Присутствовавшие на переговорах вожди согласно кивали головами и с мрачным видом говорили:

   — Да, каука Папаа плохой человек.

   — Он обманывал нас. Канаков ждала большая беда, если бы мы не прогнали Папаа...

   — Похоже, это бостонцы подготовили короля к разговору с нами, — горько заметил Подушкин, когда они покинули резиденцию Каумуалии. — Не могу поверить, что король сам додумался до всех этих доводов.

   — Не иначе как бостонцы настроили его не уступать нам, — согласился с Подушкиным Тараканов. — Пока мы жили в Гонолулу после возвращения отсюда, я слышал от бостонцев такие же слова. Мы мешали им, а теперь они займут наше место и приберут к рукам эти земли.

   — Да ещё выставят себя благодетелями, — с иронией сказал штурман Клочков.

Тараканова после встречи с королём больше всё же занимало другое — пора навестить Лану.

   — Когда, Яков Аникеевич, мы пойдём в Ханалеи? — спросил он Подушкина.

   — Здесь нас уже ничто не держит, — ответил лейтенант. — Думаю, надо отходить завтра утром.

   — Дозвольте, Яков Аникеевич, повидаться с женой, — дрогнувшим голосом попросил Тараканов. — Она ждёт меня... Мне передали канаки, что будто бы сына родила.

Подушкин остановился и весело посмотрел на Тараканова.

   — Поздравляю, Тимофей Осипович! Вы, оказывается, время здесь зря не теряли.

Клочков тоже протянул промышленнику руку, поздравляя.

   — Конечно, Тимофей Осипович, идите к ней, — сказал Подушкин. — Можете и заночевать в деревне. Но завтра, в шесть утра, я прошу вас вернуться на корабль. Вы должны помочь нам отыскать оставленных здесь людей. Шлюпку прислать за вами?

   — Не надо, — ответил Тараканов. — Меня подвезут к кораблю канаки.

Поблагодарив командира, Тараканов пошёл к деревне. Он хотел завернуть по пути к их хижине на берегу реки, но сопровождавшие его канаки предупредительно сказали:

   — Лана здесь не живёт. Она в деревне, у родителей.

У хижин под пальмами собралась радостно настроенная толпа — старики, парни с девушками, голопузые мальцы. Эти обожествлявшие любовь дети природы не могли пропустить такое большое событие, как возвращение мужа к их потерявшей покой от разлуки соплеменнице, и с нетерпением караулили момент их встречи.

Лану уже обо всём оповестили, и она вышла из дома с ребёнком на руках. На ней была короткая юбочка из тапы и та самая кофта из белого атласа, которую Тараканов сшил ей ко дню свадьбы. Она смотрела на него затуманенным от счастья взглядом, и слабая, ещё неуверенная улыбка играла на её полуоткрытых губах.

Когда Тараканов подошёл к ней, она нагнулась над завёрнутым в белую материю младенцем и сказала, словно он мог её понять:

   — Посмотри на него. Это твой отец.

Потом бережно протянула ребёнка Тараканову.

Тараканов осторожно принял из её рук младенца и пытливо взглянул на него. Малыш был упитанным, пухлощёким, с тёмной головкой и глазами цвета пронизанной солнцем морской волны. И эти огромные на маленьком личике бирюзовые глаза доверчиво и простодушно встретили серьёзный взгляд склонившегося над ним рыжебородого человека. Тараканов нагнулся над малышом ещё ниже и нежно поцеловал его в лоб.

Окружившие их канаки в восторге ухнули, раздались ликующие возгласы:

   — Он узнал его!

   — Тим узнал ребёнка, которого родила ему Лана!

   — Тим полюбил своего сына!

И Тараканов, подтверждая эти слова, ласково сказал малышу:

   — Алоха!

Толпа канаков встретила это радостным воем. Они недаром ждали в надежде стать участниками праздника воссоединения любящей пары, и они получили свой праздник.

Тараканов всё смотрел ненасытным взглядом на малыша, потом оглянулся, кому бы его передать, чтобы выразить наконец свою нежность и благодарность Лане. Его поняли без слов. Из-за спины Ланы выступила её мать и приняла младенца в свои руки. Теперь Тараканов молча смотрел на Лану, но его глаза говорили ей, как он любит её и как он благодарен ей за то, что она подарила ему сына. Материнство отразилось на её фигуре: Лана располнела в бёдрах, её налитые груди туго натягивали облегавшую их атласную материю. Тараканов шагнул к ней и, прижав жену к себе, потёрся носом о нос, потом припал губами к её полуоткрытым губам.

   — Тим любит свою жену!

   — Тим любит Лану! — с восторгом соучастников счастья вновь завопили канаки. Под аккомпанемент ликующего хора Тараканов обнял Лану за плечи и повёл в дом.

Ночь они провели в своей хижине на берегу реки, куда вернулись вместе с младенцем. Тараканов не мог наглядеться на жену и сына, когда, придерживая малыша рукой, Лана давала ему грудь и маленький ротик привычно тянулся к набухшей соками жизни плоти, умело ловил сосок и начинал сладко причмокивать, вкушая материнское молоко.

   — Когда он родился?

   — Четыре луны назад.

   — Ты дала ему имя?

   — Пусть его зовут как и тебя — Тим.

Тараканов задумался. Что ж, Тим так Тим. Это имя простое и лёгкое для восприятия канаков. Тимофей Тимофеевич.

   — Хорошо, Лана. Пусть будет Тим.

Тараканов объяснил Лане, что завтра он опять оставит её на несколько дней: их корабль должен пойти к долинам Ханапепе и Ханалеи, чтобы забрать забытых там людей компании. Но покидать Кауаи он не собирается и намерен жить здесь вместе с ней и их сыном.

То, что подспудно вызревало в нём ещё до встречи с Ланой, отлилось в твёрдое решение. Он долго работал на компанию, не зная отдыха и не представляя себе другой жизни. Он готов был идти в огонь и в воду за Барановым, но сменивший Баранова на посту главного правителя капитан-лейтенант Гагемейстер не вызывал большого желания служить под его началом. Тараканов надеялся, что лейтенант Подушкин поймёт его и признает его право остаться на острове и помочь своей небольшой семье. А дальше будет видно.

Утомлённая ласками, Лана уснула первой, а Тараканов всё лежал и думал о своей многолетней бродячей жизни, в которой, кажется, наступает иная, счастливая пора. Он чувствовал на своём плече голову Ланы, и на душу его снисходили покой и умиротворение.

К шести утра Тараканов, как и обещал, прибыл на корабль.

Сбор промышленников, забытых при бегстве с Кауаи, прошёл без особых приключений.

Волнующей получилась встреча с двумя алеутами, оставленными в провинции Ханапепе. Изнурённые непривычной жарой и пищей, уроженцы севера уже считали, что компания непонятно за какие проступки обрекла их на вечное поселение среди канаков, и все допытывались у лейтенанта Подушкина, в чём они провинились и за что было определено им столь суровое наказание.

Тараканов подсказал Подушкину, что, по словам канаков, на острове Льхуа уже никого нет и покинутых там следует искать в Ханалеи. Найти сородичей было несложно.

В Ханалеи расстались с экипажем «Открытия» вождь Каллавати с женой Митиной и слугами. Вождю понадобилось совершить путешествие с русскими к берегам Америки и пожить там несколько месяцев, чтобы по достоинству оценить покинутую родину. Сойдя на берег, вождь преклонил колени и прижался лбом к покрывавшей землю траве. Губы его что-то шептали — должно быть, он благодарил богов за то, что они сохранили его на чужбине и помогли вернуться назад.

Повторная встреча с королём Каумуалии вновь не принесла утешения лейтенанту Подушкину. Король заявил, что его помощники тщательно подсчитали все подарки, выданные доктором Шеффером как самому королю, так и его алии в обмен за уступку участков земли на острове. Они посчитали и все затраты, связанные с пребыванием на Кауаи возглавляемого доктором отряда русских. Дары Шеффера сводились, по подсчётам, к нескольким кускам материи, пятидесяти топорам, десяти бутылям орудийного пороха, одной шхуне, двум большим и двум малым орудиям и ещё кое-какой мелочи, вроде зеркал и женских украшений, о чём, по мнению короля, и неудобно говорить.

Тараканов, слушая короля, мысленно отметил, что выпрошенные у него серебряные часы, которыми доктор одарил вождя Камахалолани, в перечне подарков не фигурируют. Но сейчас, когда он окончательно намерился остаться с Ланой на острове, не в его интересах было конфликтовать с Каумуалии и близкими к королю вождями, и потому Тараканов, не поднимая вопрос о часах, промолчал.