— Генриетта. — Майлз приподнял лицо девушки, серьезно глядя на нее. Генриетта даже не хотела думать, на кого она сейчас похожа — лицо в пыли и грязи, на голове не прическа, а воронье гнездо. — Я хочу сделать тебе предложение.

— Да? — нерешительно отозвалась она, надеясь, что не совсем похожа на горгону Медузу после особенно сильного припадка ярости.

— Попросить о своего рода одолжении, — продолжал Майлз. — Не ради себя, но ради нас обоих.

Генриетта молча ждала, нервы ее были натянуты до предела. Ей даже не хотелось гадать. Когда она это делала, ничего хорошего не получалось: например аннулирование брака, поганки и капуста.

— Я знаю, что это было не самое… — Майлз поискал слова, — обычное ухаживание. Но если ты сможешь с этим примириться, мне бы хотелось забыть о том, каким образом мы поженились. В конце концов, у нас больше шансов, чем у большинства пар. Мы очень давно знаем друг друга. И нравимся друг другу. Большинство браков начинается с меньшего. — Майлз взял Генриетту за плечи, отодвинувшись, чтобы она видела его лицо. — Что скажешь?

То, что Генриетта хотела сказать, нелегко было облечь в слова. Какая-то часть ее купалась в небывалом облегчении. Целый день собираться с духом перед тем моментом, когда Майлз приведет все неопровержимые доводы за расторжение их брака, и услышать от него совсем противоположное — он застал Генриетту врасплох.

И все же… все же… присутствовала в этом какая-то боль. Все это было добрым и разумным, но какими же мелкими казались проявленные Майлзом доброта и разумность. Генриетта, конечно, не питала надежд на восторженные заявления, но необъяснимым образом от сдержанной симпатии Майлза ей стало больнее, чем от прямого развода. В голове промелькнула строчка из старого стихотворения: «Дай всласть любви мне иль презренья всласть! Зной тропиков или полнощный лед…»[65]

Раньше она этого не понимала, но теперь поняла; любовь или презрение в равной мере возбуждали страсть. Но когда предмет твоего обожания обращается с тобой с умеренной нежностью! Это лишало любых романтических иллюзий вернее открытого пренебрежения.

Без слов глядя в серьезные карие глаза Майлза, Генриетта чувствовала себя очень маленькой и очень уязвимой. Но ведь он не виноват, что она не вдохновила его на пылкую страсть, вот и старается изо всех сил исправить неловкую ситуацию — чего она как раз не делает. Генриетта собрала разбегающиеся мысли. Предложение Майлза в высшей степени разумно. А она, с иронией подумала Генриетта, всегда оставалась девушкой разумной. Все это не идеально, но лучше, чем ничего. И может… со временем… Генриетта задавила рождающуюся мысль, прежде чем та оформилась. Она и так уже обрекает себя на разбитое сердце.

— Да, — нерешительно сказала Генриетта. — Да. Мне это нравится.

Майлз порывисто, облегченно вздохнул.

— Ты не пожалеешь, Генриетта.

Одним неуловимым движением он подхватил девушку на руки.

— Что… — Генриетта крепко обняла его за шею, когда он взбежал на крыльцо через две ступеньки, — скажи на милость, ты делаешь?

Майлз лихо ухмыльнулся:

— Вношу свою жену в дом через порог, что же еще?

— Дверь-то, похоже, заперта, — заметила Генриетта.

— Как мало веры, — пожаловался Майлз. — Смотри и учись.

— Если только ты надумал использовать в качестве тарана меня… — предостерегла Генриетта, когда Майлз сильно ударил ногой в дверь.

На третьем ударе дверь распахнулась, и сделал это возмущенный субъект с седыми волосами, пучками торчащими по обе стороны лба как рожки неопрятного бесенка.

— В цивилизованных домах… — решительно начал он, раздувая грудь до опасных пропорций, прежде чем узнал неосторожного хулигана, ломящегося в священные врата Лоринг-Хауса.

Находясь на руках у Майлза, Генриетта оказалась как раз на том уровне, чтобы увидеть завораживающее зрелище — грудь раздраженного человека резкого опала.

— Мастер Майлз! Мастер Майлз!

Взгляд дворецкого в явной тревоге метнулся с Майлза на Генриетту и снова на Майлза. «Руководство верного слуги по совершенствованию навыков ведения хозяйства» прекрасно растолковывало, как полировать серебро и снимать плащи с важных иноземных особ, но никак не проясняло порядок приема блудных сыновей с женщинами на руках.

— Здравствуй, Ствит, — жизнерадостно сказал Майлз, нисколько не смущаясь. Генриетта подавила в себе желание спрятаться под его галстук. — Это твоя новая хозяйка, леди Генриетта.

Генриетта сконфуженно пошевелила в знак приветствия пальцами, когда Майлз победоносно перенес ее через порог под носом у ошеломленного дворецкого.

— Ствит? — шепотом переспросила Генриетта.

— Он из Уэльса, — прошептал в ответ Майлз. — Они еще не открыли гласные.

— Миледи, — с запинкой произнес Ствит. — Сэр. Нам не сообщили о вашем приезде. Ваши комнаты… дом… мы не знали…

— Все в порядке, Ствит. Я тоже не знал, — небрежно бросил через плечо Майлз, шагая к лестнице. — Но отныне мы будем жить здесь.

Дворецкий поспешно собрал лохмотья своей сдержанности, вытянувшись во весь рост, но все равно оказавшись немного ниже Генриетты, то есть если бы она стояла, а не была на несколько футов приподнята над землей. Генриетта попыталась исправить это, повернувшись на бок, но Майлз держал ее крепко.

— Могу я, сэр, от имени всего персонала выразить, — провозгласил Ствит, поспевая за ними, — как мы рады, что вы наконец решили сделать Лоринг-Хаус своим домом.

— Можешь, — согласился Майлз, поднимаясь но лестнице и крепко прижимая к груди Генриетту, — но предпочтительнее в другое время. Можешь идти, Ствит. Иди… — Что делают дворецкие, когда не открывают двери? — Иди дворецствуй.

Из-под руки Майлза Генриетта увидела, как застывшие черты лица Ствита сложились в то, что у простых смертных называется улыбкой.

— Конечно, сэр, — произнес он нараспев и, торопливо поклонившись, бросился вон из холла.

Генриетта сделалась пунцовой и ткнулась головой в галстук Майлза.

— О Боже, — простонала она. — Он знает.

— Генриетта? — Майлз встряхнул ее, заставляя поднять глаза. — Мы женаты. Это разрешено.

— Я все еще не чувствую себя замужем, — призналась Генриетта.

— Мы можем это исправить, — сказал Майлз, пинком открывая первую у лестницы дверь. — Более того, мы обязательно это исправим.

За дверью оказалась маленькая комната, меблированная письменным столом и несколькими изящными стульями. Трудно сказать, что еще находилось в этой комнате — шторы были задернуты, а основная часть мебели стояла в полотняных чехлах, защищающих ее от пыли и времени.

Майлз попятился.

— Ошибся дверью.

— Может, поставишь меня на пол? — жалобно попросила Генриетта, когда ее свисавшие ноги чудом избежали ампутации закрывшейся дверью.

— Как только, — Майлз бросил на Генриетту плотоядный взор, — найду кровать.

На тот случай, если она все же помышляла о побеге, Майлз подкинул ее, поудобнее перехватывая. Генриетта протестующее взвизгнула и крепче обхватила Майлза за шею.

— Не урони меня! — со смехом приказала она.

— Вот так-то лучше, — с огромным удовлетворением сказал Майлз, которому нравилась тяжесть его ноши. Голос его смягчился. — Обожаю, когда ты смеешься.

От выражения его лица у Генриетты пересохло в горле.

— С тобой или над тобой? — неловко пошутила она.

— Рядом со мной, — сказал Майлз, посильнее прижал к себе Генриетту и потерся щекой о ее волосы. — Определенно рядом со мной.

— Думаю, это можно будет устроить, — выдавила Генриетта, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выпалить неловкое признание в любви, которое только встревожит Майлза и положит конец ненадежному соглашению.