— Потому что она так сказала.

— Она могла соврать. Если она была чокнутой и под кайфом, вполне могла выдумывать.

Откуда вы знаете, что ребенок не был вашим?

Трасатти поерзал на стуле.

— У меня не было денег. Какая выгода объявлять ребенка моим? У Малеков был класс. Пэтти могла быть ненормальной, но она не была дурой. Знаете, как в старом анекдоте?

— Знаю. Было ли какое-нибудь доказательство? Кто-нибудь проходил тесты на отцовство?

— Думаю, что нет. Уверен. Это было в шестьдесят восьмом.

— Откуда вы знаете, что Гая не обвинили, потому что это было удобно? Он уехал к тому времени. Кого лучше обвинить, чем такого, как Гай?

Трасатти взял карандаш и положил его. Его выражение стало непроницаемым.

— Какое отношение это имеет к Джеку? Я думал, что вы работаете, чтобы его вытащить.

— Этим я и занимаюсь.

— По мне, непохоже.

— Донован рассказал мне о Пэтти вчера. Я подумала, что история может относиться к делу, так что работаю над ней. Вы когда-нибудь видели письма, в краже которых обвиняют Гая?

— Почему вы так говорите? Он это сделал.

— Вы видели, как он это сделал?

— Конечно, нет.

— Тогда это только предположение. Вы когда-нибудь видели письма?

— Почему я должен был?

— Ваш отец делал оценку, когда была обнаружена подделка. Я подумала, может он показывал вам копии, если учил вас, чтобы вы последовали по его стопам.

— Кто вам это сказал?

— Он передал вам свой бизнес, разве нет?

Трасатти улыбнулся мне, моргая.

— Я не понимаю, к чему вы ведете. Вы меня в чем-то обвиняете?

— Вовсе нет.

— Потому что, если да, то вы переходите черту.

— Это не было обвинением. Я не говорила, что вы что-то сделали. Я сказала, что Гай Малек не делал. Я говорю, что кто-то это сделал и обвинил его. Как насчет Макса Аутвейта? Как он сюда вписывается?

— Аутвейт?

— Да ладно, Трасатти. Это имя Гай, вроде бы, использовал на своих фальшивых визитках.

— Точно, точно. Теперь вспомнил. Я чувствовал, что это звучит знакомо. Какая связь?

— Вот почему я вас спрашиваю. Я не знаю. Я думаю, что история Пэтти Мэддисон как-то с этим связана. Ее смерть, подделанные письма. Я просто пытаюсь узнать.

— Лучше попробуйте что-нибудь другое. Их никого не осталось.

— Почему вы так уверены?

Пол Трасатти замолчал. Он начал раскладывать ряды скрепок на магнитном держателе на своем столе. Каждая должна была находиться на одинаковом расстоянии от соседних.

— Ладно. Только между нами, — сказала я.

— Я однажды пытался их разыскать.

— Когда это было?

— Лет десять назад.

— Правда? — спросила я, стараясь не казаться заинтересованной. — Почему?

— Мне было любопытно. Я думал, что у них могут быть другие редкие документы. Знаете, переданные другим членам семьи.

— И что вы сделали?

— Я нанял специалиста по генеалогии. Сказал, что ищу потерянных дальних родственников.

Эта девушка провела поиски. Это заняло несколько месяцев. Она проследила фамилию до Англии, но на этом конце, в Калифорнийской ветке, не осталось наследников мужского пола, и линия вымерла.

— Как насчет дядей, тетей, двоюродных братьев и сестер..?

— Родители были единственными детьми в семье, так же, как и их родители. Никого не осталось.

— Что случилось с копиями документов?

— Подделки были уничтожены.

— А оригиналы?

— Никто их больше не видел. Ну, я не видел, в любом случае. Они никогда не выставлялись на продажу за все те годы, когда я вел бизнес.

— Вы знаете, что они собой представляли?

— У меня есть их описание. Мой отец вел документацию очень тщательно. Хотите взглянуть?

— Очень хочу.

Трасатти встал и подошел к шкафу. Я поймала взглядом стенной сейф и четыре металлических ящика для документов. Над ними, на полках, лежали стопки старомодных папок.

— Я собираюсь все это когда-нибудь перенести на компьютер.

Казалось, он знал, где искать, и я подумала, не делал ли он этого в недавнее время.

Он вытащил карточку, взглянул на нее и закрыл ящик. Оставил дверцу шкафа открытой, вернулся к столу и протянул мне карточку. Кошка уснула, лежа поперек моих коленей, как восьмикилограммовый мешок с песком.

В списке значилось шесть документов: членский сертификат Общества Бостона и личное письмо, оба подписанные Джорджем Вашингтоном и скромно стоившие 11500 и 9500 долларов; юридическое предписание, подписанное Абрахамом Линкольном, датированное 1847 годом, стоившее 6500 долларов, военный документ, подписанный Джоном Хэнкоком, стоимостью 5500, десятистраничный фрагмент из оригинальной рукописи Артура Конан Дойля, стоивший 7500 долларов, и письмо, подписанное Джоном Адамсом, стоимостью 9000 долларов.

— Я впечатлена. Ни шиша не знаю о старых документах, но эти кажутся невероятными.

— Они и есть. Эти цены, на которые вы смотрите, двадцатилетней давности. Теперь бы они стоили дороже.

— Откуда они попали к отцу Пэтти Маддисон?

— Никто не знает. Он был коллекционер-любитель. Что-то он купил на аукционе, а остальные — кто знает. Мог где-нибудь украсть. Мой отец слышал о них, но Фрэнсис — мистер Мэддисон — никогда не разрешал ему их осмотреть.

— Его вдова должна была быть идиоткой, чтобы отдать их, как она сделала.

Трасатти не ответил.

— Откуда Гай узнал о письмах? — спросила я.

— Наверное, Пэтти ему сказала.

— Почему бы она это сделала?

— Откуда я знаю? Она была ненормальная. Делала много странных вещей.

Я заметила, как он взглянул на часы.

— У вас встреча? — спросила я.

— Вообще-то, я надеюсь, что мы с вами закончим. У меня дела.

— Еще пять минут, и я ухожу.

Трасатти беспокойно поерзал, но сделал мне знак продолжать.

— Разрешите мне предложить одну теорию. Ничего из этого не обнаружилось, пока Гай не уехал, так?

Трасатти молча уставился на меня.

Я должна была продолжать, как Перри Мэйсон во время конфронтации в зале суда. Только у меня не получалось так хорошо, как у него.

— Так что, может быть, это Джек был отцом ребенка Пэтти. Я слышала, что он был бабником. Судя по тому, что рассказывал Гай, Джек трахал все, что шевелится.

— Я говорил вам, что он был в колледже. Его даже не было здесь.

— Он приезжал на похороны матери и на весенние каникулы. Это было в марте, так?

— Я не помню.

— Как я понимаю, Гая уже не было. Джек чувствовал себя преданным. Он был сражен тем, что Гай уехал без него, так что, возможно, он обратился за утешением к Пэтти. В тот момент она нуждалась в утешении не меньше него.

Лицо Трасатти ничего не выражало, руки были сложены вместе на столе.

— Вы никогда не заставите меня сказать что-нибудь об этом.

— Джек мог подделать письма. Вы двое были приятелями. Ваш отец был оценщиком. Вы сами могли задумать авантюру и показать Джеку, как это сделать.

— Я нахожу это оскорбительным. Это чистая спекуляция. Это ничего не значит.

Я пропустила это замечание мимо ушей, хотя, то, что он сказал, было правдой.

— Все было в порядке, пока Гай снова не вернулся домой.

— Какая разница?

— В старые дни Гай принимал обвинения во всех грехах, так что все чувствовали себя в безопасности, пока он не объявился снова.

— Я не понимаю.

— Может быть, Гая убили вовсе не из-за денег. Может быть, Джек пытался обезопасить себя.

— От чего? Я не понимаю. Никому ничего не грозило. Кража была восемнадцать лет назад.

Срок давности истек. В архивах нет никакого дела. Даже если вы правы, Джека уже арестовали. Вы сказали, что помогаете ему, а сами только подливаете масло в огонь.

— Знаете что? Скажу вам правду… Мне наплевать, что я подливаю. Если он виноват, значит так тому и быть. Это не моя забота.

— Ну, прекрасно. Вы хотите, чтобы я снял трубку и позвонил Лонни Кингману? Он будет в восторге от вашего отношения к делу, да и Джек тоже. Насколько мне известно, это он вам платит.