтересовала винтовка, которую принес с собой Фаврикодоров. Жестами он объяснил, что хочет иметь у себя это ружье.

— Я — верблюд, ты — ружье. Я — два халата, ты — патроны.

Сошлись на том, что на верблюде араб их отвезет к иноземцам, копающим пустыню, и там они отдадут ему винтовку и к винтовке единственный патрон. У солдата, которого пришлось обезоружить и усмирить, больше патронов не было.

Отдохнув в оазисе и немного восстановив силы, беглецы на верблюде отправились искать экспедицию. Нашли ее на четвертые сутки на берегу моря. Это были археологи из Манчестера. Они сразу же сказали, что им нужны землекопы. Беглецам ничего другого не оставалось, как согласиться. Англичане кормили хорошо, но и работу спрашивали.

Так Константин Фаврикодоров и его русский товарищ по несчастью стали рыть землю, где им указывал старик профессор. За лето они перелопатили столько песка и глины, что можно было отсыпать огромную дамбу.

Осенью англичане возвращались домой через Александрию. Беглецов они оставили на Сицилии. Оттуда беглецы на русском корабле добрались до Одессы.

А в Одессе их сразу же отправили в карантин: вдруг привезли они заразную болезнь? Такое уже случалось: около тюремного замка возвышался холм, где покоились одесситы, умершие от чумы.

Глеб стал требовать, чтоб ему позволили встретиться с офицером из военного округа и передать важное сообщение.

— Понимаешь, — говорил он Константину, — я сидел в одном каземате с русским унтер-офицером. Меня он просил, если я вернусь в Россию, надо будет сообщить русскому командованию, что в Одессе его схватили черкесы и продали в рабство. Теперь его увозят в Салоники на возведение крепостного замка.

— Как звать унтер-офицера?

— Балабанов.

Костя вспомнил, что в экспедиции капитана Артамонова, где он работал проводником, эту фамилию называли.

— Когда вы с ним виделись?

— С Балабановым? Зимой прошлого года.

Вдвоем они упросили начальника карантина, пожилого розовощекого бородача с золотой серьгой в правом ухе, чтоб он сообщил в штаб Одесского военного округа о том, что унтер-офицер Балабанов из команды геодезистов находится, по всей вероятности, в Салониках на каторжных работах. Пусть передадут в Санкт-Петербург капитану Артамонову.

Начальник карантина снизу вверх взглянул на Константина:

— А вы кто?

— Я — Фаврикодоров, защитник Севастополя, кавалер ордена Святого Георгия, бежал из турецкой каторги вместе со своим товарищем, — и показал на Глеба.

— Ну вот что, ребятки, — сказал розовощекий бородач, поблескивая золотой серьгой, — если все это так, я доложу дежурному офицеру. А там уже как он решит, посылать ли телеграмму капитану в Петербург или ограничиться разговором с вами.

— Мне бы в город, хотя бы на час, — заикнулся было Константин. — У меня тут друзья.

— Выпустить вас до срока я не могу, — решительно отказал в просьбе начальник карантина. — А вдруг вы чумные? Вы же погубите всю Одессу.

С доводами начальника пришлось согласиться. Порядок есть порядок. Розовощекий бородач, с утра уже отведавший контрабандного вина, оказался человеком дела.

— К вам прибудет офицер, — сказал он. — Вы и в самом деле те, которых давно уже ищут. Вина желаете?

— Конечно! — сразу же согласился Глеб. — Неужели греки вам попались?

— Вино все везут, но не все довозят, — начальник карантина пьяненько подмигнул.

В трапезной он оставил ведерный кувшин с темно-коричневой жидкостью. Поговорил о том, о сем. Предупредил:

— Пить будете, как доложите офицеру.

Доклад офицеру — пожилому штабс-капитану с черной повязкой на левом глазу — затянулся до вечера. Офицер дотошно расспрашивал Константина, что за камень добывают в Нубийской пустыне, куда его отвозят, в какой порт. Константин отвечал четко, немногословно. Он никак не мог взять в толк, зачем это армейскому офицеру нужно? Он не догадывался, что с ним беседует военный инженер. И камень его интересовал как строительный материал для крепостных сооружений.

У Николая Дмитриевича с годами появилось еще одно увлечение. В свободное от службы время его трудно стало оторвать от книг. Все, что было известно по геодезии, он прилежно штудировал. Восхищался древнеегипетскими математиками, сумевшими вычислить длину экватора, установить периодичность солнечных и лунных затмений. Это были жрецы, преданные науке.

Потом, когда профессор Обручев стал посвящать его в тайны военной разведки, Николай Дмитриевич увлекся изучением истории этого мудрого ремесла. Оказалось, что этому ремеслу не одна тысяча лет. Как только человек начал охотиться на человека, ремесло разведки стало первейшей профессией, опередившей все остальные.

По письменным источникам и устным легендам он изучал разведку степных народов, соседствующих с Византией.

В латинских рукописях он нашел, что на просторах нынешней России существовала гигантская империя от Черного до Желтого моря. Агентура степняков проникала на Балканы.

Прирожденным разведчиком был Чингисхан. Судя по письменным источникам, он был мастером глубокой разведки, высылал агентов, а вслед за ними тумены за тысячи верст от родного Курулена. Он изучал противника за несколько лет до баталии.

Для себя полковник Артамонов мотал на ус: Османская империя, рожденная мечом, никогда не оставит Россию в покое. Поэтому у русской армии должна быть глубокая разведка, названная по-современному — агентурная сеть.

Связать бы ее до баталии!

И вот у полковника Артамонова новое увлечение. Его супруга, Евгения Николаевна, вслед за Николенькой (с интервалом в два года) родила дочку, которую назвали Инной. Знакомые утверждали, что это копия мамы с глазами папы, голубыми, как майское небо.

Ребята уже подросли, научились ходить, полюбили снежные горки. Эти некрутые и невысокие горки — для малышей — с дозволения императора сооружали мастера Суоми на аллеях Летнего сада. В погожие дни счастливый отец усаживал свое потомство в санки и до вечера, до зажженных газовых фонарей, поднимал их на горку. Здесь всегда было шумно и весело. Немало было офицеров, переодетых в свитера и шерстяные шаровары. Детский визг и детский смех уравнивал офицеров в чинах и званиях.