Я быстро вскочил, окинул взглядом впереди лежащую местность и камнем упал на землю. Десятки пуль пролетели мимо. Мгновенного взгляда было достаточно: противник — в окопах, метрах в восьмидесяти от нас.

Я приказал разведчикам Шишкину и Бутусову отползти в разные стороны и при разрывах мин на мгновенье вскакивать и смотреть, где появится дымок.

Подали команду. Мина зашуршала над головой. Шишкин крикнул:

— Плюс метров сто.

Полетела другая мина. Она со свистом упала где-то совсем рядом.

— Хорошо, — прокричали одновременно оба разведчика.

— Батарея, четыре мины. Беглый огонь!

Длинными показались секунды напряжённого ожидания. Засвистели мины. Одна, другая, и частые, частые взрывы. Дым смешался с землёй. Запахло порохом. От звона в ушах разламывалась голова. В висках застучала кровь.

— Даёшь Берлин. Ура… а… а… — закричал кто-то совсем рядом. — «За Родину, за Сталина!» — Все подхватили боевой клич и ринулись вперёд, в дым.

Наши бойцы врывались в траншеи, дрались врукопашную. Сапёры разминировали минные поля.

Метр за метром расширялись наши плацдармы на северном берегу, а тем временем через канал уже наводились мосты.

Немцы в панике выскакивали из окопов и, рассыпавшись по полю, бежали к домам. Кто не успел выскочить, поднимал вверх трясущиеся руки. Мы приказали немедленно вылезти оставшимся в окопах. Пожилой немец поспешил и, вылезая, окованным ботинком упёрся в окровавленную грудь раненого. Тот глухо застонал.

— Эх, собаки вы, а не люди, — сказал один из наших бойцов, плюнул и отвернулся.

Стрелки были уже у крайних домов. Оттуда доносилась автоматная перестрелка.

По мелкой ложбинке, пригибаясь от пуль, мы побежали вперёд.

— Смотри! Смотри!

У трубы высокого дома взметнулось широкое алое полотнище.

Артиллерия закончила обработку переднего края и перенесла огонь в глубину обороны противника. В это время поднялись и побежали вперёд наши автоматчики. Их встретили ружейно-пулемётным огнём уцелевшие в траншеях немцы. Автоматчики залегли на берегу канала. Они ожидали от нас поддержки.

Миномётчики не заставили себя ждать. Первая мина упала недалеко от цели. Маленький доворот, и немецкий пулемёт замолчал.

Наши разведчики открыли автоматный огонь из окон наблюдательного пункта. Это тоже помогло. Пехотинцы уже плыли в лодках через канал. Немцы выскакивали из траншей и бежали к куче брёвен, но и там они не могли укрыться от наших мин. Они побежали в сады, и здесь мины опередили их. Один немец вытащил белый платок и замахал над головой.

С криком «ура», пробежав через траншеи и сады, автоматчики ворвались в первые дома. Сапёры бросились наводить мосты. Мы, чтобы не отстать от пехоты, побежали к переправе. Над головами рвались бризантные снаряды противника. На это мы не обращали внимания. Каждый из нас знал, что впереди автоматчики, им нужна помощь. Карабкаясь по обломкам взорванного моста, взвод управления перелез через канал, но тут совершенно неожиданно нас встретили огнём уцелевшие немцы.

С разведчиками, красноармейцем Кучером и младшим сержантом Вагиным я побежал вперёд. Подбежав к брустверу, мы залегли. Поддержанные нашим огнём, автоматчики уже давно дрались на улицах города, там, где-то впереди. Мы слышали голос боя. Этот голос звал нас вперёд, он призывал нас не отставать — автоматчикам нужна наша поддержка.

Младший сержант Вагин поднялся и бросился в окоп, за Вагиным бросились вперёд и мы. Немцы с искажёнными от ужаса лицами подняли руки вверх. Я вырвал у унтер-офицера пистолет, из которого он целился в меня.

Мы подоспели вовремя. Наши автоматчики задержались перед завалом, из-за которого немцы стреляли из пулемётов и автоматов.

Быстрая команда по телефону — и наши мины уже рвутся за баррикадой.

Автоматчики бросились в атаку, и баррикада была взята.

Немецкие танкисты не выдерживают.

…На огневых позициях все понимали величие этого дня. Старший на батарее взволнованно подавал команды, записывая их в своей карточке. Его восторженное волнение передавалось расчётам.

— Ну-ка, ещё одну пошли! — кричит установщик-красноармеец Величко, подавая снаряжённую мину заряжающему.

— По берлинским гадам! — командует младший лейтенант Дубовицкий, и расчёт громким «ура» провожает свои мины. На минах надписи: «Гитлеру от миномётчиков», «Геббельсу от 1-й батареи».

— Смотрите, как быстро наши продвигаются! — кричит командир расчёта сержант Мамедов. — Как быстро растёт прицел! Скоро уже не будем доставать.

— Так оно и должно быть, — отвечает сержант Федотов. — Не будем доставать — ближе подъедем.

— Отбой! — подаёт команду Дубовицкий.

Быстро прицеплены к машинам миномёты, погружены боеприпасы. Под сильным огнём противника батарея подъезжает к переправе.

Одна за другой на полном газу автомашины с миномётами проскакивают мост.

Мне казалось, что сердце Берлина сжимается в судорогах, не выдерживая громовых ударов сталинской артиллерии. Да, я слышал стон Берлина. И меня охватила гордость за свою страну, за мой народ, за партию Ленина — Сталина. И скажу даже — гордость за мою батарею.

Кажется, не хватит сил выразить те чувства, которые пережили мы все, когда наша гвардейская механизированная бригада переправилась через Тельтов-канал по наведённому понтонёрами мосту и вступила в Берлин. Именно тут произошёл запечатлевшийся в моей памяти бой за товарную станцию. На этой станции сходилось очень много железнодорожных линий. Одна линия с крутой насыпью преграждала нам путь. G насыпи летели мины, оттуда же били длинными очередями немецкие пулемёты. Стоя в подъездах домов, мы проверяли оружие, пополнялись боеприпасами и ждали сигнала атаки. Понеслись огненные стрелы гвардейских миномётов, раздались оглушающие залпы нашей артиллерии.

— Артподготовка, — прошептал, обращаясь ко мне, гвардии младший лейтенант Шитяков, командир нашего взвода противотанковых ружей.

Я подумал, почему у нашего молодого командира такой голос, как будто он таится. Я смотрел туда, где кипели разрывы наших снарядов.

— О чем ты задумался? — спросил меня командир взвода.

— Об Урале, — сказал я. — Удивительно, смотришь на огонь и думаешь об Урале.

— Неправда, это ты себя обманываешь. Ты думаешь не об Урале, — сказал он и побежал к командиру роты, к которой был придан наш взвод.

Гвардии младший лейтенант Шитяков, вернувшись, коротенько объяснил нам задачу и сказал, что сигнал атаки — две белые ракеты. Всё было ясно — и своя задача, и задача части. Оставалось только дождаться сигнала атаки. Под прикрытием артиллерийского огня мы приняли боевой порядок и, всем телом прижимаясь к кирпичной стенке разбитого недавней бомбардировкой дома, продолжали смотреть на кипевший впереди ад. «Вот ведь, где трудно, там всегда увидишь нашего комбрига гвардии полковника Гаврилова», подумал я. Он проходил вдоль стены и старался заглянуть в глаза каждому бойцу, чтобы узнать, как себя чувствуют боевые товарищи. И вдруг у меня возникла такая мысль: а ведь с нами не только комбриг, с нами и командарм, с нами и командующий фронтом, с нами и сам великий Сталин, все они сейчас думают о нас, о штурме Берлина.

— Сигнал, — сказал стоявший рядом со мной красноармеец Ловягин.

Взглянув вверх, я увидел две белые ракеты, с шипеньем улетавшие в сторону противника.

— Вперёд, орлы, за победу! — раздался голос комбрига, и его дружно подхватили все командиры.

С возгласом «За победу, за Сталина!» мы оторвались от стены и, именно как орлы, полетели к станции. Начались те минуты, которые отделяют жизнь от смерти.