— Вы бы удивились. Несколько одеял, бутылка вина…

— Избавьте меня от рассказов о вашей разгульной юности, — напористо сказала я и, отвернувшись, провела рукой по краю пустой глазницы окна, ощупывая пальцами выступы и выбоинки изысканной флорентийской лилии.

— А ваша такой не была? — Его тон сделался теплым, дразнящим.

Я оглянулась через плечо.

— Я о своих поцелуях не болтаю.

— Или только о поцелуях в монастырях?

— Меня это не привлекает. — Я порылась в своей коллекции неточных цитат, подыскивая оружие нападения. — «В могиле не опасен суд молвы, но там не обнимаются, увы!»[59]

— А, но это келья, а не могила, — сказал Колин, направив свет на одну из скамей в нишах; свет веером лег на стену.

— Разновидность могилы, — заспорила я, облизнув губы и чуть-чуть отступив назад. Я уже так давно ни с кем не кокетничала, что практически забыла, как это делается. А ведь мы флиртовали, не так ли? — Могила утраченных надежд и амбиций. Интересно, что эти люди должны были чувствовать, когда монастыри распускали и они вдруг видели, что весь образ их жизни идет… ну, в могилу. — Я сама не понимала, что говорю, сознавала лишь — губы у меня шевелятся, вылетают слова, но за содержание я не отвечала. — Кроме того, это же монастырь, — упрямо сказала я. — Здесь менее всего уместны романтические развлечения.

Колин засмеялся:

— Вы не читали вашего Чосера?

— Нельзя верить всему, что написано у Чосера, — возразила я, но без особого жара, потому что Колин как-то так ненавязчиво оперся рукой о каменную стену у меня над головой.

Я предприняла героическое усилие взять себя в руки и сосредоточиться на своих словах, вместо того чтобы смотреть на губы Колина и гадать… Впрочем, нет нужды углубляться в то, о чем я гадала. История, твердо напомнила я себе. Вот ради чего я здесь. Шпионы. Монахи. Шпионы, переодетые монахами.

Меньше всего меня сейчас волновало, что кто-нибудь вплывет в эту комнату в большом цветочном костюме с табличкой: «Твой Черный Тюльпан здесь». Все мои нервы настроились на мужчину, крича: «Приближается!» Я чувствовала тепло, исходившее от его груди, вдыхала чистый запах порошка, оставшийся на воротнике его рубашки, и мои губы покалывало от того особенного шестого чувства, включающегося только тогда, когда мужчина наклоняется слишком близко и здравый смысл отключается.

Глаза у меня закрылись.

ДР-Р-Р-РИНЬ!

Что-то резко и пронзительно задребезжало, словно враз сработали пять пожарных сигналов тревоги. Я оцепенела с закрытым глазами и поднятым лицом. Должно быть, я походила на крота, вытащенного на свет из его норы. Над собой я чувствовала Колина, точно так же застывшего от жуткого вибрирующего звука. Это был не сигнал воздушной тревоги. Это даже не была Джоан, пришедшая отомстить. Звонил мой телефон. Извещая о приходе сообщения.

Я мысленно чертыхнулась.

И не открывала глаз в тщетной надежде, что если я буду стоять очень-очень тихо и очень-очень горячо молиться, то звук прекратится и мы с Колином продолжим с того же места, как будто ничего не случилось.

ДР-Р-Р-РИНЬ! ДР-Р-Р-РИНЬ!

Мой телефон снова сигналил. Беспрерывно.

Приятная смесь моющего средства и лосьона после бритья отдалилась, сменившись холодным воздухом. Я приоткрыла глаза и оторвалась от стены, пашмина косо свисала с моих рук.

— Вы меня извините? — мучаясь от унижения, спросила я, нащупывая в сумке вибрирующий телефон. Благодаря его несвоевременному вмешательству все остальное вибрировать перестало — за исключением моих раздерганных нервов. — В смысле… это просто… мало ли, что-то случилось, — неуклюже закончила я.

— Конечно, — вежливо сказал Колин, настолько вежливо, что я спросила себя, не приснилось ли мне все предыдущее.

Подобно Чеширскому коту он снова возник у стены в нескольких шагах от меня. Опирается рукой на проем разрушенного окна и выглядит совершенно невозмутимым, как будто все время там и стоял.

Может, и стоял. Может, я все это выдумала.

Выдумки выдумками, но кошмарный звук, идущий из моей сумки, оставался вполне реальным. Телефон все еще завывал в своем чехле от «Коуч». Обдирая замерзшие пальцы о молнию, я вытащила телефон из плотно набитой сумки, всмотрелась в крохотный экран. Он светился злым неоновым светом в темной келье.

«ПЭММИ», — объявил экран.

Я готова была убить ее. Честно, взаправду убить.

Я сделала глубокий вдох и подавила желание швырнуть телефон на пол и топнуть по нему как Гном-Тихогром[60].

Может, Пэмми серьезно заболела. Может, ее бросил… ой, как же его зовут? Они никогда не задерживаются настолько, чтобы я запомнила. Приемлемым поводом для сообщения может быть и похищение мафией с требованием в двадцать четыре часа собрать выкуп. А в Англии хоть есть мафия? Пусть только попробует не быть, мрачно подумала я.

И нажала на кнопку просмотра, текст сообщения Пэмми появился на экране.

«Он еще не сделал шага?»

Для некоторых людей и похищения мафией мало.

Украдкой оглянувшись, я склонилась над телефоном и коротко ответила: «Нет».

Имя подруги мгновенно снова высветилось на экране.

«Почему нет?»

Мои пальцы сами запорхали над кнопками. «Может потому, что некоторые без конца шлют мне сообщения!!!»

Пусть думает что хочет. Я нажала кнопку отправки, за ней — отключения и сунула телефон в сумку. Телефон перестал светиться, отключившись с металлическим воем. Слишком поздно. Ну почему я сразу не додумалась его отключить?

Я трижды мысленно чертыхнулась.

— Кто-то интересный? — спросил Колин.

— Пэмми, — ответила я, хотелось бы, чтобы тоном удрученного удивления, но получилось больше похоже на ворчание типа «ты — Тарзан, я — Чита».

Колин отделился от стены. И хорошо сделал, учитывая состояние остального сооружения; мне не очень-то верилось в его прочность. С другой стороны, перевязывание ушибленного лба даст мне возможность нежно похлопотать над Колином. Оставим без внимания тот факт, что в школе я завалила экзамен по оказанию первой помощи. Трижды.

Может, и хорошо, что он не упал.

— Что натворила на сей раз? — спросил Колин.

— О, все то же самое, — рассеянно ответила я, прикидывая, удастся ли незаметно переместиться в его сторону, не грохоча каблуками по выщербленным каменным плитам пола, будто паля из орудий. Но это все испортит, верно? Ведь необходимо выяснить, интересно ли ему переместиться в мою сторону, а не наоборот. — Вы же знаете Пэмми.

— Да, знаю, — с таким нажимом ответил он, и я невольно спросила себя…

Колин и Пэмми?

Пэмми знакома с сестрой Колина с тех пор, как в десятом классе переехала в Лондон. Серена и Пэмми не очень близки, но пококетничать со взрослым старшим братом Серены ей всегда представлялась масса возможностей. Нет. Я этого как-то не представляю. Кроме того, Пэмми рассказала бы мне. Да? Хм. Я оставила эту мысль на потом.

— Мм… Чосер. — Я снова закуталась в позаимствованную пашмину в бесплодной попытке вернуть ситуацию туда, где мы находились до Пэмми и Рокового Послания. — Вы что-то говорили о Чосере.

В слабом свете фонарика я увидела, как Колин покачал головой:

— Это не важно.

— А мне показалось интересным, — уныло сказала я.

— Да?

Он произнес это слово тихо, но его оказалось достаточно, чтобы мои руки покрылись «гусиной кожей», вызванной отнюдь не ноябрьской прохладой. Даже тени сгустились и затаили дыхание, дожидаясь, какие действия могут последовать за бархатным обещанием, крывшимся в одном коротеньком слове.

— Где вы?

Бодрый голос эхом разнесся по старой келье, разогнав тени и далеко-предалеко отправив романтическое напряжение.

Что дальше? Классная руководительница моего пятого класса? Парад в честь Дня святого Патрика? «Живой» концерт группы «Флитвуд Мак»? Сомневаюсь, что даже в своем первоначальном виде и населенный монахами Донвеллский монастырь не пользовался такой популярностью.