Двуногий «слон» наблюдал за усилиями арестованного с полнейшим равнодушием. Вот он пожевал губами, изображая работу мысли. Мозги «слона» взвизгнули от напряжения. Или нет — это Валериковы пальцы повторно сорвались с края бронированных нар.

— Помоги встать.

Полицейский приблизится. Поднял Валерика одной рукой и... рубанул кулаком в живот...

Он корчился на полу. Плохо сознавал, как его раз за разом ставили на ноги, чтобы следом вышибить из него дух... Так продолжалось бесконечно долго. Пожалуй, впервые в жизни Валерик соскочил с наезженных рельс, больше не ориентируясь в пространстве и времени; не представляя, что его ожидает в ближайшие же минуты.

— Хорош... Буду говорить.

— А мне без разницы. Можешь молчать. Молчаливого «полировать» удобней.

Боль отпустила. Он удивился вслух:

— Мне, конечно, бара-бир, но зачем утруждать, если тебе от меня ничего не надо? — Про себя подумал: «Испекся! Шанцев у меня... Коли напустили такого облома, значит — конец! Он же законченный дебил; убьет и не охнет»… — А смысл?

— Какой тебе смысл нужен, гомункулус?— внезапно растянул рот в улыбке «слон».

Валерик встрепенулся:

— Ни себе черта! Словечко! Грамотный чо ли?

— Академию кончал.

— Ты? Загибаешь.

Квадратный полицейский молча присел.

— Нет, чего от меня надо?

— Мне? Ничего. Мне приказано, я выполняю, Разговаривать будешь с господином Наймушиным. Моя задача — воспитать в тебе стремление к откровениям. Думаю, задача оказалась выполнимой. Если возражаешь, можем продолжись курс процедур.

— Забавник. — Видя, что «слон» поднимается, Валерик поправился, — Согласен я, согласен.

— То-то. Имеющий уши, да услышит; имеющий голову, да побережет ее.

Он снял с пояса наручники, защелкнул их на запястьях избитого Валерика и вышел, прикрыв дверь.

Арестованного не беспокоили до глубокой ночи.

Дважды он стучал в дверь скованными руками. Первый раз его безропотно проводили в туалет, и обратно; во второй — посоветовали уняться до утра. Господин Наймушин медлил со встречей. Выжидал, в расчете на то, что за ночь Валерик дозреет до кондиции и добровольно упадет в объятия полицейского начальства. «Рисковый шеф. Или плохо осведомленный?» Не может быть, чтобы Соратник оставил Пасынка в узилище. Соратник должен сообразить, Валерик — не камикадзе. Возможно уже сейчас полумифическая Служба Профилактики готовит налет на здание, в котором по вине стервеца Наймушина пребывает многознающий помощник Соратника. Так или иначе, но что-то обязательно произойдет в ближайшие часы.

Ему удалось прилечь. Скованные железом руки он поместил на груди; левый локоть свисал, отчего цепочка наручников натягивалась, передавая напряжение на хитроумный механизм импортных оков; зубья храповика проскакивали над собачкой, и запястья пережимались все сильнее. Вдобавок избитому телу было, неловко на ровной твердой поверхности. Ощутимо ныли мышцы живота: «слон» с академическим образованием, нанося удары, метил ниже пояса, а кулаки его годились для забивания стопятидесятимиллиметровых гвоздей.

В дверной глазок посмотрели из коридора. Пришлось сесть. Снаружи, клацнула массивная, под стать «слону», задвижка.

— Жалобы у пациента имеются?— квадратный служака спросил без ироний...

— Изыди.

— Стало быть пациент доволен, — «слон» шагнул за порог.

— Не опасаетесь — ты и твой господин Наймушин?

— Кого?

— Есть кого. Мне лично бара-бир. Зато у вас могут выйти крупные неприятности.

— Любопытно взглянуть на того, кто пожелает доставить мне неприятности. — Голос полицейского упал октавой ниже. — Я бы его огорчил. — Он многозначительно покосился на свой огромный кулак.

— Кандалы-то сними...

— Поди ж ты! Держался гоголем, аж в уважение у меня попал, а из-за ерундовых побрякушек размяк.

«Слон» вернулся. Побренчал отмычкой. Ослабил наручники.

— Снять не могу, — не было приказа. Но на стопор поставил. Так что жать больше не будет. Радуйся, владей помещением. До первой зари.

Простившись со «слоном», Валерик зло сплюнул: «Попался бы ты мне, бегемотище, на воле». Впрочем, о воле оставалось только мечтать.

Подступила дрема. Он сидел, скособочившись, в углу нар. Стараясь не думать о завтрашнем дне. Строить домыслы было бесполезно. Камни и деньги у него отобрали, как совсем недавно он отобрал их у Павлика. По поводу изъятых ценностей он не тревожился. Этот след заведет полицию в тупик. В крайнем случае придется сдать Наймушину разлюбезного земляка. Заложил же Павлик его. Иначе с какой стати фараоны сели Валерику на хвост. Пусть теперь шеф полиции — выслушает сказочку про беспризорный портфель. Не было у него причин тревожиться и по поводу давних грехов: то уже списано. Вот кое-что из свежего может потянуть на... Эх! Лучше не гадать!..

На улице тоже кому-то не спалось. Тихо рокотнул, а потом смолк где-то напротив высоко расположенного окна камеры автомобиль.

Валерик насторожился.

Спустя минуту послышалась возня. Ломали оконную раму.

— Приехали!

Он вскочил. Встал посреди „камеры, заслоняя телом вид на окно.

С рамой копались долго. И это хваленые специалисты Соратника?

Наконец дерево уступило металлу. Стали видны мужские пуки, освобождающие оконный переплет от остатков матового стекла. Снова зарокотал двигатель. Через решетку проглянули тормозные огни машины.

Стальной крюк, которым завершался конец троса, вцепился перекрестье железных прутьев. Красные огоньки исчезли. Рывок!!! Решетка выскочила с меньшим треском, нежели Валерик предполагал, так что за дверью, в коридоре, все оставалось спокойно.

Наступил последний этап. Если окно, по счастливой случайности, выходило в проулок и располагалось чуть выше уровня земли, то от пола камеры до дыры, ведущей на свободу, требовалась лестница... Вместо лестницы спустилась веревка.

Экономя секунды, Валерик намертво стиснул пальцы. Нейлоновые пряди скользили в ладонях, и он сорвался бы, не додумайся спасители навязать на веревке узлы. Все-таки ему досталось, когда пальцы зажало меж веревкой и шершавым подоконником.

— В машину!

Свет в салоне отсутствовал. Он боком упал на заднее сиденье поджав ноги, чтобы их не зашибло дверцей. Автомобиль выкатил из проулка. Завернул. Затем резко рванулся вперед…

В 1.40 через восемь минут после бегства, у здания полиции громыхнула очередь. Тишину ночного города разогнали несколько револьверных выстрелов. Потом городского обывателя сбросил с кровати истошный рев многосильных двигателей, перемежаемых воем сирен.

Тощая черная кошка стремглав перебежала дорогу бешено мчащемуся лимузину. Заскочила во двор трехэтажного доходного дома. Прыгнула на контейнер с мусором. Не удержалась на узком, перепачканном помоями ребре. Оскользнулась. Комом свалилась внутрь, на спину здоровенной серой крысе. У крысы зашлось сердце, но уже в следующий момент она пустила в ход игольчатые резцы.

Бродячая кошка была битой-перебитой, не гнушалась разбоя и драк, и, коль речь зашла о сохранности живота, умела постоять за себя.

Леденящие кровь визги заполнили двор. Через верх контейнера полетели осклизлые картофельные очистки, луковая шелуха, обертки от жевательной резинки... Рыжий пес, мучившийся за контейнером от несварения желудка, поднялся на дыбы. Скакнул раз... Скакнул другой... Попал в гнилостное нутро железной коробки... Залязгал хищной пастью... Покусанная кошка пружиной выметнулась прочь, растворилась в густой темноте.

Удивленная собачьими челюстями крыса еще подергивала задними лапами, когда рыжее чудовище приступило к трапезе...

Километрах в десяти от города двигатель стих…

— Где мы?

Молчание.

— Вас послал Соратник?

Смуглая фигура на водительском месте хмыкнула. Определенно в этой фигуре что-то было не так. Вспыхни розовый свет на приборном щитке поярче, он сумел бы проверить свои подозрения. А подозрения его сводились к тому, что человек, сидящий за рулем, был... женщиной. Тонкий аромат духов буквально лез ему в ноздри. Он не решился бы утверждать о французском происхождении духов. Их могли изготовить где угодно, но только не в Нижнем Новгороде или Саранске. Судя по букету они стоили умопомрачительных денег. В последнем он ничуть не сомневался.