— По Берлину — огонь! — скомандовал генерал-майор артиллерии Краснокутский, смотря на часы.

Было 10 часов утра 24 апреля. Сотни командиров повторили команду. Давно ждали этой команды солдаты, шедшие от Москвы, Волги, Ленинграда и Кавказа. Дождались!..

Снаряды прорезали воздух, пророкотали «катюши» — артподготовка началась.

Прямо в садах Тельтова и Рульсдорфа стояли пушки-гаубицы. Война достигла сердца Германии. Страшна была врагу её нарастающая поступь. Цивильные немцы растерянно и блудливо смотрели на наши орудия, что-то говорили друг другу, льстиво улыбались нашим бойцам: «Штарк артиллерия», а артиллеристы, утирая пот с разгорячённого лица, отвечали: «То-то!»

Немецкое логово сотрясали залпы сталинской артиллерии. 85 минут артиллерийского огня достаточно было для того, чтобы мотопехота начала бой на северном берегу канала. Вместе со стрелками двигались офицеры-артиллеристы. По их сигналам массировался огонь. Три-четыре дивизиона орудий разного калибра, подчиняясь воле командира, обрушивали свой огонь на те кварталы, где противник еще сопротивлялся. Пока одни стреляли, другие подготавливали огонь.

Бой уходил дальше. Танки вышли на улицы Целендорфа и Лихтерфельде, к железной дороге Бранденбург — Берлин. Плацдарм был захвачен.

Первый день штурма подходил к концу. Через переправы бесконечным потоком шла артиллерия, догоняя танки. Минутные остановки — и в гуще битвы слышны неторопливые солдатские разговоры:

— А, пожалуй, Берлину от нас крепко досталось.

— Что и говорить!..

— А ты знаешь, как Сталин сказал: «Артиллерия — бог войны!».

Стягивались силы на плацдарм. В короткие ночные часы снова заводилась пружина наступления.

Утром опять в бой. Из рук в руки передаются листовки: «Мы в Берлине!», «Победа близка! Сильнее удары по врагу!».

На пути к Берлину наше стремительное наступление преградил Тельтов-канал.

Этот последний водный рубеж у врат своей столицы немцы особенно укрепили, они прикрывали его сильным огнём.

Каждый понимал, что исход Берлинской битвы решит исход всей войны, что дорог каждый час. Бойцы молча смотрели на северный берег Тельтов-канала, на большие каменные дома, откуда немцы били прямой наводкой из орудий, градом пуль и осколков усыпали южный берег.

Канал как канал и не очень широк, но течёт он уже в самом городе, в бетонированных берегах. Немцы взорвали все мосты через канал, а все подходы к нему заранее пристреляли.

И всё же мы знали, что этот канал задержит нас ненадолго, что в ближайший час будет наведена переправа.

Несмотря на усталость, как-то не спалось в эти апрельские ночи. У всех было приподнятое настроение. Ещё не было сказано, когда именно начнётся штурм, но уже всё было приготовлено к нему.

Мы заняли огневые позиции на юго-восточной окраине Рульсдорфа, в трёх километрах от канала.

На тёмных улицах пригорода стоял неумолкаемый гул моторов и лязг брони. Лучи прожектора что-то искали в небе, со всего размаха падали на город, как будто хотели одним ударом покончить с ним.

Ночью меня вызвал командир батареи капитан Кузнецов. Он передал приказание, которое я повторил с особой радостью.

Сегодня же при восходе солнца мы должны дать батарейный залп по миномётной батарее противника, которая обстреливает подходы к каналу. Дорога на огневую простреливается, пробираться будем без света. Дистанция между машинами — 50 метров.

И вот настал этот час.

— По местам! Выводить!

— Моторы!

Расчёты быстро заняли боевые места, и машины с рёвом покинули укрытия.

Со снятыми чехлами «катюши» вихрем помчались к огневой позиции.

Приближался рассвет. В воздухе запахло сыростью и прохладой. Уже близок канал.

Мы мчались по дороге, обсаженной с обеих сторон деревьями. Тут же стояли танки. Пока они притаились.

Мы слышали, как приветствуют нас танкисты:

— Гвардейцы, успокойте их! — кричали нам.

Немцы то и дело обстреливали берег минами и снарядами — они разрывались совсем близко, но ничто не могло нас остановить.

На передовой машине был наш командир батареи.

Впереди кладбище. Около него, замедлив ход, остановилась первая машина. Комбат дал знак разворота, и мы поняли, что здесь-то и есть наша огневая.

Установки заряжались с какой-то особенной быстротой, как никогда быстро работали подъёмные механизмы, и 64 направляющих заняли полувертикальное положение. Командиры доложили о готовности орудий к стрельбе.

Капитан сам проверял наводку. Он быстро ходил от одного орудия к другому, исправляя ошибки.

С визгом пролетели три вражеские мины и разорвались метрах в тридцати от нас.

— Спокойно, спокойно, товарищи. Скоро замолкнут.

Первый луч солнца осветил огневую позицию. Впереди проговорила длинная очередь пулемёта. Снова пролетело несколько мин противника. Томительно шло время. Капитан несколько раз подносил часы к уху, прислушиваясь, не остановились ли они.

Но вот настал долгожданный миг. В 6 часов 30 минут утра раздалась команда:

— По немецким извергам… огонь!..

И словно брошенные одной рукой, множество огненных стрел вонзилось в небо. Началось. Всё кругом осветилось заревом.

Залп «катюш» послужил сигналом для артиллерийской канонады. Загрохотали советские пушки, тысячи снарядов разрывались за каналом. Всё заволокло дымом и пылью.

В воздухе появилась наша авиация, шли соединения штурмовиков и бомбардировщиков.

Со всех сторон было слышно:

— Ну, фрицы, теперь держитесь!

— Эх, братцы, дадим же по Берлину!

Наша часть, войдя в прорыв, преследовала отходившего противника. Под городом Миттенвальде и в самом городе нам пришлось ломать новый оборонительный рубеж немцев.

Здесь каждый дом был превращён в дот, улицы забаррикадированы, закрыты двойными заборами из толстых брёвен, между которыми насыпан камень.

В большом каменном здании засел противник. Отсюда вели огонь два пулемёта. Наши стрелки не могли продвигаться. Тогда нам, семи бойцам, во главе с младшим лейтенантом Красницким было приказано блокировать дом, уничтожить его гарнизон.

Мы ткнулись в одно, в другое место, не пройти: огонь. Пришлось попросить помощи у самоходки. Пушка развернулась, ударила, снаряд проломил каменный забор. Мы проникли через образовавшуюся пробоину и вышли немцам в тыл. Немцы вели огонь перед своим фронтом. Мы неожиданно ударили им в спину. Уничтожив оба пулемётных расчёта, мы перебрались в следующий дом. Вскоре этот дом окружила группа немцев, человек в двадцать пять. Пришлось занять круговую оборону у окон. Немцы, укрываясь за развалинами, стали подползать к дому. Они были совсем близко, но мы молчали, мы ожидали, пока они соберутся покучнее. Вдруг немцы закричали и бросились к дому. Один вскочил на окно и, швырнув в комнату к нам гранату, крикнул, коверкая русские слова: «Германия буде жиль!»

— А ты, собака, подохнешь! — ответил старшина Карогодский и, полоснув по фашисту автоматной очередью, сразил его наповал. В короткой схватке мы перебили до двадцати немцев, остальные бежали.

Миттенвальде взят. За чертой города на дорожном столбе значилось: «На Берлин. 28 км».

Последний бросок.

Вторые сутки лил дождь. Шинели набухли. Непрерывные бои, бессонные ночи измучили людей, но об отдыхе не было мысли. По автостраде в несколько рядов шли танки, самоходная артиллерия, машины, повозки, пехота. Всё, насколько хватало человеческого глаза, было запружено нашими войсками и нашей техникой; всё двигалось на Берлин, к победе.

Я вспомнил «Непокорённых» Горбатова, старого рабочего Тараса, и мне захотелось крикнуть: «Смотри, старый Тарас, как изменились времена!».