И Баранов подробно рассказал Головнину, как феерически началась и пшиком окончилась одиссея полицейского медика «фон» Шеффера, превысившего по некоторым свойствам своего характера — к сожалению, не учтённым бывшим правителем, — данные ему полномочия по установлению коммерческих связей с сандвичанскими королями. Коснулся Баранов и недавней безрезультатной поездки на острова лейтенанта Подушкина.

   — Так что, Василий Михайлович, — с горечью закончил Баранов, — идти вам на Сандвичевы для оказания помощи доктору Шефферу нет теперь, как сами понимаете, никакой необходимости.

   — Вот так пируэты! — озадаченно произнёс Головнин. — Действительно, большой конфуз вышел. А в Петербурге-то сразу засуетились. Н-да! Что ж, добро хоть в Калифорнии осечки не вышло. Да и тут, как я вижу, слухи несколько преувеличены. Речь-то идёт не об уступке всей Калифорнии, а лишь той земли, на коей форт Росс стоит?

   — Так и есть, — подтвердил Баранов.

   — Спасибо, Александр Андреевич, за вашу информацию. Будучи на Кадьяке, я слышал, что вы направили экспедицию в глубь Аляски с целью разведать новые земли, где будет выгодно менять меха у туземцев...

   — Да, — подтвердил Баранов, — такая экспедиция под началом Петра Корсаковского была послана по моему распоряжению, и это последнее, что я успел сделать до моей замены. Теперь, когда Сандвичевы для нас, можно считать, потеряны, представляется мне необходимым направить взгляд во внутренние районы Аляски, на север, где нас могут ждать многие важные приобретения.

   — В этом определённо есть смысл, — согласился с ним Головнин. — А как сами-то думаете дальше, вернуться в Россию или же здесь остаться решили?

   — В Россию? — Баранов с сомнением покачал головой.. — Не знаю. Кто меня там ждёт, кому я нужен? Разве что брату в Гижиге на Камчатке? Мне, пожалуй, уж лучше здесь, подле детей, дни свои закончить. Ирина моя пристроена за хорошим, добрым человеком. А вот Антипатр... Всё море его тянет, мечтает выучиться на флотского офицера, чтоб самому суда к американским берегам водить. Прослышал от Семёна Яновского да Якова Подушкина, что есть в Петербурге Морской кадетский корпус: как бы, мол, туда поступить? Я уж отговаривал его и так и сяк, мол, сложно тебя туда пристроить».

Головнин сразу понял, почему замялся Баранов, что он имел в виду. В Морской корпус принимались лишь дворянские дети, а Баранов дворянским происхождением похвастаться не мог. Но такому человеку, как Баранов, надо было помочь.

   — Ежели у парня есть столь похвальное желание, — сказал Головнин, — и вы согласны отпустить его под мою ответственность в Россию, я готов похлопотать, чтобы его приняли в Морской корпус. Для сына Баранова может быть сделано исключение. У меня неплохие связи с начальством корпуса и в морском министерстве. Людям, от которых многое там зависит, известен ваш личный вклад, Александр Андреевич, в развитие кораблестроения на американских берегах и ваша заботливая опека всех приходящих в Америку российских мореплавателей. Ежели вы доверяете мне, я беру на себя устройство Антипатра в Морской корпус и готов взять его на борт «Камчатки», когда мы отправимся обратно.

   — Премного благодарен, Василий Михайлович, — растроганно сказал Баранов. — Для сына это будет очень радостная весть.

   — А насчёт возвращения в Россию вы всё же подумайте, — сказал, поднимаясь, Головнин. — Я полагаю, что вы можете оказать большую пользу компании в качестве консультанта при главном правлении в Санкт-Петербурге. Никто, кроме вас, не знает лучше здешние дела. Опять же и к сыну будете поближе.

   — Я подумаю, — пообещал Баранов.

   — Тогда, с вашего позволения, я откланиваюсь. Но прежде, — чуть не забыл за разговорами, — вот корреспонденция, которую мне поручили передать вам директора компании.

Головнин положил на стол запечатанный конверт и, обменявшись с Барановым рукопожатием, вышел из кабинета.

После его ухода Баранов в раздумье расхаживал по комнате. Чуткость и понимание его положения, проявленные известным мореплавателем, тронули его. Как часто сокрушался он, слушая бесконечные просьбы Антипатра и не имея сил объяснить, почему ему невозможно в Морской корпус поступить. И вдруг это неожиданное предложение...

Баранов распечатал конверт и стал читать адресованное ему письмо от директоров компании.

«Милостивый государь, Александр Андреевич!

Не подумайте, чтобы мы Вашу преклонность лет и болезненные припадки, наипаче же многолетнее пребывание в столь далёком крае и все поднятые Вами труды не уважали, тем более ежели бы, сверх нашего чаяния, Вас в самом деле не стало бы, то чему бы подвержен сделался вверенный Вам край, по неимению достойного, кто хотя бы на небольшое время мэг бы оным управлять?

Не подумайте и того, чтоб мы, не внемля ко всему вышесказанному, были столь нерадивы, что не искали Вам преемника, каковых прежде послано было двое, но кои до вас не достигли. Поистине сказать, мы не можем отыскать достойного человека, хотя и всякий день о том заботимся. Вот что причиною нашего медления в присылке к вам преемника.

За всем тем надеемся, однако же, на один случай, что оного будем мы иметь в скорости, ежели токмо обстоятельства будут к тому способствовать... Вы делаете замечание, что имеете опасение, дабы на старости и дряхлости не преступиться в чём. Сия черта есть благоразумие Ваше. Но какому человеку ошибки не свойственны? Ежели будете руководствоваться нашими желаниями и советами, приноравливая оные к местным Вашим обстоятельствам, то, кажется, больших ошибок не сделаете.

Итак, пожелав Вам от Бога благ и крепости сил душевных и телесных, пребудем, как и прежде, с нелицемерною искренностью и почтением».

И приписка: «Не худо сделаете, когда вместе с Леонтием Андреяновичем представите к награждению чинами и медалями отличных у вас людей, как-то: сына Вашего, не именуя токмо его сыном, конторщика креола Терентьева и прочих, кто есть у вас, описав их деяния и поведение. Мы будем стараться сделать Вам угодное».

Странное впечатление произвело на Баранова это письмо. Как же всё это понять? Он уже и смещён, а вдогонку за Гагемейстером пишут, что ещё подыскивают преемника. Стало быть, не вполне всё же на Гагемейстера полагались и дали ему, так сказать, временные полномочия? Да и тон теперь извинительный взяли. Видать, дошло до них, что прошлую бумагу не совсем удачно составили. Услуги свои в награждении сына предлагают, да токмо не извольте, Александр Андреевич, поминать, что он сыном вам приходится. Эх, господа петербургские чиновники, как же трудно нам с вами бывает понять друг друга!

Баранов не сразу сообщил Антипатру об обещании капитана Головнина устроить его в Морской кадетский корпус. Всё же мучили сомнения: что будет делать сын, привыкший к этим диким берегам и справедливо считающий их своей родиной, в огромном каменном городе? Не поздно ли ему, великовозрастному парню, постигать морскую науку рядом с малолетками, едва успевшими выйти из-под материнского подола? Ведь Антипатр уже в том возрасте, когда обычным выпускникам корпуса присваивают звание мичманов... К кому обратится он за душевной поддержкой, ежели овладеют им тоска и уныние?

Баранов советовался, как быть, с зятем Яновским, с лейтенантом Подушкиным. Оба убеждали, что опасения его хоть и не лишены основания, но всё же преувеличены. Такие примеры бывали. А по части морской практики Антипатр, ходивший уже в несколько дальних морских вояжей, умеющий обращаться и с компасом и с парусами как заправский моряк, даст другим кадетам много очков вперёд. Ежели за дело его устройства берётся капитан Головнин, говорили Яновский с Подушкиным, осечки быть не должно. Да и сами они посодействуют, чтобы оставшиеся в Петербурге их товарищи по Морскому корпусу опекали в случае необходимости Антипатра.

И тогда, успокоенный ими, Баранов всё же рассказал сыну о лестном предложении капитана Головнина. Парень просиял, обрадовался. Когда же осознал, что отъезд на шлюпе «Камчатка» может случиться скоро и он надолго расстанется с сестрой и с любимым тятенькой и с этими лесистыми берегами, где прошла вся его жизнь, а впереди заманчивая, но пугающая неизвестность, призадумался.