Наконец проход освободился. Пассажиры горохом просыпались из автобуса. Люди спрыгивали на землю, по-заячьи отскакивали в сторону.

«Полиция!!!»

Молодые люди в шинелях споро, но без излишней спешки, проследовали за угол, шаг в шаг за хозяином велюровой шляпы. Лица их были безмятежны; они не оглядывались, будто приключившееся касалось кого-то другого, но никак не этих молодцеватых ребят, туго перетянутых ремнями, четко, со стуком ставящих ногу.

И только потом от вестибюля пятизвездного «Аквариума» показались фигуры муниципальных полицейских, выскочивших на шум.

...На грязном полу салона растоптанной лягушкой лежал зарезанный. Вооруженный монтировкой водитель тянул шею, заглядывая поверх перегородки в салон. Опамятовавшиеся пассажиры готовились давать показания...

Супесь не уступала лопате; пришлось взяться за лом.

С помойной ямой Павел тянул достаточно долго, так что на этот раз жена завелась всерьез. Вроде бы нехитрое дело — метр на метр, и два двадцать глубиной, но он все откладывал и откладывал, подумывая, а не нанять ли кого. Так продолжалось с месяц. В конце концов он решился; и теперь натирал мозоли, проклиная жену, непривычную работу, а заодно Максима, обещавшего помочь, да запропастившегося куда-то. Скорее всего, на ловлю тощих пескарей, которые прятались под камнями между осклизлых свай сгоревшего в последней заварухе моста.

Ну, новый мост, в общем-то, отстроили быстро. Не в пример старому. Хотя и по новому мосту движение не ладилось; взявшие подряд фирмачи, по слухам, чересчур старательно экономили цемент. В результате этой экономии опоры моста непрерывно «линяли», не держали проектной нагрузки. По поводу моста разразился легкий скандал. Фирмачам пригрозили следствием, как выяснилось позже, судить было некого. Фирма оказалась подставной, ответственные лица оказались неответственными. Нити аферы дотянулись до губернских властей и... оборвались.

Зато на окраине губернского центра, в гуще кедрача, вдруг обнаружилось с полдюжины свежеотстроенных коттеджей...

Навязался ему этот мост! Тут от собственных забот голова раскалывается... Досадуя, Павел замахал ломом... Не то на седьмом, не то на восьмом ударе лом высек искру. Он ударил сильней — из-под бойка вылетел целый сноп искр, а звук был такой, словно он бил по чугуну. «Скальный грунт?!» — его глаза налились кровью. Угораздило же копать в самом углу двора. Выгадал называется. Он постарался успокоиться; расставил пошире ноги и стал зачищать яму.

Там, где лом нащупал препятствие, лопата скользнула. Он наклонился — черной проплешиной среди желто-бурого грунта виднелся металл. Что это был металл, а не камень, было понятно по характерному, блеску и особенностям фактуры черной поверхности... Ноги землекопа ослабли: «Клад!»

Через полчаса по всей площади дна вскрылся металл. Края толстой, не тронутой ржавчиной пластины уходили далеко в грунт под отвесные стенки. Это не могло быть горшком или крышкой сундука, хотя блестящая плоскость имела явственную кривизну. Сложная конфигурация плиты не вызывала знакомых ассоциаций...

Озадаченный землекоп прекратил работу.

Тщательно изучив находку, он сделал еще одно, пожалуй, решающее открытие: в том месте, где пластина круто загибалась вверх, вырисовывалось углубление правильной формы, плотно забитое песком. Резкий солнечный свет, попадающий на эту часть пластины, скрадывал мелкие детали, однако и без них было ясно, что пластина представляла собой не просто изогнутый лист, но была элементом какой-то крупной конструкции или механизма. Какой? — В этом еще предстояло разобраться.

Туго запрессованный песок не желал поддаваться. Павел сломал о него ноготь указательного пальца. Для дальнейшей работы требовалось нечто твердое и острое. Пришлось вылезать из ямы и пойти в дом.

Так уже водится: когда ищешь одно, на глаза попадается что угодно, но только не искомое. Он отлично помнил, где лежала отвертка, сейчас ее там не оказалось. Наконец, отвертка нашлась; он мог бы голову дать на отсечение, что в сервант ее засунула Светлана. М-да, опять она. Точно таким же был и ее отец. Тестя, слава богу, вовремя черти прибрали...

Павел сознавал всю несправедливость своих придирок к жене. Как ни говори, а «не дядя дал, сам взял». Да и тесть, вроде бы, ни при чем. Только Павел терпеть его не мог.

Незадолго до своей кончины Светланин родитель принялся чудить. Он и так-то был... не очень. А вот в последние месяцы спятил окончательно. Каковой факт признала даже родная дочь.

Перво-наперво тесть вырубил сад. Да-да, тот самый сад, который и раньше давал доход, а теперь, в условиях свободного предпринимательства, когда каждый разумный человек делал деньги из воздуха, мог просто озолотить. Лихой старик не, посчитался с наследниками. Вырубил под корень груши и яблони, сливы и вишни, предварительно повалив добротный забор.

С забором вышла отдельная история. Вся округа сбежалась смотреть на костер из крашеного теса. На невиданной высоты пламя примчались «пожарки». Примчались напрасно, так как чокнутый тесть караулил костер с ружьем в руках. Он не подпускал никого, караулил до тех пор, пока от бывшего забора не остался один пепел.

Сумятица с садом закончилась чувствительным убытком для супругов. Ружье у тестя изъяли. А ведь какое было ружье! Нынче подобную двустволку бельгийского производства, с вертикальным расположением стволов и инкрустированным ложем, при всем желании нельзя достать даже за валюту. Помимо конфискации муниципальные власти наложили на преступного родственника штраф «за пользование открытым огнем на территории населенного пункта». Тесть от уплаты штрафа отказался наотрез. Дабы избежать большего позора, требуемую сумму внесла Светлана.

Эх! Кабы на том все кончилось. Ведь чуяло у Павла сердце — не будет от переезда толку. Уже оттого не лежала душа, что родом отсюда был Ростислав — первый Светланин муж. Убегая от одного худа, набежишь на кучу лиха. Так оно и получилось...

Где-то через неделю тесть украсил калитку орденами и медалями. За любую из его медалей коллекционеры могли предложить пачку червонцев. Тесть же, пользуясь кратковременным отсутствием дочери и зятя, поприбивал почетные знаки к калитке, а к вечеру помер. Уже после смерти он подложил безутешным родственникам самую большую «свинью»...

Накопленный им более чем за полвека капитал оказался упакованным в промазученные наволочки, лежавшие на постели вместо подушек.

Подушек «с начинкой» отыскалось пять штук. Судя по степени загрязненности каждой из них, старик, спал на всех пяти подушках сразу.

Павел распарывал наглухо зашитые наволочки под присмотром дышавшей ему в ухо Светланы, а из наволочек сыпались и сыпались деньги. Вскоре на кровати образовалась метровой высоты груда банкнот. Здесь были: государственные казначейские билеты выпуска 1947 года достоинством в пять, десять и сто рублей; пореформенные «трешки» и «двадцатипятирублевки», отпечатанные после января 1961 года; «пятисотки» и «стотысячники» постперестроечного периода; боны и билеты однодневных коммерческих банков; платежные обязательства и сертификаты временных государственных образований номиналом в двадцать пять тысяч и миллионы рублей... Здесь было все. На глаза Павла попались ассигнации Бийского земельного банка, просуществовавшего в общей сложности четыре дня и растворившегося в воздухе на пятый, вместе с уставным капиталом в полтора триллиона «кремлевок». Единственное, чего не было в тестевых наволочках — конвертируемой валюты, имеющей хождение в настоящее время. Похоже, Светланин отец не признавал денежных реформ. Он год за годом набивал в подушки все новые и новые ценные бумаги, поверх уже обесценившихся. Таким образом, коночный капитал покойного на момент обнаружения «подушечного» клада равнялся нулю...

Павел проклял и предал забвению тестя. Но сейчас, когда сделанная им самим находка могла обернуться сокровищем, «подушечная» лихорадка вновь загуляла в его крови.