— Сэр! — взывал последний к милосердию своего хозяина; парик съехал набок, галстук не завязан. — Я пытался остановить его. Я пытался…

— Мистер Доррингтон? — Мужчина в коричневом оттолкнул его и остановился перед Майлзом.

Всякие надежды, что это может быть переодетая Генриетта, пришлось отринуть окончательно. Черты лица мужчины трудно было разобрать, поскольку оно скрывалось под толстой коркой грязи, но лицо это не принадлежало Генриетте, а лишь это и было важно для Майлза.

— Да, — осторожно ответил Майлз.

Он посмотрел на Вона, по-прежнему сидевшего за столом, но тот, для разнообразия, был сбит с толку не меньше Майлза.

— Следовал за вами, — объяснил мужчина в коричневом, все еще стараясь отдышаться. Одежда его, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, некогда была другого цвета, но выглядела так, будто ее выполоскали в грязи, высушили и снова испачкали. — Я ищу вас целый день.

— Меня? — без всякого выражения проговорил Майлз.

— Вас или леди Генриетту. — При упоминании имени Генриетты все присутствующие обратились в слух, за исключением лакея, который, опустившись на колени, скорбно обследовал царапины на затейливом узоре пола, периодически всхлипывая над особенно зазубренной раной. — Я должен передать вам это.

Майлз вырвал протянутую курьером записку, такую же грязную, как и сам курьер, и сразу узнал руку. Джейн не тратила времени на объяснения. На маленьком клочке бумаги стояли только три слова, и Майлз выкрикнул их вслух, даже не сознавая, что делает.

— Маркиза де Монтваль?

Смяв записку в большой ладони, Майлз сунул ее в карман, ткнул пальцем в сторону Вона:

— Я вернусь! — и вылетел из комнаты.

Тонкие морщинки в уголках глаз Вона проступили сильнее обычного, пока он смотрел вслед Майлзу, потом велел слуге отвести курьера на кухню и накормить, а сам задумчиво допил кофе.

Сложив газету, лорд Вон шевельнул пальцем в сторону молчаливого лакея, стоявшего у буфета.

— Скажи Хатчинсу, чтобы помог мне в гардеробной. И проследи, чтобы немедленно подали мою карету. Немедленно.

— Милорд.

Лакей склонил голову в напудренном парике и вышел.

— Я должен, — пояснил в пустоту над буфетом Вон, затягивая пояс халата, — успеть на свидание.

Его губы изогнулись в сардонической улыбке.

— С леди Генриеттой.

— Вы действительно думали, что я вас не узнаю, леди Генриетта?

— Лиди Анри-эта? — поспешно переспросила Генриетта с акцентом — может, итальянским, может, испанским, а может, и вовсе тарабарским; у нее не было времени продумать свою мнимую национальность, но какой бы она ни была, у них там полно гласных. — Кито иэта лиди Анри-эта?

Маркиза с крайне раздраженным видом поджала губы и на мгновение закатила глаза.

— Оделись вы хорошо, — с глубоким сарказмом сказала она, и в голосе ее не слышно было грудных ноток, отличавших ее светский облик. — Должна отдать вам должное. Но ваш акцент оставляет желать лучшего.

— Я нет понимать. Иэто иэсть, как вы говорить? Как я говорить.

— Хватит, леди Генриетта. Довольно. У меня нет времени. Да и у вас тоже. — Черные глаза маркизы неприязненно сощурились.

— У меня много времени, — сказала Генриетта, поставив ведро и сбросив маску и немного попятившись под этим взглядом василиска. — А вот у вас его явно нет. Тогда я пойду? Не хотелось бы задерживать вас, если вы заняты.

Маркиза пропустила ее слова мимо ушей.

— Вы искали здесь своего дружка? — спросила она, наблюдая за лицом Генриетты, как портной, оценивающий рулон материи.

— Моего дружка?

Генриетте не пришлось притворяться, она и в самом деле растерялась. Последний раз что-то, что можно было бы назвать дружком, было у нее в пятилетием возрасте. Означенный дружок был воображаемым гномом по имени Тобиас, жившим на дереве в парке Аппингтон-Холла.

Маркиза с выражением крайнего удовлетворения посмотрела в окно.

— Его пока здесь нет, но он придет. О да, он придет.

Генриетта внимательнее посмотрела на пышную грудь и длинные ноги, не скрываемые изделием, которое едва ли можно было назвать платьем. Маркиза походила не на мстительного агента Французской республики, а на женщину, ожидающую любовника. Мужа Генриетты, если быть точной.

Генриетта вспомнила ту поездку в парке. Майлз не стал бы… Нет, заверила она себя. Он не стал бы. Он уехал в военное министерство.

Но если маркиза послала ему приглашение… В голове Генриетты развернулся весь сценарий. Майлз, чувствуя себя виноватым, что не может больше отвечать на вызванные им чувства (на ум пришло слово «адюльтер» — но адюльтер с кем? Считается ли адюльтером, когда одна женщина — нежеланная жена, а другая — возлюбленная по его выбору?), сунул записку в карман, решив заехать сюда после утренней встречи, просто чтобы объясниться. Маркиза встречает его в прозрачном одеянии, с вздымающейся грудью и в облаке дорогих духов.

Значит, пустой городской особняк был не центром шпионской сети, а местом обольщения. Обольщения ее мужа.

Генриетта не знала, то ли сунуть голову в ведро с золой, то ли выцарапать маркизе глаза. Последнее показалось ей гораздо более привлекательным.

— Вы имеет в виду Майлза? — резко спросила Генриетта.

— Майлза? — Маркиза повернулась в вихре тонкой ткани, как гроза в поисках пустоши. — Вы имеете в виду Доррингтона?

Генриетта злобно на нее посмотрела:

— Насколько я знаю, эти имена обычно употребляются вместе.

— Ах, бедняжка. — Генриетта легче снесла бы ругань сотни женщин, чем жалость одной маркизы, — она, как кислотой, разъедала ее самообладание. Маркиза довольно рассмеялась. — Да вы, я вижу, ревнуете.

Генриетта ничего не сказала. Как можно отрицать такую ощутимо правдивую вещь?

Не успела Генриетта составить достойный ответ, как маркиза, к счастью, отвлеклась на стук колес экипажа, загрохотавшего по неровной булыжной мостовой тихой улицы. Маркиза ликующе вздохнула, отчего грудь ее приобрела пугающие размеры, лицо засветилось торжеством.

— На это у нас будет достаточно времени позднее, — сказала она, хватая Генриетту за локоть. — Но сейчас вы, моя дорогая, определенно de trop[70].

Экипаж замедлил ход и остановился. Где-то за окном заржала лошадь, кто-то спрыгнул на землю. Генриетта едва успела заметить яркую коляску, как маркиза оттащила ее от окна — эти руки под прозрачными рукавами оказались на удивление сильными. Генриетта подумала, что ее просто вытолкают за дверь, но у хозяйки дома была другая идея. Она открыла дверь большого буфета, такого же пустого, как и все остальные буфеты в доме, и впихнула туда Генриетту.

Застигнутая врасплох, Генриетта ударилась голенями о нижний край буфета и полетела вперед головой в его пыльное нутро, больно стукнувшись о пол локтем и ткнувшись лбом в заднюю стенку. Маркиза подхватила ноги Генриетты, засунула их в буфет и захлопнула дверь. Генриетта, встав на четвереньки в надежде хоть как-то выпрямиться в тесном пространстве, услышала лязг задвинутой щеколды.

— Не идеально, — заметила снаружи маркиза, — но пока сойдет.

Генриетта выбрала бы более сильное слово вместо «не идеально». Лицом она уткнулась в задний угол мебели, а ноги вывернулись, как хвост русалки. Генриетта была твердо уверена в одном: ноги так сгибаться не должны. Жалобно чихнув, Генриетта мучительно завозилась, выпрямляясь и возвращая ноги в относительно нормальное положение.

Маркиза властно стукнула по стенке буфета кулаком.

— Тихо там!

Со слезящимися глазами Генриетта сердито зыркнула в сторону звука, но ответить не смогла — была поглощена чиханием.

Ценой ободранных ладоней, обломанных ногтей и растрепавшихся волос Генриетта более-менее села в ограниченном пространстве, подогнув ноги под себя. Буфет, фу га два в глубину и три в ширину, не оставлял места для маневра. Наклоняя голову в сторону, Генриетта могла смотреть в дырочку от сучка в покоробленной дверце (качество мебели интересовало изначального владельца явно не в первую очередь). В крошечное отверстие Генриетта наблюдала за маркизой, в элегантной позе расположившейся на канапе, как мадам Рекамье на известном портрете.