Агентом был у него начальник товарной станции Рущукско-Варненской железной дороги. За небольшое жалование, как было отмечено в рапорте на поощрение, он аккуратно сообщал о прибытии и отправлении по железной дороге войск, артиллерии и грузов. Орудиями, имевшимися на вооружении Дунайской армии, этих складов из-за левого берега не достать. Здесь пригодилась бы самая современная артиллерия.

Такая возможность — изготовить пушку по готовым чертежам и снаряды к ней — была. Она могла бы поражать цели на расстоянии до двенадцати верст.

О реальной возможности создания такой пушки в России знали всего лишь несколько человек. Знали и разведчики русского Генерального штаба.

Коллега по ремеслу полковника Артамонова полковник Петр Павлович Альбединский, внук княгини Багратион, отличившийся в 1854 году в сражении под Инкерманом, где получил ранение в голову, после излечения был направлен на дипломатическую работу. Его командировали в Париж, и вот там он проявил себя как талантливый разведчик. Благодаря ему русский Генеральный штаб получил полные сведения о французских вооруженных силах.

На последнем его донесении стояла дата: 4 июня 1858 года. Это был рапорт о новом нарезном артиллерийском орудии и снаряде к нему. К рапорту был приложен чертеж и тактико-технические данные нарезного орудия.

В Генштабе оценили сообщение как весьма важное. Рапорт парижского агента незамедлительно был передан императору.

Император, ознакомившись с рапортом, сделал на нем следующую запись: «Надеюсь, что у нас будут уметь воспользоваться доставленными сведениями. Желаю знать: на чем дело остановилось у нас?»

Желание императора не было удовлетворено. Причина, как и во все времена, оказалась пустяковой: исполнители заказа нашлись, тех было в избытке — не нашлось в казне денег, чтоб оплатить заказ.

Позже, уже после Балканской войны, члены Государственного совета признали, что допотопной артиллерией много не навоюешь. Та же Турция в ходе боевых действий получала из Германии нарезные орудия. Не имея своих подготовленных артиллеристов, нанимала англичан.

Такие сведения уже поступали от лазутчиков полковника Артамонова. Читая их депеши, полковник Артамонов тяжело вздыхал: «Эх, европейскую бы технику — да в руки нашим офицерам!»

В начале июня без широкой огласки на Балканский фронт прибыл император. Свита была у него своеобразная: всего лишь несколько человек. Все, кто видел императора, не зная его в лицо, не могли даже предположить, что офицер в мундире пехотного полковника и есть государь Александр II.

Свиту он дополнял из числа генералов Дунайской армии по своему усмотрению. Не обошел вниманием и полковника Артамонова. На виду у высших должностных чинов армии поздоровался за руку с начальником отдела разведки, поинтересовался:

— В Никополе есть ваши лазутчики?

— Есть, ваше императорское высочество.

— Они знают, что крепость будет предана беспощадному огню?

— Никак нет. Знать им не положено.

— Жаль, могут попасть под свои снаряды.

— Они готовы ко всему, — заверил Николай Дмитриевич. — Готовы умереть за освобождение своей родины.

— Они что — все болгары?

— Есть среди них и греки. И даже турки.

— Да сохранит их Бог, — сказал император и тут же спросил: — А тот лазутчик, у которого башибузук жену отнял, на задании?

Полковник Артамонов секунду раздумывал: если сказать, что он здесь, государь может изъявить желание познакомиться с ним, а Константин Фаврикодоров в полевом госпитале зуб лечит — схватил, окаянный, не вовремя. Даже если больной зуб ему лекарь выдернул, введя в желудок обезболивающее, — все равно в таком виде показывать императору никак нельзя: унтер дохнёт спиртом — позор на всю армию. Император, не в пример своему предку Петру Великому, не употреблял спиртного. Спиртным грешил брат — Николай Николаевич, в данный момент главнокомандующий.

Артамонов ответил:

— Лазутчик, ваше императорское высочество, только что вернулся из задания и готовится к новому заданию.

— Где побывал?

— В Рущуке, в Никополе.

— Что ж, посмотрим его работу.

В последующий день император наблюдал бомбардировку крепости Никополь. Били орудия из-за рощи в километре от берега. Снаряды с нарастающим воем летели несколько левее Зимницы и за рекой, на правом берегу, рвались у самого берега. Вскоре устье реки Осма, мелководного притока Дуная, было затянуто серым ядовитым дымом. Северо-восточный порывистый ветер гнал дым вглубь вражеской территории.

К полудню на реке Вид селения Шикова и Крета уже были так задымлены, что даже не просматривались в мощную подзорную трубу, от которой почти не отходил император.

Он всматривался в местность, следя за разрывами снарядов, то и дело вытирая батистовым платком гладко выбритое вспотевшее лицо. Южный загар уже тронул его щеки.

Прикрывал государя салатного цвета брезентовый зонтик. Солнце жгло немилосердно, и государь представил себе рослых, раздетых до нательного белья артиллеристов, кидающих снаряды в канал ствола. Им даже мокрым от пота бязевым рукавом вытирать лица было недосуг. Пока одна батарея вела огонь, вторая готовила боеприпасы. И так почти непрерывно, с коротким отдыхом для приема пищи.

— А где же дорога на Плевну? — спросил император, не отрываясь от подзорной трубы.

За спиной императора стучал военно-полевой телеграф. Медным говорящим проводом был связан царский наблюдательный пункт и штабная группа генерала Драгомирова. Отряду, которым он командовал, предстояло начинать форсирование.

Объяснения давал профессор Обручев, почти неотлучно находившийся рядом с императором.

— Дорога в полуверсте от села Вербица, — приглушенным голосом говорил профессор. — Перед Вербицей спускается в овраг и по оврагу — до речки Осма. Речка неглубокая, но илистая. Имеется мост. Каменный. Цель очень важная.

— Наша артиллерия достанет?

— К сожалению…

— Значит, в случае нашего штурма из Плевны без препятствий будут подходить подкрепления?

— По всей вероятности…

— Зачем же тогда выпущено столько снарядов?

— Для введения неприятеля в заблуждение. Только что передали по телеграфу, неприятель уже подтягивает войска на этот участок.

— Получается, что артиллерийским огнем вы заставили турок поверить, что форсировать будем у Никополя? Дай-то Бог, если турки поверили.

Замысел, который был разработан генералом Обручевым, оправдывался в полной мере. Но император хвалить профессора не торопился. Вся война была впереди. А война, как известно, способна нарушить даже самые идеальные планы.

Форсирование началось ниже по течению в ночь с 26 на 27 июня. Отряд генерала Драгомирова при высокой луне, затянутой тучами, прикрываясь румынским островом Бужиреску, направил паромы в устье реки Текир-Дере. Эта река, левый приток Дуная, до пяди была изучена геодезистами и разведчиками полковника Артамонова.

В той экспедиции, где он выправлял французские карты и где выяснилось, что река Текир-Дере по воле французских картографов течет не там, где ей следует течь, более того — ее берега не крутые, а пологие. В той экспедиции Николай Дмитриевич пришел к заключению: устье этой реки — идеальный вариант для высадки десанта.

Он так и доложил, когда его, тогда еще капитана-геодезиста, в первый раз заслушивал император.

Идеальных мест в нижнем течении Дуная было несколько, и почти все изучались с особой тщательностью. На карте они были показаны, названы их преимущества, но каждая переправа попадала под огонь крепостных орудий.

На рассвете 26 июня полковник Артамонов вместе со своим штабом переправился на правый берег и вслед за десантниками последовал в Систово.

Старый, не однажды проверенный в делах агент Иван Хаджидимитров встретил своих побратимов не только возгласами радости, но и докладом:

— Ваше высокоблагородие, Николай Дмитриевич, помещение для штаба подобрано.