Я едва успела обменять последним взглядом с рабом, как он исчез за дверью, а когда вышла следом, в просторной комнате совсем никого не оказалось. На улице уже ожидал Арчи. Звон колокольчиков больно резанул по ушам, когда выходила.
― Ты долго, ― заметил парнишка. ― Всё хорошо? Прости, что заранее ни о чём не предупредил. Мой поход оказался безрезультатным. А твой?
Я вынула смятый листок, стараясь напустить на лицо свойственную мне невозмутимость, пока Арчи пробегал глазами по корявым написанным в спешке строчкам.
― Это уже кое-что. Твой раб видел женщин, и большинству из них проставили клеймо на лице.
― И?
Он посмотрел на меня:
― Это значит, что их отметили как «чёрных рабов», годных только для самой тяжёлой и грязной работы вроде каторжного труда на рудниках.
Я подумала, что не видела клейма на теле того раба. Наверное, оно располагалось на мало заметном для других месте.
― Правда, что у всех этих юных мужчин нет имён?
― Не мужчин, ― поправил Арчи. ― В Империи за мужчин считаются лишь воины, прочих зовут полумужами, а рабы не относятся ни к тем, ни к другим. У рабов нет ничего своего, в том числе и имени. Они полностью и без остатка принадлежат хозяину.
Кивнув, я не решилась больше расспрашивать, боясь показать излишнюю заинтересованность в жизни рабов, хотя меня волновала только одна из них. Этот запах, его запах, отпечатался на моём теле, напоминая о моменте, когда его искренность и тело принадлежали лишь мне одной. По непонятной причине я была уверена, что больше никому он так не улыбался.
Но размышления оборвали крики высыпавшей на улицу толпы.
― Пожар! Пожар! Горит пустой склад в западной части города!
В воздухе воняло гарью, что принёс ветер.
― Уже позвали кровопускателя? Он мигом затушит, ― уверенно заметил кто-то из толпы. Остальные дружно закивали, и не думая срываться с мест и что-то делать с внезапным бедствием.
― У меня дурное предчувствие, ― обеспокоенно проговорил Арчи. ― Нужно найти остальных.
Мы бросились бегом по улице, расталкивая всех на своём пути. Я обернулась напоследок, чтобы точно запечатлеть в памяти месторасположение борделя, встречающего посетителей переливчатым звоном связки медных колокольчиков.
Примечание: безымянный раб, бывший с Ром, является восемнадцатилетним, но в силу некоторых особенностей выглядит на несколько лет моложе. Об этом будет упоминаться в дальнейшем.
Глава 12. Цена свободы
В допросной пахло плесенью, сквозь решётку просачивались косые капли дождя, лившего с самого утра, а может и с самой ночи. Каменная кладка выглядела свеженькой, это здание выстроили не так давно, но уютно в его помещениях не было никогда. Да и бывало ли уютно в стенах тюрьмы?
Весь зад стал квадратным, пока я сидел на жёстком стуле с прямой спинкой, прикованный цепью к кольцу, торчащему из пола, и рассматривал плесневелые потёки у решётчатого окна. Воображение рисовало образ несчастного безымянного раба Олли Мота, чьи воспалённые и печальные глаза смотрели на меня с этих стен. Требовательно урчал желудок, а горло наполняла лишь влага, витающая в воздухе. Правое плечо болело от удара, который ему пришлось вчера выдержать. И это ещё ничего, если бы не громадный синяк, пятном проступивший на коже, но всяко лучше кровоточащей раны.
Более прочего меня мучила неизвестность. Успела ли сбежать Адигора? Очнувшись на холодном полу, покрытом соломой, от которой несло мочой, я не обнаружил стражницы рядом. Не успел обмолвиться и словом с Олли Мотом, мирно дремавшем в камере по соседству, как меня забрали в допросную и оставили мариноваться в одиночестве и скуке.
Дождь усилился, начав яростнее барабанить по крыше. Дверь отворилась, впуская сразу двух посетителей. Мрачного мужчину лет пятидесяти на вид с сединой в волосах и серой бородой по самую грудь, облачённого в чёрные кольчужные доспехи со стальным нагрудником такого же цвета. Второго я узнал сразу, хоть и при свете дня его лицо чётче вырисовывалось пред взором. Из левой мочки красного рыцаря свисало сплетённое из золотых нитей пёрышко.
Мрачный мужчина замялся на пороге, не сводя глаз с рыцаря, но получив в ответ лёгкий настойчивый намекающий кивок, вышел, оставив нас наедине.
Какое-то время воин смотрел на меня свысока своего роста и положения, которое, очевидно, являлось значительным. Ощущая, как сильно истрепались волосы, я раздражался, потому что скованный тяжёлыми стальными наручниками не мог их поправить. Грязный, побитый и безоружный, я чувствовал себя ещё более жалким на фоне ухоженного и величественного незваного посетителя. И просто отводил глаза, делая вид, будто не замечаю изучающего взгляда рыцаря, взявшего меня в плен. И что за дурак? Стоило просто сразу сдаться или бежать, как появилась возможность. Как же я всех подвёл, ввязавшись в эту авантюру. Непрошенный вздох сорвался с губ.
― О чём вздыхаешь? О своём заключении или, быть может, о свершённом преступлении? ― поинтересовался ясный голос, схожий с тем, что вчера отдавал приказ об атаке.
― О друге, ― ответил я, не поворачивая головы.
― Вот как, ― краем глаза я заметил, как красный рыцарь занял противоположный стул. ― Этот ловкач сумел ускользнуть от нас. Просто взял и запрыгнул на крышу соседнего здания, словно оно гора, а приятель твой ― горный козёл.
Я улыбнулся, вспомнив о горных козочках.
― Печалился бы ты о своей участи, Вас.
Услышав такое укороченное обращение, от неожиданности я резко повернул голову, недоуменно взглянув на внимательно наблюдающего за мной рыцаря.
― Неужели исключительно по имени тебя лишь друзья называют? Прими мои извинения, Вас Ха, ― проговорил он с расстановкой, дробя моё имя на две части и делая ударения на каждой из них.
Не удержавшись, я даже расхохотался от нервного облегчения и шока. Имперские имена состояли из двух частей: личного и родового. У жительниц же Светлого края имена состояли из одного слова и были уникальными, хотя следующие поколения могли брать себе имена уже почивших предков.
И всё же я подивился этому имперскому сознанию, убеждённому, что всё в этом мире ему подобно, а другому и места быть не должно. Какие имена носили реальные жители Островов не имело значения, теперь, когда они часть Империи, то переменятся ей в угоду.
― Твоё плечо болит? ― поинтересовался красный рыцарь, дождавшись, когда мой нелепый смех стихнет.
― Вы меня едва не ранили, ― предпочёл быть вежливым, чтобы не обострять и без того безвыходную ситуацию, ― и ударили по голове.
― Ударил не я. Никогда бы не стал бить исподтишка, предпочитаю добрую схватку. Ведь в случае победы твои волосы достались бы мне, а так они всё ещё украшают твою голову, ― тяжёлая изумрудная коса лежала на плече красного рыцаря, перекликаясь с цветом каменьев на его перстнях.
«А от вашего «украшения» шея не болит?» ― хотел спросить я, но промолчал, облизывая пересохшие губы, ловя отскакивающие капли дождя вытянутыми в сторону окна пальцами.
― Меня всё мучил один вопрос, ― продолжал донимать красный рыцарь. ― Почему ты не сдался? Это была не твоя битва, а мелочь, которую заплатил этот мошенник, явно того не стоила. Почему до самого конца не опускал меча?
― Потому что дурак, ― буркнул я, скорее говоря с самим собой, нежели отвечая на вопрос.
Воина пронял безудержный хохот, полностью заполнивший допросную. От смеха он откинулся назад, полу открыв рот, выставляя на обозрение белые ровные зубы. Такой контраст по сравнению с пугающим прогнившим частоколом Олли Мота. Да и смех у него оказался приятный. Вне всякого сомнения, благородная кровь явилась вести со мной беседу. Надо же какая честь…
Закончив хохотать, красный рыцарь наклонился вперёд и проговорил:
― На тебя не падёт обвинение в государственной измене, если запишешься на добровольную службу в великую императорскую армию, ― он выпрямился на стуле как на троне. ― Вся эта ситуация довольно неприятна. Прогнившие люди на государственных постах, которые наживаются за счёт закупки негодного снаряжения по низким расценкам, а разницу кладут себе в карман. Даже наказание в виде перехода в чёрные рабы их не пугает, столь уверены, что глаз Бога минет, стоит только укрыться в сумерках. Хотя рыцарей предпочтительно уничтожать, чтобы не учинили вреда на новом месте.
