— Тьфу, холера!— Агрессивное существо выругалось на манер Валериковой мамаши. Ее спутником, к великому соблазну бывшего педагога, оказался... Жапис.

Тяжелый обрезок двухдюймовой трубы был занесен для удара.

— Очнись!— Решительная особа прикрыла экс-участкового своей плоской грудью. — Не тронь Жору.

— Жору?— Тупо переспросил Ростислав.

— А то кого. Что мне его — Жопой звать?

— Он же...

— Он же, он же, — передразнивала она, — Никакой он больше не филер. И вообще... Поженились мы с ним.

— Да ну?— Ростислав не находил слов. — Тогда... Поздравляю, следовательно.

— Э-э-э, что тут поздравлять. Нам бы лет сорок тому сойтись...

Она смилостивилась:

— Но все равно спасибо. — И добавила. — Смываемся мы с Жорой.

Последнее требовало разъяснении:

— Куда? И зачем вы здесь? Кто еще с вами?

— Да одни мы. Чего кудахчешь? Хочешь, чтобы и тебя накрыли, и нас?

Притаившись позади нее Жапис всхлипнул:

— К сыночку мы.

— Сына его хоронить идем.

— Так Володя?

— Жапису он сын.

Многое стало понятным. Ростислав глянул в сторону темного проема, где лежал обезглавленный труп. Содрогнулся.

... Похороны не заняли много времени. Трудно было принять за похороны погребение того, кто не имел лица. Ведь голову казненного они так и не обнаружили. Прощаясь с сыном, Жапис присел на корточки перед свежей насыпью, плохо различимой среди множества уже имеющихся бугров и куч, и тихо шепнул:

— Володенька...

Ростислав и Валерикова мать отвернулись. Ибо в эту самую минуту Жапис, он же Пил-Киртон, уже не напоминал потрепанную сумчатую крысу — у могилы сына стоял на коленях раздавленный горем и сознанием своей вины пожилой человек...

— Куда вы теперь?

Экс-участковый отвернулся. Ответила женщина:

— Куда подальше... от этих. Человекоядные они! Мы с Жорой отыщем где-нибудь тихий уголок. Чтоб как в монастыре. Нам покой нужен. Устали мы от себя, от людей... Ты ж не забывай, что я в прошлый раз рассказывала. Помни. Не ошибись.

Они ушли.

Ростислав скорым шагом направился в противоположную сторону. К огонькам далекого селения.

Слежку за усадьбой Павлика он приметил издалека. Самая современная аппаратура не делает человека грамотней или умней, если он ленив от природы. Олухи из ведомства Закурдаева вели себя нагло. Загорающий на соседней крышке «приезжий гость» мог бы пореже проверять сохранность казенного оружия, прикрытого штанами в непосредственной близости от «загорающего», а переодетый в гражданское шпик каждые пять секунд щупал засалившуюся от частных прикосновений потной руки материю и воображал, что делает это незаметно. В принципе шпик должен был изжариться на солнце; оставалось поражаться огнеупорности полицейской шкуры, выдерживающей шестичасовое пребывание под палящими лучами. Еще непрофессиональней вел наблюдение другой служивый олух. Засевший. в дрянном сарае, напротив жилища подопечного. Оптика в окне сарая отсвечивала столь ярко, что сидящему на крыльце дома Павлику грозила преждевременная слепота. Шефу полиции следовало бы урезать денежное довольствие филеров. По мнению Валерика за такую «работу» полагалось бить морду. Как хотите, а он не терпел халтуры.

Запасной револьвер отлично сохранился в тайнике. Валерик проверил барабан, отлично зная, что барабан полон. Но такая уж была у него привычка: кроме халтуры, он не переносил легкомыслия при подготовке к серьезной акции. Шутовская маска на его лице исчезла. Дурашливая гримаса уступила место сосредоточенности. Преображение было настолько полным, что изменилась конфигурация физиономии: округлое лицо будто сузилось, а подбородок отяжелел. Собственно, револьвер был ни к чему: мараться о филеров он не собирался. На кой? Шум ему был не с руки: бывшие соратники Валерика охотились за ним, как за диким зверем. И неизвестно еще, кого они искали азартней «просветлевшего» чудотворца или его?

Позиций, занятых наблюдателями, недоставало для полного контроля за усадьбой. Оставшейся прорехи хватило, чтобы подобраться к цели невидимым для филеров. А может — шпиков? Тонкости в различиях между отдельными категориями полицейских ищеек его не занимали.

Прижимаясь к стене, он толкнул створку. Окно распахнулось. Дорога внутрь помещения была открытой...

В новом свидании с земляком имелась острая необходимость. Закурдаевские геркулесы выгребли у Валерика все. И он как никогда раньше нуждался в деньгах. Валюта требовалась, чтобы отрубить старые концы, а затем нырнуть на дно — Туда, где его не достанет Служба Профилактики. Куда не дотянутся безжалостные руки Соратника. От матери он знал про жуткую Володину участь. Знал, что опостылевший ему чудотворец снова влип, и, похоже, на этот раз основательно. Валерик был в курсе намерений матери и бывшего участкового, сделавшегося Валерику, в некотором роде, папашей. Он нисколько не возражал против последней материной причуды. Ему только стало чуточку жаль и ее, и погибшего Володю, и этого «фраера» Ростислава. Последний мог легко разбогатеть. Благодаря своему дару. Но Пархомцев происходил из сословия упрямых остолопов, действующих по принципу: и сам не ам, и другим не дам. Однако сейчас Валерик жалел и его. Он сочувствовал даже Пантеле, ведь тому предстояло еще раз тряхнуть мошной.

А Павлу было наплевать на чье-либо сочувствие; его одолевала чесотка. Он кривился. Чесался, не стесняясь «гостя». Он упорно твердил, что ни денег, ни камней у него не имеется.

Ставка на револьвер провалилась. Оружие произвело на хозяина дома слабое впечатление. Павел страдальчески оттолкнул от своей груди револьверный ствол, а потом зачесался с утроенной силой. Чертов павиан! Пришлось дать ему по физиономии. И опять напрасно. Карман Валерика оставался пустым. Самого же его начало мутить от вида запаршивевших Пантелиных рук. Какая-то золотисто-коричневая короста насохла на пальцах, запястьях и левом локте обедневшего земляка.

От нового удара в челюсть Павел взвизгнул. Поднятый им шухер был опасен. Следующий удар восстановил тишину — рукоятка револьвера пришлась точно в затылок хозяина дома. Густобровый красавец сполз на пол.

Денег в доме, действительно, не, оказалось. Стало быть оглушенный не лгал. Если и имелись у него какие камушки, они находились в столь потаенном месте, куда посторонним вход был заказан.

В результате часовых хлопот добыча экспроприатора составила пятерку «зелененьких», найденных на дне супницы, среди фаянсового сервиза на дюжину персон, который красовался на средней полке постперестроечного серванта.

... Быть битым или вновь арестованным Павел не желал. После ухода налетчика он, пошатываясь, выполз за порог.

Соседский «гость» по-прежнему принимал солнечные ванны, периодически прощупывая затертые брюки. К непереносимому зуду в руках и груди добавилась ломота в затылке. «Надо к дерматологу... Дерьмотологу», — поправил он себя, пробуя усмехнуться. Но прежде ему требовалось вооружиться. Там, внизу, этого добра хватает; он оснастится так, что ни одна сволочь начиная с сегодняшнего дня, больше не тронет его пальцем.

По дороге к лазу кладовладелец окончательно рассвирепел. Забыв о мерах предосторожности.

Маскирующий яму щит опустился над его головой. Крышка открытого люка как вчера и позавчера, и на предшествующей неделе торчала вверх ребром. А вот проклятые ступени куда-то задевались.

Ноги повисли в пустоте. Теряя равновесие, он ухватился за металлическую крышку. Вторично взболтнул ногами. Острое ребро крышки уступило нажиму рук. Через долю секунды внутри металла сощелкал какой-то механизм. — Крышка стала опускаться. Павел рухнул в люк.

... Внезапное и казалось бы, беспричинное исчезновение хозяина дома напугало вернувшуюся с юга Светлану. Были и другие пострадавшие. Тут Валерик точно в воду глядел: закурдаевские спецы по слежке лишились-таки двухнедельной оплаты.

Дорога к прабабкиному аилу, где могла быть Наташа, для него оставалась закрытой. Следовало искать обходной путь, то есть — последовать совету Валериковой мамаши.