Прислушиваясь к каждому шелесту в ночи и оглядываясь по сторонам при свете дня, мы с Димбо почти не разговаривали, пока, наконец, не добрались до тропинки, сложенной из битых ракушек и изображавшей косяк разноцветных рыб. Приветствием нам стал шорох волн и яростный крик чаек, терзающих окровавленные тела, брошенные под жгучим солнцем на потребу падальщикам.

Димбо слезла с лошади и её сразу вырвало от запаха гниющей человеческой плоти. Я был рад, что не позавтракал в это утро.

Глава 5. Расколотая ракушка

Череп ближайшего ко мне тела раздробили увесистым предметом. Я предположил, что это могла быть булава или молот. Многие лежали лицом вниз. Оборачиваясь к чужакам спиной, они бежали в ужасе, сбиваясь с ног, надеясь спастись. Одна из женщин споткнулась в спешке и, упав лбом на крупный камень, умерла на месте. Большинство были убиты в спину. Режущие, точные удары.

― Тут поработали настоящий мастерицы, ― заметил я, заканчивая обходить опустевшее поселение.

Не больше сотни деревянных построек, сложенных из толстого бамбука, целая роща которого росла всего в километре отсюда (зелень сверкала вдалеке). Ветер гремел букетами ракушек, приколоченными к притолокам у входа в дома, лишённые дверей, их место занимали иссушенные разноцветные длинные водоросли, похожие на истрепавшиеся старые куски ткани. Кухонную утварь разбросали по деревянному полу, но хаос был учинён руками самих жительниц, срывающихся с мест в испуге и бросавших то, что они держали. Иногда это оказывались следы борьбы, окроплённые высохшей кровью. Но вещи не тронуты. Чья-то безжалостная, твёрдая рука покусилась только на людей.

Димбо было не до моих наблюдений или исследования местности. Сидя на дорожке из ракушек, прислонившись к ближайшей раскидистой пальме, она тяжело дышала, то открывая, то закрывая веки, точно не веря своим глазам.

― Скажи, что всё сон, ― взмолилась она, глядя куда-то в пустоту сквозь пелену слёз.

― Ты знала кого-то из них? ― поинтересовался я, опускаясь рядом с Димбо на корточки.

― Что за странный вопрос? Они были такими же как мы с тобой. Нет нужды знать кого-то лично, чтобы горевать. Зато ты, как я вижу, совсем ничего не чувствуешь, глядя на растерзанные тела, ― заметила она с упрёком.

Что я должен был ответить? Что повидал множество смертей и теперь из меня не так-то просто выжать слезу? Но в одном Димбо была права. Эти женщины ничем от нас не отличались.

― Кто способен на подобные зверства? ― Димбо обняла колени, скрывая от меня своё заплаканное лицо.

Оставив её, я решил ещё раз обойти Ракушку. Некто отправил письмо прямо из поселения. Значит должны быть и выжившие.

Домик с почтовыми голубями находился поодаль у самого причала и скрывался за сваленной в кучу горой уже протухшей рыбы, и я не сразу его заметил. Но все птицы оказались зарезаны в своих, теперь уже рассечённых напополам, бамбуковых клетках. Сделано это было с определённой целью, что наталкивало на мысль о запланированной атаке.

Изъеденный морской солью причал скрипнул под моим весом. Море омывало каменистый пляж, упрямо цепляясь за останки мёртвой женщины, жаждало унести её в свои пучины. Я подумал, что никогда прежде не видел море. Но, окрашенное кровью, оно не казалось умиротворённым, пленяющим или прекрасным. И всё же нагнулся, чтобы хотя бы коснуться пальцами воды, замер, не донеся руки. Пара округлённых глаз испуганно пялились на меня из-под причала.

Волосы длинной до плеч прилипли к изящной шее, с которой свисал кулон ― иссохшая морская звезда. Ровные тонкие черты лица не портили даже посиневшие от холода губы. Зубы девушки, которой я не дал бы больше восемнадцати на вид, стучали от холода. Мокрая рубаха просвечивалась, демонстрируя крохотную грудь. Наверное, она просидела здесь с того момента, как Золотка затормозила возле входа в поселение. К Светлому краю подступала осень, потому море уже не было таким тёплым.

― Вылезай, мы не причиним тебе зла, ― обратился я к незнакомке ласково.

Глаза девушки с поразительно длинными ресницами скользнули по Велимиру, тяжело свисавшему у меня с пояса. Наверное, похожее оружие было у нападавших, потому она и испугалась. Я выпрямился, громко позвав:

― Димбо!

Внезапный крик растревожил лакомившихся чаек, с шумом взлетевших ввысь. Объездчица буквально ползла, обходя мёртвые тела и пряча глаза под широкими полями шляпы. Но я видел, что она храбрилась изо всех сил. Приблизившись к морю, Димбо нагнулась, умывая лицо такой же солёной как слёзы водой. Море полное слёз.

Не дожидаясь, когда её снова начнут уговаривать, незнакомка, шлёпая по воде, вылезла навстречу ошарашенной Димбо. Безумно обрадовавшись первой живой душе, объездчица крепко её обняла.

― О, прости-прости, ― поспешила прибавить она, разжимая тиски и отходя в сторону. ― Ты совсем замёрзла. Давай поищем сухую одежду, ― и она отправилась обыскивать опустевшие дома.

Я был даже благодарен этой странной девушке за её появление. Она так и стояла на берегу, потупив взгляд. Поразительно хрупкая фигурка. И как только ей удалось выжить? Неужели пряталась в воде? Без особой на то причины я чувствовал себя виноватым за наличие у меня оружия. Мы не обмолвились и словом.

Вскоре вернулась Димбо со свёртком одежды и кое-какой едой, развеяв образовавшуюся неловкость. Схватив свежую рубаху, которые здесь были длинной до самых бёдер и сшивались снизу наподобие обрезанных по самое основание штанов, она спряталась в сколоченной из бамбука душевой, собирающей дождливую воду. Пока незнакомка смывала морскую соль и переодевалась, мы с Димбо присели на парочке брошенных бамбуковых скамеек.

― Хорошо, что хоть одна осталась, ― заметила радостно наконец взявшая себя в руки Димбо.

― Мне кажется, это она отправила послание с единственным выжившим голубем. Странно...

― Что?

― Всё это странно.

Загорелая ножка в зелёном лапте ступила на каменистый берег. Я всё не переставал удивляться её изящности и тому, что прежде не замечал подобного у других женщин. Может пребывание у моря всех делало немного неземными? Присев рядом с нами, незнакомка принялась жадно уплетать сыр, запивая его свежей водой.

― Это ты прислала голубя? ― поинтересовался я.

Пристально посмотрев на меня, девушка кивнула.

― Нам нужно отвезти её в Перекрёсток, ― веско заметила Димбо. ― Но лошадь у нас только одна, потому придётся добираться до Жемчужины, обменщицы туда ещё ходят, и может нам повезёт наткнуться на одну.

― Всё лучше, чем оставаться здесь, ― согласился я.

И, когда незнакомка бережно подобрала последние крошки и запила всё огромным глотком воды, мы пошли. Она так ни слова нам и не сказала. И лишь позже я понял, что наша единственная свидетельница произошедшего была глухонемой.

До Жемчужины было всего два дня ходу. Мы продирались сквозь бамбуковую чащу, с веток которых на нежданных посетительниц глядели бело-голубые медведи с кружками вокруг глаз, напомнившие мне те, что я видел на носу у изобретательницы Сахар.

― Как называются эти звери? ― поинтересовался я у незнакомки, но она, конечно, не ответила, да и глядела совсем в другую сторону.

Когда Жемчужина объявилась на горизонте, наш запас воды почти иссяк, как и еды, у тонкой как тростинка девушки оказался хороший аппетит. Поселение бурлило жизнью и даже не подозревало о страшной беде, случившейся неподалёку. Рыбачки возвращались из моря на лодках, заполненных до отвала устрицами, раками и свежей рыбой. Дети играли в прятки, громко считая до десяти и разбегаясь во все стороны. Несколько пожилых женщин сидели в ряд и задумчиво глядели в море, изредка обмениваясь репликами. Справа от нас лепили горшки, украшая их жемчужинами.

Жемчуга были здесь буквально повсюду. Чёрной разновидностью оказалась вымощена дорога. Кропотливый труд, на который ушёл, без сомнения, не один год. Хотя меня больше поразило несметное количество чёрный блестящих шариков. Поселение по праву носило своё название. Впрочем, украшая жемчужинами посуду, игрушки (глянцевитые белые шарики служили глазами), разного рода домашнюю утварь и мебель, женщины и не думали обременять собственные тела жемчужными украшениями.