Дымясь, переломился в пояснице, а затем рухнул Пхан. Безумные от дикой боли глаза его вылезли из орбит; полным ртом пробилась и расплескалась из мохнатой груди кровь, чтобы тотчас загустеть от жары. Мускулистые ноги некоторое время судорожно дергались, прежде чем старший охотник замер окончательно. Следом за Пханом подпрыгнул и жутко замычал Бодучий Рог, сбивая на губах пену. Пошатываясь, он слепо шагнул раз-другой. Нутряной вопль рванулся из его груди, и толстяк тяжело упал в пыль, прямо под ноги охотнику. Могучий торс степняка за какое-то мгновение превратился в сплошную рану, подобную которой не сумел бы нанести даже косолапый.
Ужасаясь, Шиш смотрел как пляшут коптящие язычки огня на меховых штанах убитого. Он стоял в полном оцепенении, а мимо его пронеслась коренастая фигура. Быстрый Волк, рыча и вращая белками глаз, стремглав бежал к камышам. Густой волос на голове и обнаженной спине равнинного охотника поднялся дыбом. Быстрый Волк бежал навстречу смерти. Она встретила его шипением и треском. В опавший было пузырь полетел дротик, ранее спрятанный под накидкой из козьей шкуры.
Атака не удалась. Да и не могла удасться. Под вой болотного духа дротик распался на куски.
В толще жирной грязи фиолетово засветился нарождающийся пузырь. Фиолетово-рыжая полусфера приподнялась, раздалась объеме и звонко плюнула огнем.
Несущийся во весь мах Быстрый Волк достиг топи. Каким-то образом он освободился от обуви и теперь сминал босыми подошвами упругий чакан. «Зачем он бежит?» — мелькнуло в голове охотника. Что мог степняк сделать болотному чудовищу голыми руками?
«Почему он не вернется?» — Шиш застонал от бессилия. И ту же отчаянный посланец налетел на невидимую преграду. Его голова отделилась от туловища. Шея истаяла, как сосулька у костра. Тело Быстрого Волка кувыркалось. Еще и еще... Наконец застыло среди поломанных стеблей рогоза.
Пятый по счету пузырь едва приподнялся над трясиной. Шматки жижи вяло попадали окрест. Сопутствующий вспышке звук прошелестел пожухлой листвой. Походило на то, что свирепый дух зaпыxaлcя, подустал. Оцепенение оставило охотника; дальше он действовал рефлекторно. Только стих зловещий шелест, от которого ломило в челюстях, и дымящаяся земля расплескалась рядом с Шишом, он подхватил Бодучего Рога и потащил к холмам, куда бежали Много Знающий и уцелевшие степняки...
Спасительная гряда, справа от которой кремнистым лезвием высвечивала река, казалась невыразимо далекой. Раскаленный воздух обжигал легкие. Тяжелая ноша рвалась из рук. Вдобавок мешала Длинноногая, семенившая рядом. Она силилась удержать на весу ноги Поедающего Глину, но спотыкалась, и тормозила бег.
Загнанные беглецы остановились на высоком берегу. Спутники Шиша уже были здесь, приходя в себя после страшной бойни.
Длинноногая свалилась на землю. Поймала воспаленным ртом живительный воздух. Волосы, ее спутались. Мокрые от пота пряди облепили лоб.
Невнятные причитания Длинноногой, сбивчивые из-за обильных слез и всхлипываний, едва доходили до него. Требовалось усилие, чтобы уловить смысл горячечных фраз.
— Я предупреждала...
Этого он не отрицал.
— Я надеялась, что Шиш останется в стойбище...
Она прикрыла лицо руками:
— Пойми: Пхан и Знахарь навсегда стали твоими врагами. Рано или поздно они расквитались бы с тобой..
Знахарь не мог ее слышать. Он хлопотал подле умирающего.
Степняки устало следили за ним.
— ... Теперь поедающие Глину лишились предлога для ссоры с Людьми Камня.
Ну конечно. Ссоры не будет. Преступников не пришлось долго искать.
Странно, что женщина чужого племени знала наперед, чем может кончиться совместное расследование.
— ... Остроносый прав: будет лучше, если вслед за Пханом злые духи прихватят и Много Знающего.
Вот оно! Еще не доверяя себе, он переспросил:
— Разве Остроносый уже сталкивался с болотным чудовищем?
— И да и нет. Он только предполагал... В прежней Жизни мы встречали нечто напоминающее ваше (именно ваше) чудовище. Но мы не хотели бы ошибиться.
Ого! Наивность пришельцев на поверку оборачивалась, если не хитростью, то уж, по меньшей мере, каким-то расчетом. Складывалось так, что телесная слабость Длинноногих служила маскировкой. Наподобие зимней шкурки Большеухого. Который, при весьма скромных размерах, обладал отличной прытью. Выходит, потаен в кажущейся своей простоте мир пришельцев, и, соприкасаясь с ним, следует держать ухо востро. Впервые, имея дело с пришелицей, он не ощутил покровительственного чувства — в ее зеленых глазах проглянула большая, незнакомая ему сила.
Он еще взвешивал: чего в этой силе больше — дружеского участия, неземного равнодушия, отвержения таких, как он? А изумрудная глыбь широких глаз Длинноногой уже вызвала ассоциации, какие вызывает огромная масса перекристаллизовавшегося окаменевшего, и в то же время живоподобного в своей текучести, льда, сползающего с гор.
Между обличьем этой женщины и сущностью духа, заключенного в ее хрупкой оболочке, не было органической связи. Дух пришелицы сформировался волей случая, хаотически проявившейся в том, что и пустой-то назвать нельзя; Миром правит случай — вот единственное правило, которому подчиняется Бесконечное. И сам человек непостижим по меркам условно принятых законов. Бесчисленное множество случайностей, и вариантов таковых, заключенных в конечном объеме, — это и его общество разумных. Просчитывать будущее человечества — все равно, что поверять случайность необходимостью; Времени на просчеты требуется, больше, нежели для наступления самого oпределяемого будущего...
Повязка из листьев подорожника обильно протекала. Дыхание раненого слабело. Виски обносило желтизной. Было очевидно, что степняки принесут в родное стойбище уже остывшее тело вожака. А пока они разбрелись в поисках жердей для носилок.
Дорожки слез на щеках пришелицы высохли. Уклончивей сделался разговор между ней и Шишом.
— Я сказала — Пхан превратился в обузу для племени, — он явно повторялась.
— Он покинул бы стойбище...
— Возможно. А если бы он воспротивился?
Шиш пожал плечами. Такое невозможно вообразить. Кто переступал обычаи, навсегда становился отщепенцем. Он по-прежнему получал еду. Спал в кругу сородичей... Охотился... Разговаривал... Но его не было для людей. Человек сознает себя лишь общаясь с ему подобными. И утрачивает человеческую суть, если сородичи отворачиваются от него.
— Что Пхан мог противопоставить решению племени?
— Силу своих мышц! — Длинноногая не шутила. Он хотел возразить, но зримо припомнил сучковатую дубину старшего охотника.
— Люди покоряются силе, так устроено природой. Когда Шиш станет вожаком, он должен помнить об этом. Подкармливай трех-четырех крепких мужчин; лишай, с их помощью, мяса того кто тебе неугоден и ни один рот в стойбище не откроется против тебя...
Между тем Поедающие Глину изготовились в путь. Общее горе пересилило отчуждение. Прощаясь, возглавивший посланцев Дуг коснулся лбом плеча Много Знающего, а затем Шиша. На пришелицу он не взглянул. Зато выразительно состроил гримасу, по которой охотник понял, что сухощавый житель равнины не прочь перемолвиться с ним наедине. Ни пришелице, ни знахарю он, похоже, не доверял, и, даже умей они толковать со степняками, он все равно не стал бы с ними откровенничать. Шиш прежде встречался с Дугом. Правда, жилистый, словно сплетенный из сыромятных ремней, Дуг мало выделялся из общей массы. Бросалось в глаза одно — выдержанный, постоянно щуривший левый глаз, — так что он казался вдвое меньше правого, — малоразговорчивый степняк недолюбливал Бодучего Рога за вздорность характера. Дуг избегал скандалов. Миролюбие наполняло его. Но это было миролюбие строгое, лишенное ярких чувственных проявлений.
В этот раз обычно спокойное лицо Дуга было изможденным и грустным.
— Поедающие Глину наказаны за плохие мысли о соседях. Бодучий Рог пренебрег советами Живущего за Рекой Сима. Злые духи забрали Бодучего Рога. Впрочем, о погибших не принято говорить плохо.
