― Надо же, ― я приглаживал волосы, наткнувшись на пару соломинок, выдернул их из спутавшейся причёски.

― Она не такая уж и плохая, ― признала Новжа. ― Может мы бы могли подружиться, если бы решили остаться ещё на семь лун.

― Ты можешь остаться, если хочешь.

― Я хочу ехать вместе с тобой, ― с нажимом произнесла подруга и уселась рядом на краю телеги.

Из конюшни показалась Вралета с парой бурдюков с водой и кустиком какой-то травы. Траву она протянула мне:

― На, пожуй, я слышала вы вдоволь навеселились вчера.

― Благодарю.

От кислой на вкус и немного жгучей травы и, правда, полегчало. Телега покатила дальше, проезжая поселение насквозь. Нам оставалось лишь наблюдать за ленивой утренней суетой женщин, живущих лошадьми. Радушные и дружелюбные некоторые из них махали нам вслед своими шляпами или кричали:

― Возвращайтесь, белочки, непременно возвращайтесь!

― Белочки? ― скуксилась Новжа.

― Так здесь называют лесных жительниц, ― ответила Вралета.

― Я уже поняла. Как меня только не называли за эти два дня.

Я рассмеялся. Ещё непривыкший к собственному звонкому девичьему смеху, который звучал не так уж и часто, немного смутился.

Познакомившись с чем-то новым мы уже капельку изменились. Новжа всерьёз раздумывала, не состричь ли ей косу, чтобы больше никто не узнавал в ней лошадиные черты, но в итоге так ничего и не сделала.

Лежащую впереди дорогу окружали бесплотные пустыри. Безрадостный пейзаж подтолкнул меня улечься на пол телеги и глядеть в голубое небо, покрытое пухлыми белыми облаками, слепленными в разные замысловатые фигуры. На одну бочку с яблочным сидром стало меньше, а мой нынешний рост вполне позволял не ощущать себя стеснённым.

― Так вот, что ты вчера делала, ― проговорила Новжа, усевшаяся рядом с обменщицей, тоже решила поучиться управлять телегой, запряжённой лошадьми. ― Обменивала бочку с сидром.

― Местные его страх как любят, а мне нужна была добротная кожа. Нигде так выгодно не обменяешь сидр, как в Подкове, это я вам точно говорю.

― Интересно, а у них есть хранительница и старшая садовница? Хотя с таким образом жизни трудно представить подобное.

Я прислушивался к негромкому разговору, стараясь не заснуть в покачивавшейся в такт телеге.

― Безбрежные равнины не могут похвастаться такими диковинками, ― ответила Вралета, давая Новже подержать поводья, а сама набивала трубку. Это я понял по шуршанию бумажного пакета, в котором обменщица и хранила табак.

― Что же вы тогда делаете с мёртвыми?

― Сжигаем на высоких кострах, развеивая пепел над полями. Некоторые оставляют себе на память локон волос.

― А наследие прошлого и контроль общих нужд?

― Каждое лето с помощью жребия выбираются по три ответственные за хроники и местное хозяйство, если не хочется, то можно в нём вовсе не участвовать. Для решения вопросов, касающихся всех жительниц равнин, есть Собрание Девяти, но его редко созывают. Последнее было лет двадцать назад.

― Как безответственно, ― охнула Новжа.

Вралета скрипуче рассмеялась, выпуская серое дымное облачко изо рта. Она щурила покрытые сетью морщин глаза от слепящего солнца. Я заметил это, потому что сел, устав глядеть на облака:

― И что такого произошло двадцать лет назад?

― Страшные пожары. Мы чуть не лишились всего, что имели, ― непривычно мрачно отозвалась Вралета, и больше никто из нас вопросами её не донимал.

Деревянный, источенный насекомыми, перевёрнутый на бок крест посреди пустоты ― вот что представлял собой вход в поселение Перекрёсток. Сюда стекались нагруженные телеги со всех концов Светлого края. Несмотря на абсолютную бесплодность здешних земель, селянки спешили кто-куда, едва не спотыкаясь. Занятые, нагруженные мешками и коробами, сплетёнными из полученного из Быстроречья дерева.

Перекрёсток славился переработкой материалов. Здесь плелись ткани и нити, руду переплавляли в слитки, с которыми было гораздо удобней работать в кузне. Шились те самые кожаные жилетки и сапоги. Множество мелких лавочек теснили друг друга, а у нас с Новжей разбегались глаза от невиданных прежде вещей, начиная от странных жёстких полосок для поддержки штанов (их примеряла какая-то женщина, выглядевшая при этом даже через чур довольной), заканчивая круглым куском ткани, растянутым на металлических палках, похожих на расставленные во все стороны полусогнутые лучи.

― И почему в Быстроречье ничего из этого не завозят? ― удивилась Новжа.

― Хранительница Айя озабочена в первую очередь нуждами, а не капризами, ― ответил я, зная, что так оно и было.

Телега резко снизила скорость, вливаясь в поток других таких же телег. Вралета радушно здоровалась со своими подругами обменщицами. Все без исключения держали путь к самому крупному зданию в поселении с косо приколоченной к кирпичному основанию табличкой. Надпись яркой жёлтой краской на чёрном фоне гласила: «Меняльный пост». Крупная дородная женщина выглянула из широко открытого окна на втором этаже, вопя на всю улицу:

― У нас тут полный завал, и откуда вы все повылезали?!

Красное от напряжения и жары лицо исчезло, а из здания высыпали девушки с бумагами в руках, сразу же начавшие отмечать в них содержимое телег и переговариваться с обменщицами.

― Вам лучше высадиться здесь, ― заметила Вралета. ― Я буду весь день занята.

― Спасибо, что подвезла, ― улыбнулся я. ― Было приятно познакомиться.

― Взаимно, белочки, ― с улыбкой откликнулась Вралета, махая на прощание дымящейся трубкой.

Мы с Новжей спрыгнули на мостовую и стали спешно удаляться от телег и суеты. Главная улица была вымощена камнем в отличие от улочек поменьше. Внимание подруги привлекли стеклодувные лавки, я такого тоже прежде не видывал. Кажется, оно было не слишком распространено в Светлом крае. В итоге мы разошлись, сговорившись встретиться на закате у меняльного поста.

Просто прогуливаясь, праздно глазел по сторонам, размышляя, что я вообще здесь делаю. Странствую? Или ищу способ сбежать от сковавшей меня реальности? Жаркая медвежья шкура, которую я прихватил с собой просто на всякий случай, обременила спину своим весом. Вспомним о Велимире, свисавшем с пояса, начал мечтать о блестящем стальном доспехе. Но какая от него нынче могла быть польза? Я стал казаться сам себе смешным.

В этом мире всё было устроено ладно. Люди трудились ради своего и общего блага, делили друг с другом радости и печали. Я мог зайти в любой паб и получить кружку пива за просто так, потому что житьё было славное, всем всего хватало. Не было ни богатых, ни бедных. Никакого расслоения или прямой и тяжёлой зависимости от других. Каждая женщина стремилась найти труд по душе, который и становился смыслом её жизни.

Мне нравилось, я ощущал лёгкость на душе, лишь тяжесть от оружия непрошено ложилась на сердце. Вдруг остановившись, опустился на ступени какой-то закрытой на обед лавки, достал бумажный листок из сумки и начал рисовать кусочком сточенного карандаша эскиз доспехов. Он пришёл мне в голову как озарение, и пусть и без толку, но я не хотел упустить такую идею.

Вот блестящий панцирь с оттиском солнца, расставившим во все стороны, льющиеся волнами, лучи. Отдельные части доспехов для рук и ног, кожаные крепления и лёгкая и тонкая кольчуга. Каким будет шлем? Не слишком ли тяжело для этой тонкой шеи? Может обойтись кожаным? Не лучшая мысль…

Пока я творил, а по Перекрёстку туда-сюда в спешке сновали люди, вовсе меня не замечавшие, померещилось, что всё стихло. В миг перед самой кончиной мир тоже погружался в безмолвие, но тут было нечто иное. Меня будто холодом обдало без всякой причины. Подняв голову, я увидел белоснежного голубя. Он летел страшно медленно, а крылья оглушительно рассекали воздух. Нечто ярко алое капало с кончиков его перьев. Похоже было, будто голубя слышал лишь я, да и заприметил тоже. Но разве птицы столь неторопливы? Обычно они стремительно проносились над нашими головами.

Голубь пролетел мимо и резко завернул к меняльному посту. Стоило ему миновать меня, как звуки снова вернулись в мир, наполнив его шумом. От неожиданности я выронил карандаш. И только теперь осознал увиденное. К лапке голубя был привязан крохотный бумажный свиток. Послание.