Маленький двор был чистеньким, густая трава, маленькие клумбы и кирпичная дорожка, ведущая к дому. Птички чирикали в ветвях молодого дуба, росшего в углу двора.

Я звонила накануне вечером, чтобы убедиться, что Трасатти будет дома. Даже на крыльце я почувствовала запах бекона и яичницы и аромат кленового сиропа. Мой всхлип, наверное, был заглушен работавшей по соседству газонокосилкой. Услышав мой звонок, Трасатти подошел к двери с салфеткой в руке. Он был высокий, худой и лысый, как лампочка.

У него был большой нос, очки с толстыми стеклами и выступающий подбородок. Грудь была узкой, слегка впалой, и расширялась на линии талии.

На нем была белая рубашка и узкие брюки.

Он нахмурился и удивленно посмотрел на часы.

— Вы говорили, в девять.

— Сейчас девять.

— Часы показывают восемь. — Он поднес часы к уху. — Черт. Заходите. Я завтракаю. Садитесь сюда. Я приду через секунду. Хотите кофе?

— Спасибо, не надо. Не торопитесь.

Гостиная была маленькой и идеально оборудованной, больше похожая на кабинет врача, чем на место, где можно задрать ноги. Мебель носила налет викторианского стиля, хотя, на мой непросвещенный взгляд, не являлась подлинной. Стулья были маленькие и вычурные, украшенные деревянной резьбой с изображением фруктов. Три стола из темного дерева были покрыты мраморными пластинами с розовыми прожилками. На одном из них были аккуратно разложены каталоги Сотби. Шерстяное ковровое покрытие было бледно-голубого цвета, с бордюром из китайских драконов и хризантем. Две эмалевые вазы клуазоне были наполнены розовыми и голубыми искусственными цветами. Большая стрелка часов на каминной полке непрерывно щелкала, перемещаясь по циферблату.

Я полистала каталог Сотби, но не нашла ничего особо интересного, кроме письма от маркиза де Сада, которое предлагалось за две тысячи долларов. Предлагаемый отрывок был на французском и казался неприличным. Там еще была хорошенькая маленькая открытка от Эрика Сати мадемуазель Равель с «декоративными бордюрами и поднятой завесой, открывающей изображенные в цвете две руки, сложенные перед розой…»

Много разговоров о «прелестном цветке» и «почтительности». Прямо мои мысли. Я часто говорю точно так же.

Я обошла комнату, разглядывая письма и автографы в рамках. Лоренс Стерн, Ференц Лист, Вильям Генри Харрисон, Джэкоб Брум (кем бы он ни был), Хуан Хосе Флорес (то же самое). Там еще было длинное и непонятное письмо за подписью С.Т. Колридж и какая-то расписка или бланк заказа, подписанный Джорджем Вашингтоном.

Еще одно письмо было нацарапано неразборчивым почерком и датировано 1710 годом, полное исправлений и зачеркиваний, помятое и грязное. У кого хватило ума хранить весь этот мусор? Были ли в те времена люди, чье предвидение проникало сквозь мусорные ящики?

Через холл мне было видно то, что являлось столовой, переделанной в офис. На каждой стене были книжные полки, некоторые простирались через окна, что сильно уменьшало проникающий свет.

Насколько я могла видеть, пишущей машинки там не было. У меня не было причины считать, что Трасатти замешан, но было бы здорово, если бы кусок головоломки встал на место. В воздухе пахло старой пылью, книжной плесенью, клеем, старой бумагой и пылевыми клещами.

Большой кот черепахового окраса изящно пробирался через стол, заваленный книгами.

У этого создания был только огрызок хвоста, и было похоже, что он выбирает место, чтобы пописать.

— Чуствуете себя как дома? — раздался голос позади меня.

Я вздрогнула и даже слегка подпрыгнула.

— Я восхищаюсь этим огромным котярой, — сказала я небрежно.

— Извините, что напугал вас. Это Леди Чаттерлей.

— Что случилось с ее хвостом?

— Она породы манкс.

— Серьезная зверюга.

Любителям животных, кажется, нравится, когда говорят такие вещи, но Трасатти не выглядел умиленным. Он жестом пригласил меня в офис, где уселся за стол, отодвинув кучку книг.

— Работаете без секретаря?

— Бизнес не очень большой. Если что-то нужно, я пользуюсь компьютером наверху.

Расчистите себе место, — сказал он, указывая на единственный стул.

— Спасибо.

Я сложила на пол несколько книг, портфель и кипу газет и уселась.

— Чем я могу вам помочь? Я не могу ничего добавить к тому, что уже сообщил вам о Джеке.

— Это касается другого, — сказала я, когда восьмикилограммовая кошка прыгнула мне на колени и свернулась калачиком. При ближайшем знакомстве Леди Чаттерлей издавала запах влажных носков двухнедельной давности. Я почесала маленькое пятнышко над основанием хвоста, что заставило заднюю часть кошки подниматься до тех пор, пока ее розовый бутон не уставился мне в лицо. Я прижала кошачий зад на место.

Я усеяла свое предисловие множеством уверений типа «не для записи» и «только между нами» и прочих заверений конфеденциальности, прежде, чем перешла к делу.

— Меня интерсует, что вы можете рассказать о Мэддисонах. Пэтти и ее сестре, Клэр.

Кажется, он воспринял вопрос спокойно.

— Что бы вы хотели узнать?

— Все, что вы захотите рассказать.

Пол выровнял кипу книг перед собой.

— Я не был знаком с сестрой. Она была старше нас. Она училась в колледже, когда семья переехала в этот район, и Пэтти стала встречаться с Гаем.

— Мэддисоны были новыми жителями?

— Ну, не совсем. Они жили в Колгейте и купили дом поблизости. У них никогда не было денег, как у всех нас, не то, чтобы мы были богатыми. У Бадера Малека в те дни дела шли неплохо, но он не был тем, кого зовут богачами.

— Расскажите мне о Пэтти.

— Она была хорошенькой. Темненькая. Волосы вот досюда. Он поднял руку на уровень глаз, показывая челку. Как будто выглядывала оттуда. Она была странная, множество фобий, нервные манеры. Плохая осанка. Большая грудь. Грызла ногти до корней и любила колоть себя разными предметами.

Трасатти положил руки на колени, стараясь не трогать ничего у себя на столе.

— Она колола себя? Чем?

— Иголками. Карандашами. Булавками. Однажды я видел, как она обожгла себя. Приложила к руке горящую сигарету, спокойно, как будто это происходило с кем-то другим. Она даже не вздрогнула, но я почувствовал запах горящей плоти.

— Гай относился к ней серьезно?

Я снова прижала кошкину заднюю часть, и она начала работать когтями над моими джинсами.

— Она относилась к нему серьезно. Понятия не имею, что он думал о ней.

— Как насчет других? Донована и Беннета.

— А что насчет них?

— Просто интересно, чем они занимались в тот период.

— Насколько я помню, Донован работал на своего отца. Он всегда работал на отца, тут не в чем сомневаться. Джек тогда учился в колледже, так что домой приезжал редко. На Рождество и весенние каникулы.

— И на похороны матери, — добавила я.

Я извлекла кошачьи когти из своего колена и держала ее правую лапу между пальцами. Я чувствовала, как когти вытягиваются и втягиваются, но кошка казалась довольной, возможно, думала о мышах.

— А Беннет? Где он был?

— Здесь, в городе. Мы с ним оба закончили колледж в Санта-Терезе.

— И что вы изучали?

— Я изучал историю, он — экономику, или бизнес, может быть, финансы. Он что-то менял. Я уже забыл.

— Вас удивило, что Пэтти оказалась беременной?

Трасатти хрюкнул и помотал головой.

— Пэтти трахалась со всеми подряд. Она отчаянно нуждалась во внимании, и мы были рады угодить.

— Неужели. Донован не говорил, что она была такая.

— Она не одна была такая. Тогда это было популярно. Свободная любовь, как мы это называли. Мы все курили травку. Кучка хиппи из маленького городка. Мы всегда были голодными и сексуально озабоченными. Половина девчонок, с которыми мы путались, были толстые, как свиньи. Кроме Пэтти, конечно, она была прекрасная, но чокнутая.

— Очень мило, мальчики, что вы использовали несовершеннолетнюю. И почему вы решили, что ребенок был от Гая?