Вдруг слышу, что командира полка вызывают к телефону.
— Кто? — спрашивает гвардии майор Кузов на ходу.
— Генерал, — тихо отвечает связист.
Кузов взял трубку и сказал своим спокойным сипловатым голосом:
— Я вас слушаю, товарищ генерал.
Видимо, они сверили часы, потому что гвардии майор Кузов сказал:
— У меня девять часов.
Как я потом узнал, генерал объяснил майору задачу, стоящую перед полком. Генерал предупредил, что в 9.50 начнётся артподготовка и будет продолжаться до 10.00.
— Есть, товарищ генерал. Задача будет выполнена. Есть!
С этими словами он передал трубку, откашлялся и пошёл к столу кончать завтрак. За столом (это была пустая бочка, поставленная кверху дном), как ни в чём не бывало, продолжался оживлённый разговор.
Время шло. Майор Кузов окончил завтрак, закурил и подошёл к телефону.
9.45. Звонок. Связной берёт трубку и тут же докладывает гвардии майору:
— Генерал.
Кузов крепко затянулся папиросным дымком и взял трубку.
— Да, я готов, — ответил он, выслушав вопрос генерала.
Последние минуты на исходе.
И вот ударили «катюши», заговорила наша артиллерия, которая стояла у моста в 150–200 метрах от нас. Этот мост был переброшен через улицу; под ним и стояли наши пушки. В ту же минуту заревели моторы танков, тех самых, что были у нашего дома.
Командир полка подошёл к дверям и сказал:
— Ну, фрицы, держись! Мы начинаем.
Каждый, кто где мог, пристраивался, чтобы наблюдать за ходом боя и за вспышками от выстрелов из окон, где засели немцы — снайперы и фаустники.
Десять минут шёл громкий разговор артиллерии.
А в это время командир полка вызывал к телефону комбатов.
Он приказывал:
— В десять ноль-ноль — вперёд! В десять ноль-ноль — вперёд!
Артподготовка закончилась, и советское оружие сменило громовый голос на более частый и трескотливый.
Наши автоматчики перебежками двинулись вперёд по заваленной кирпичами улице.
Головной танк тронулся. Остальные закрыли люки и стали на месте поворачивать башни то вправо, то влево, приспосабливаясь вести огонь по домам, из окон которых стреляли немцы.
Вдруг передний танк остановился. Из него повалил дым. Это фаустпатрон угодил в цель. Танк горит. Три танкиста выскочили наружу и попадали у гусениц. Через пару минут двое поднялись, подбежали к дому и скрылись в дверях. Третий не подымается. Мы все увидели, что он шевелится и поводит руками. Это — водитель. Он обожжён. К нему подползли два пехотинца, взяли его и быстро переправили в дом.
Танк, стоявший у нас под окном, дал выстрел из пушки. Зазвенело в ушах и спёрло дыхание от пороховых газов.
На одной из берлинских улиц.
Слышу крики «ура». Это наши автоматчики совместно с пехотинцами штурмуют угловой трёхэтажный дом.
Тут меня позвал мой помощник, гвардии старший сержант Целых.
— Товарищ командир взвода, — сказал он, — связи нет. Кому прикажете идти на линию?
Я его едва слышал от шума в ушах. Приказал идти Сердечному.
Гвардии ефрейтор Сердечный схватил аппарат, полкатушки кабеля и выбежал на улицу. При таком сильном движении танков можно угодить под гусеницу. Но Сердечный, не обращая внимания на свист пуль и минных осколков, применялся к движению танков; он перебегал от танка к танку, от дома к дому, пока не скрылся из виду.
А на улице не видно ничего, кроме танков «ИС», которые медленно продвигаются вперёд и стреляют из своих длинноствольных пушек, в частности, по дому, который стоит на углу улицы Хольцмарктштрассе и Маркусштрассе. За этот дом немцы яростно дерутся, в этом направлении ушёл Сердечный…
Телефон ожил. Связь восстановлена за десять минут. Время идёт, а Сердечного всё нет. Ну, думаю, погиб.
И в эту самую минуту слышу звонок. Схватил трубку и кричу:
— Жанр слушает!
— Это Жанр? — слышу в трубке.
— Да, Жанр.
— Я с линии. Ну как, связь есть?
— Есть! Приказываю пробираться ко мне.
Вдруг слышу, кто-то кричит:
— Командир взвода связи!
Оглядываюсь — командир полка. Подлетаю к нему и докладываю тоже во весь голос:
— Слушаю вас, товарищ гвардии майор!
Он мне говорит:
— Сейчас штаб полка должен перейти вон в тот дом. Туда надо дать связь. Но смотри — осторожно, с дома, что на передней улице, бьёт пулемёт.
— Да, — говорю, — вижу. Дело не шутейное. Но если надо, то будет выполнено. Целых! — крикнул я своему помощнику. — Приказываю дать связь вон в тот дом. Берите с собой две катушки кабеля и один аппарат, даю в помощь двух бойцов. Ввиду тяжёлой обстановки срок вам — сорок минут.
— Есть, — ответил гвардии старший сержант Целых и пошёл брать имущество связи.
Через пять минут, сгибаясь под тяжестью катушек, он выбежал за дверь. За ним следовали гвардии сержант Алексеев и Сердечный, который только что возвратился с задания.
Противник их заметил и дал очередь из пулемёта, которой ранило одного пехотинца, тоже делавшего перебежку. Ну, думаю, не решатся мои хлопцы дальше тянуть — и выбежал сам. Добрался до угла дома, где они остановились, вижу — Целых нет. Спрашиваю: где помкомвзвода? Мне говорят, что Целых ушёл на поиски обходного пути. Целых явился с неудачей — другого пути не оказалось.
Тогда я принял решение:
— Потянем прямо по дороге.
Целых взял катушку и пополз по кирпичам. Я с аппаратом последовал за ним.
Связь была наведена через сорок пять минут. За нами, также перебежками, пришёл гвардии майор Кузов, а за ним и весь штаб полка.
На этом месте штаб находился до следующего дня. Бой продолжался, не утихая, и всё время командир полка имел бесперебойную связь с командиром дивизии.
Дважды Герой Советского Союза маршал бронетанковых войск
П. РЫБАЛКО
Удар с юга
Из воспоминаний
Я сидел в большом кабинете в квартире какого-то эсэсовского полковника. Его жена постучалась в дверь. Услужливо улыбаясь, она положила передо мной «Атлас командира РККА». Этим она, должно быть, хотела снискать моё расположение.
На книге была печать библиотеки Полтавского ДКА. Этот атлас похитил муж немки и привёз его в свой берлинский особняк как трофей.
Я невольно открыл лист с картой Германии и нашёл Берлин. Вот он, чёрный паук, который и на карте выглядит как паук, со всеми своими дорогами, автострадами и кладбищами.
Ещё когда мы подходили к Висле, на моём командном пункте висел план Большого Берлина. Я запоминал названия улиц германской столицы, расположение заводов, парков и площадей, изучал подступы к Берлину.
Никогда не забыть, как однажды маршал Конев, наклонившись ко мне, как бы по «секрету», тихонько сказал:
— Имей в виду, Берлин будем брать.
И я также «потихоньку» начал настраивать своих генералов, офицеров и солдат на мысль о том, что мы будем брать Берлин.
Правда, я думал, что нам придётся брать Берлин с востока. Оказалось иначе.
Когда мы вышли на исходные рубежи у реки Нейсе, стало ясно, что путь наш значительно южнее — на город Бранденбург.
Неужели все труды по изучению Берлина пропали даром? Признаюсь, хотя я отлично понимал, что и на этом направлении мы участвуем в Берлинской операции, это известие ошеломило меня. Но только на минуту. Так или иначе, я был уверен, что где-нибудь да «подвернут» нас к Берлину.
С первого дня операции все наши действия можно охарактеризовать одним словом — стремительность. На реке Нейсе танки прорывали вражескую оборону в боевых порядках пехоты. Мы не стали ждать, пока будут наведены переправы через реку. Танкисты тщательно задраили люки и пустили танки вброд. Никогда не забыть мне надписи на одном танке: «У меня заправка до самого Берлина».
В 3 ч. 10 м. 18 апреля, когда мы были в двух километрах от Шпрее и устремлялись на Бранденбург, я получил директиву от командующего фронтом форсировать Шпрее и развивать стремительное наступление в общем направлении Фетшау, Гальсек, Барут, Тельтов, южная окраина Берлина.