Торговля шла небойко. Башибузукам не выдали денег, пообещали после победы над русскими. Поэтому башибузуки приуныли: на победу они не надеялись. Добрая половина войска — это пригнанные в армию вчерашние крестьяне и ремесленники. Торговцев среди них было мало. Большинство их откупились или наняли вместо себя молодых парней, пообещав после войны выделить земельные наделы под виноградники и огороды.

Перед торговцем рахат-лукумом, отставным солдатом и ветераном прошлой войны, где Турция с Англией и Францией, вечными соперниками России, стала победительницей, разновозрастные башибузуки не скрывали своего желания, что с русскими пусть воюют англичане, у них это лучше получается.

— А почему? — изображая из себя непонятливого солдата, спрашивал торговец рахат-лукумом.

— Их службу щедро оплачивает султан, — отвечали служивые и уточняли: — Вместо турецких офицеров ставят английских.

— Турецкий офицер стоит двух английских, — с гордостью произнес ветеран Крымской войны. — Мы, турки, Севастополь брали штурмом. Англичане смотрели на нашу гвардию с кораблей и нам завидовали.

— Отстал ты от жизни, — зашумели солдаты. — Ты знаешь, кто такой Гобарт-паша?

— Начальник турецкой броненосной бригады.

— А кто он?

— Турок.

— Вот и не угадал! Он — англичанин. Если не веришь — спроси любого офицера, — солдаты осмеяли отставшего от жизни отставного солдата.

Но торговец рахат-лукумом, нисколько не обидевшись, подзадоривал:

— Может, англичане, такие, как Гобарт-паша, сделают из вас матросов. Будете плавать по Дунаю.

— Какой Дунай? — засмеялись солдаты. — Дальше Плевны мы не пойдем. Туда заманим русских… Там, говорят, Бекер-паша уже приготовил им ловушку.

— Не слышал о таком.

— Он приехал из Германии. Будет командовать турецкой дивизией. Раньше этот немец французов заманивал.

«Как сговорились, — подумал Константин. — Везде готовятся заманивать. О том же говорят гимназистам. И солдатам толкуют то же самое. Узнать бы, какой тактики будут придерживаться турецкие офицеры?»

Здравая мысль посетила Константина: не заманить ли в ловушку и схватить офицера штаба полка или дивизии? Было бы здорово доставить его в Систово, в крайнем случае допросить на месте.

Константин понимал: для этого шага потребуется согласие полковника Артамонова. Но как его получить? Не пустить ли через линию фронта еще одного голубя? В Плевне свои люди есть, но есть ли у них почтовые голуби?

У лазутчика был соблазн посетить стоянку черкесов. Их костры на некотором удалении дымили по соседству. Заинтересует ли он их сладким рахат-лукумом? Выходцы с Кавказа, они предпочитают мясо, лучше всего молодого барашка. От многих он слышал: там, где прошли черкесы, болгары остались без овец. В турецкой Болгарии уже вошло в поговорку: турок берет все подряд, черкес выбирает жирного барана или молодую овцу. После таких гостей болгарин остается и без баранов, и без овец.

Турецкие солдаты советовали:

— Хаджи-Вали, не ходи к черкесам. Рахат-лукум не продашь, а деньги отнимут.

Но ветеран Крымской войны и без доброжелательных советов знал покупателей, кто на что способен. Направившись в соседний лагерь, он по пути нашел приметный камень, спрятал под него всю свою наличность. Оставил при себе только документ, служивший ему пропуском в Плевну.

У первого же костра он приветливо поздоровался. Предложил свой нехитрый товар. Его тут же окружили тонконогие люди в черных одеждах, у каждого на поясе кинжал, газыри набиты патронами.

В глазах смуглых костистых людей отражалось пламя костров. Люди весело загалдели, на ломаном турецком стали спрашивать, есть ли у него в продаже болгарская плиска. Плиски у торговца рахат-лукумом не было. Любители плиски бесцеремонно полезли в ящик, и через минуту сладкого товара не стало.

Потом они обыскали торговца. Денег при нем не оказалось, а его бумаги их не интересовали.

— В следующий раз приноси вино. Дадим денег. Много денег, — и потрясали пачками ассигнаций.

Черкесов султан не обделил. Более того, как потом узнал Константин, за каждого убитого русского (приноси голову) было обещано крупное денежное вознаграждение.

Подошедший турецкий офицер отогнал от торговца черкесов. Проверил документы, извинился перед ветераном Крымской войны.

— Вы их простите. Азиаты. Хотя и мусульмане.

— Много же их, — удивился торговец. — Болгары стонут.

— Зато воюют неплохо, — воздал им хвалу офицер. — Здесь их почти две тысячи, как навалятся на русских — всех потопят в Дунае.

Константин предположил, что это резерв Осман-паши. В дальнейшем предположение лазутчика оказалось верным. Он уже не жалел, что его ограбили, зато здесь, на этом обширном вытоптанном лошадьми поле, он уловил дух турецкого войска: кто будет сопротивляться упрямо, а кто — не очень.

С обозом башибузуков лазутчик пробрался в Плевну. Город кишел войсками. Нещадно палило июльское солнце. В смрадном воздухе кричали ишаки, слышалась сочная турецкая ругань. В облаках пыли в крепость непрерывно текли фургоны с солдатами, провиантом, огнеприпасами. Всюду слышалась чужая, не турецкая речь. Преобладала английская.

Пока не стемнело, нужно было найти своего человека, подобранного задолго до войны. Это был студент Петербургского университета Дмитрий Иванов, согласившийся на время прервать учебу, куда его послали состоятельные родители, и вернуться в Плевну под видом больного, страдающего язвой желудка. Конечно, у него никакой язвы не было, но было горячее желание принять самое непосредственное участие в освобождении Болгарии.

Посылая на опасную работу, полковник Артамонов предупредил студента:

— В Турции англичане подготовили контрразведку на европейском уровне. От вас потребуются предельная осмотрительность и дисциплина. Каждый ваш недостаточно продуманный шаг будет стоить вам жизни. По пути на родину в Одессе вам покажут человека, с которым, вероятнее всего, вам предстоит встречаться.

В Одессе ему показали Фаврикодорова, хотя сам Константин об этом даже не догадывался. Он недавно вернулся из турецкой каторги и еще не поправил свое здоровье. На голове были короткие седые волосы, не было усов. Всем каторжанам турки выбривали волосы, опасаясь эпидемии тифа.

И теперь, когда он увидел перед собой высокого пожилого мужчину в одежде отставного солдата, он не сразу признал в нем того доходягу, которого унтер Семиволос показывал ему в Одессе.

Это был другой человек — вылитый турок, самоуверенный, решительный взгляд черных глаз ломал взгляд собеседника. Говорил он по-турецки, никак нельзя было заподозрить в нем кровь болгарскую, тем более греческую. Под малиновой феской — копна побитых сединой волос, пышные усы, к тому же за спиной на широком кожаном ремне зеленый ящик, какие носят уличные торговцы, — всего этого в Одессе на указанном человеке не было.

Зато была одна примета, которая бросалась в глаза: пунцовый шрам на левом виске.

Обменявшись паролями, студент повел гостя в дом, усадил за стол, угостил холодным кислым вином. После знойной и пыльной дороги оно сразу же утолило жажду.

Константин огляделся. Богатое убранство свидетельствовало, что студент живет в доме родителей. Родители не бедствуют. Но спрашивать, чем они занимаются, откуда доходы, он не стал. Во все времена не все болгары были бедняками. Были и такие, которые из любой власти извлекали для себя выгоду.

«Ведают ли родители, чем занимается их сын?» Этот вопрос Константин задал себе, когда услышал за шторами женский голос:

— Зачем ты привел чужого человека? Разве ты не видишь, он же турок! Все ждут русских. Донесут соседи. Отберут фабрику.

— Мама, ты ошибаешься, — шептал сын. — Он вовсе не такой, как все.

— Тише! Он, может, понимает по-болгарски. Ты его не оставляй на ночь — обворует. С кем ты связался!

Было слышно, как женщина ушла, прикрыв за собою дверь. Студент вернулся.

— Слышали разговор? Мать опасается, что вы нас обворуете. Знала бы она, кто вы!