Дом был неказистый. Он принадлежал отставному капитану авиации, который жил отчасти на скудную пенсию, отчасти на дань со своих квартирантов.

Герберт приехал с рекомендательным письмом от тетки, но тетка сама не знала Пирсона. Знал капитана отец Герберта. Они когда-то летали в одном полку на «ланкастерах».

Пирсон очень сердечно принял сына своего товарища, погибшего где-то над Эссеном. Наконец-то, хоть на старости лет ему будет с кем поговорить. В комоде он прятал коробочку с боевыми орденами и охотно рассказывал историю каждого из них. Герберт был внимательным слушателем.

В Уорренвилл он возвращался поздно вечером. Целые дни он просиживал в аудиториях, и у него не было ни малейшего желания шататься по шумным улицам Чикаго. Уорренвилл почему-то ассоциировался у него с Европой: старые дома, узкие, грязные улочки, белье, развешанное поперок улиц, и над всем этим — ласковое солнце.

Друзьями он еще не обзавелся. Учеба в чужой стране поглощала всю его энергию. У него не было ни минуты свободной. Врожденная аккуратность и даже некоторый педантизм заставляли его выполнять буквально все требования кафедр, ассистентов и профессоров. Поэтому-то, придя домой, он сразу же садился за книги и за чертежную доску и только во время кофе позволял себе слушать рассказы Пирсона.

Пирсон купил машину для стрижки газонов, и поэтому свои разговоры они перенесли в сад. Старик тщательно ухаживал за газонами, стриг их, подравнивал и часто спрашивал у Герберта, хорошо ли получилось.

Так прошло несколько месяцев. Герберт отлично сдал экзамены. На каникулы он не поехал домой. Дорога в Европу стоила несколько сот долларов, жалко было отдавать такие деньги за место в Сабене. Он предпочел прокатиться по Штатам: Иллинойс, Кентукки, обе Каролины, Джорджия. В малярийном Джэксонвилле деньги кончились, и, как ни досадно было, он возвратился в Чикаго.

Его ожидало письмо от Портера. Карл писал: «В офицерской летной школе мне далеко не все нравится, но, может, привыкну. Напиши, черт возьми, как ты там. Как твои двигатели? Доротти тебя целует».

Герберт давно догадывался, что Карл встречается с Доротти. Еще до его отъезда Карл признался ему, что влюбился в Доротти по уши. Герберт тогда промолчал: не мог же он сказать, что и он тоже втюрился, правда по-своему. Во всяком случае, это не помешало ему уехать на несколько лет.

Он послал на родину открытку — привет Карлу, поцелуй Доротти. Написал и тетке.

Пирсон заболел. Радикулит. Пришлось дать телеграмму в Мемфис и вызвать племянницу. Пирсон — так по крайней мере считал Герберт — был скуп и не хотел тратиться на сиделку. В течение нескольких дней Герберт сам подавал ему лекарства, газеты, еду и ночной горшок.

А потом приехала племянница. Люси оставался год до окончания школы, и мысль о том, что ей придется провести все каникулы у постели старика, приводила ее в отчаяние.

Комната Люси была в глубине дома, рядом с комнатой Герберта. Но ее вещи были разбросаны даже в гостиной. Дом, как принято говорить в таких случаях, ожил. Вернее, его покинула тишина. Только когда Люси по вечерам убегала в город, тишина возвращалась в дом и становилась почти осязаемой. А раньше ни Герберт, ни старик этого не замечали. Оба они теперь особенно полюбили такие вечера.

Однажды эта юная особа решила ближе познакомиться со вторым обитателем дома.

— Мистер Герберт, пригласите вы меня наконец в кино или в бар? Невежливо быть таким букой. Разве вы не понимаете, что я здесь умираю от скуки?

Герберт несколько раз возил ее в Чикаго. Люси быстро освоилась в городе и вскоре прекрасно знала все недорогие увеселительные места…

Связь Герберта и Люси продолжалась полтора года, а потом Люси ушла. Для него это было удачей — и то, что она была его любовницей, и то, что ушла от него. Герберт был мужчиной, а каждый мужчина в этом возрасте страстно желает обладать женщиной. Благодаря Люси он избавился от всех психологических осложнений, которые возникают по мере того, как неудовлетворенное желание врастает в организм, словно дерево в землю.

Люси была взбалмошная девчонка. Она хорошо сделала, что ушла. Но прежде она освободила Герберта от наивной веры, которую он привез в Америку, как болезнь. Теперь он понял, что в Доротти не был заключен смысл всей его жизни, понял также, что вообще не существует женщины, в которой мог бы заключаться смысл чьей-либо жизни.

Карл очень удачно выбрал время, чтобы прислать весточку.

Герберт прочел письмо и сунул его в пачку бумаг, лежащих на столе.

Итак, Доротти — жена Карла. Но это уже не имеет значения. Для него теперь важно другое. Он стал ассистентом, без протекций, без знакомств, без взяток, ценой многих месяцев упорной работы, работы под руководством крупнейших специалистов.

И снова, уже в который раз, он не поехал в каникулы на родину, а проводил их в Уорренвилле и Чикаго. Пухли рулоны чертежей, исписывались горы бумаги, счетная машина стучала над ухом у Пирсона.

И вот одна из кафедр объявила конкурс на лучший технологический метод производства некоторых частей мощного реактивного двигателя.

Герберт выполнил работу и успел в срок представить проект с расчетами. Он дал себе слово, что в ожидании результатов конкурса съездит наконец на родину.

Но вышло иначе.

Всеми силами он пытался разузнать решение жюри и судьбу своей работы. Хорошо бы, какая-нибудь частная фирма заинтересовалась его детищем! Он следил за всеми попытками применения реактивного двигателя в гражданской авиации. Экспериментировали много, и в Америке и в других странах, попадались интересные проекты, а люди продолжали летать из Европы в Токио вокруг света со смехотворной скоростью — триста километров в час.

Он прекрасно знал, что гражданские фирмы почти никогда не располагают средствами на новые модели, которые не то будут летать, не то так и останутся на бумаге. А если даже модель и готова к серийному производству, то всегда возникают какие-нибудь неожиданные препятствия.

Тысячи людей ежедневно покупают билеты на самолеты и оставляют фирмам толстые пачки банкнот, а тем, видите ли, все не хватает средств.

Военные… вот это другое дело. У них всегда есть средства, хотя никто не платит им за билеты. Мы, например, ездим на автомобилях довоенного производства, а в армии они обновляются каждые два года. Откуда у них берутся средства? Глупый вопрос. Берутся, и все.

И Герберт старался, чтобы его идею можно было осуществить быстро, без больших затрат, и в широком масштабе. В таком случае гражданские фирмы не смогут не клюнуть… Если конечно, сам проект выдержит все испытания. И он продолжал ежедневно ездить в Чикаго и наводить справки.

Наконец наступил долгожданный день.

Однажды Герберту позвонил знакомый преподаватель.

— Присуждены три премии. Твой проект в этой тройке. Что? Я думаю, ты рад. Купит ли кто-нибудь? А я почем знаю? Частные фирмы уже несколько дней роются в проектах. В тех, которые им можно показать. На всякий случай возьми патент и жди. Что? Не знаю. Да они всегда так — вынюхивают, высматривают, а потом ничего не берут. Это же нищие! Они хотели бы делать хорошие самолеты без затрат. Сборище нищих. Да, да. Приезжай.

Вечером Герберт поехал в город. Клуб института был переполнен. Все обернулись, когда он распахнул дверь. Несколько профессоров поздравили его.

Через неделю и сам ректор поздравил его с успехом. В разговоре он упомянул о месте старшего ассистента, если Герберт захочет готовить докторскую диссертацию…

Герберт решил прежде всего отдохнуть. Вместе с Пирсоном, который уже поправлялся после болезни, но ходил еще с палкой, они привели в порядок дом.

Собственно, «порядок» — это не то слово: что-то переставили, где-то подкрасили, вскопали клумбу перед террасой, посадили какие-то веники, которые вскоре должны были зацвести. Вечерами они прогуливались по тихим улицам, заросшим густой зеленью.

Потом Герберт купил билет в Денвер.