Усадьбу бывшей супруги он отыскал без особых хлопот. Расхристанный оборванец, отирающийся близ остановки, ткнул пальцем в направлении переулка, выходящего другим концом к реке. «Вот сады».

Оборванец страдал похмельем, часто сплевывал, без конца отдувался, словно корова, потерявшая жвачку. В пластиковом, продранном по углам пакете он держал порожние бутылки из-под вина; среди десятка которых вальяжно торчала, горлышком вниз, пузатая тара с золотисто-черной наклейкой. Нездешние буквы крикливо утверждали, что когда-нибудь в красивой емкости вновь заплещется маслянистая на вкус, пронзительно-янтарная жидкость. Еще меньшим было впечатление, будто опорожнил бутылку ее нынешний владелец. Грешить на него не было повода. Поверх выпуклых, точно беременных, собратьев, позвякивал граненый мерзавчик из под уксусной кислоты.

Расхристанный алкоголик тащился за Ростиславом, уповая на оказанную услугу и на доброхотство Ростиславово. А Пархомцев решал на ходу неразрешимую задачу бродяжнического бытия: «Ну причем здесь пузырек из-под уксуса?» Пузырек, как ни крути, был явно ни при чем. Похоже знал об этом и сам оборванец. Однако упорно хранил при себе никчемушный элемент стеклотары. Хранил, словно таскал свой крест. Опасаясь, что всякая иная, предопределенная судьбой ноша, могла оказаться ему не по силам.

Странной обузе услужливого бродяги Ростислав не так чтобы очень поразился. Пару часов тому назад ему повстречался тип, тащивший перепущенную по плечам и поясу якорную цепь. На одном из свободных концов цепи болтался чугунный крест, величиной с полметра. Фиолетовая скуфейка волосатого типа была взмокшей от пота. На левом плече верижника висел транзистор, а волосяной покров на лице достигал такой плотности, что голубого цвета глазки казались бусинками, кинутыми поверх русого меха. Полутонная набожность типа вызывала сострадание. Ему пытались подавать. Но при виде транзистора руки подающих усыхали; а бывший учитель подумал: «Если Господу Богу угоден сей груз на человеческой шее, то почему он не создал Адама с грудой металлолома на шее? И отчего христопоклонники стремятся быть умнее самого Создателя? Почему он, в свою очередь, терпеливо сносит их дурь?..»

Павлик исчез. Светлана выпалила это сразу, с надрывом, едва притворив дверь. Выпалила, а уж затем узнала Ростислава.

— Ой!

— Это я. Не пугайся, пожалуйста.

Впрочем, он сказал так, вовсе не думая, что она испугается: слишком хорошо Пархомцев знал бывшую супругу. Ее не устрашило бы появление Сатаны. Разумеется, повстречав царя ада, она обязательно воспроизвела бы пассы и восклицания, полагающиеся в подобных случаях для женщины чувствующей, склонной к слабости. Но в душе осталась бы непотрясенной. А весь необходимый репертуар был бы только данью приличия, не более.

— Уходи! Шляетесь тут.

Помимо Ростислава, к ней «шлялись» одни полицейские. Да и те вторые сутки не заглядывали.

Он повернулся к калитке. Внезапно смягчившийся голос остановил:

—Постой... Как ты нас разыскал?

— По случаю. Так где... твой благоверный?

Слезные железы хозяйки сымитировали бурную деятельность:

— Удрал, скот! Профырил деньги и утек. Подонок! Тварь!

Эго уже также знакомо. Она и ругалась как-то скучно, избитыми словами. От ее брани тянуло в сон. Любая женщина, претендующая на то, чтобы выглядеть интересной, зачастую смотрится манерной. Именно такой была Светлана. А ведь некогда она казалась ему красивой. К голосу ее он прислушивался с удовольствием... Да, время — азартный игрок. Сегодня оно подбрасывает нам предел наших мечтаний, в образе «шестерки». Завтра выясняется, что «шестерка» — лишь одна из граней кости; случайный поворот — и перед нами одно-единственное очко. Кто из нас застрахован от этого?

Полнокровное Светланино лицо расправилось. Подол цветастого сарафана уплыл в сторону, высвобождая путь.

— Заходи.

Спорить с ней не стоило. И он не спорил, а настойчиво сводил разговор к интересующей его теме.

— Выходит, в пансионат ты не собиралась? Но кто из вас решил, что тебе следует поехать туда?

— Дай припомнить... — И здесь она не желала уступать. Досадуя от признания, косвенно указывающего на решительную роль мужа в вопросе о поездке. Лишь поэтому ответила не враз, по возможности уклончиво. — Мне кажется... Ах да! Так оно и было. Павлик очень просил меня. Он заботился о моем здоровье.

«Скот» и «подонок» был временно реабилитирован. Это не было прощением. Просто гильотина улыбалась разверстой пастью, по причине бегства приговоренного.

Ростислав воздал полной мерой тактическому искусству собеседницы, но продемонстрировал чистейшей воды прагматизм;

— Говоришь, полиция смотрела везде?

— В подполе землю исковыряли...

Ее воображение требовалось подстегнуть. Он коротко поведал о драгоценностях. До сего дня здоровое сердце хозяйки дома вдруг засбоило.

— Постарайся вспомнить: какие события предшествовали твоему незапланированному отъезду? Чем занимался Павел до того, как заговорил про поездку на юг?

— И вспоминать нечего яму рыл.

— Какую яму?!

— Обыкновенную помойную яму.

Она могла не продолжать...

Когда Ростислав сдвинул щит, стала ясной незаурядная хитрость творца «помойки», которая служила камуфляжем и состояла из остроумно сколоченного, герметично обшитого полиэтиленовой пленкой короба. Под дном «помойки» находилось действительно интересное.

Секрет механизма, управляющего замком люка, разгадал бы последний дурак.

Захватив принесенный Светланой фонарь, Ростислав полез вглубь. Странное чувство одолевало его: и люк, и лестница, и остальные предметы и механизмы, находящиеся внутри подземного сооружения, были знакомы. Он словно уже приходил сюда, касался этих стен, жил в одном из тесных помещений, напоминающих корабельную каюту для пассажиров второго класса...

Хриплое эхо отдалось по коридору — Светлана кричала в люк. Но Ростислав не стал возвращаться.

Помещения внутри подземелья были связаны таким образом, что, следуя в одном направлении, неизбежно придешь в комнату, находящуюся в центре всего сооружения.

Внимание Пархомцева привлек пульт. А уж затем взгляд скользнул ниже. Именно в такой последовательности: пульт-выступ, напоминающий гребень в желто-коричневой массе, слабо шевелящейся на полу, точно закипающая гречневая каша. Ростислав отступил назад.

Из глубин подсознания резким звоном выметнулось: «Опасность!!!»

Поднятые током воздуха желтые пылинки приблизились к нему. Отдельные коснулись было замершей человеческой фигуры. Бледно-голубые иголки искр окружили Ростислава. Желтые пылинки сгорали, будучи не в состоянии пересечь невидимый панцирь, образовавшийся вокруг человека.

И вновь происходящее было узнаваемо. Генетическая память подсказывала о большой угрозе со стороны «пылинок». Опасность угрожала не ему. Он был защищен от заразы. Ростислав наблюдал, как избегали его пылинки, планируя в стороны.

«Желтая» зараза несла смерть другим — всему живому.

Чудотворец обошел пульт. Хладнокровно взглянул на портреты, один из них походил на самого Ростислава, другой — не то на Наташу, не на даму-олень. Осмотр всего требовал времени, которого не было, пока зараза не проникла к выходу. У основания пульта валялось ручное оружие и несколько крупных изумрудов. Ради этого стоило рискнуть.

«Пистолет» и изумруды ярко вспыхнули в руках, очищаясь от заразы. Для страховки он потер каждый предмет ладонью. И чуть ли не бегом поспешил к люку...

О печальной участи Павла красноречиво поведала одежда, валявшаяся среди «желтого» мусора. С гибелью Светланиного мужа оборвалась еще одна нить, могущая привести к Наташе. Оставалось уповать на счастливую случайность.

...Затейливая «игра» камней проняла Светлану. Она накрыла их руками. Убрала руки — изумруды засияли вновь. «Ослепленные, как змеи, пристально глядящие на чистый цвет изумруда», — вспомнил Ростислав. Каждый из бериллов весил сотни карат — это было видно на глаз. Единственным недостатком обнаруженных Ростиславом камней являлась их некоторая бледность. Или дело в слабом освещении? Светлана зашторила окна. Освещение было ни при чем. Изумруд славится тем, что из всех камней он один сохранял свет при комнатном освещении. Несмотря на указанный недостаток, стоимость восьми прозрачно-зеленых кристаллов достигала умопомрачительной величины. Они сообразили это, даже являясь дилетантами.