Он — поэт конца, он — поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей. Только так и следует его понимать <…> Юрий Кузнецов не снисходит до утопии. Он говорит тёмные символические слова, которые найдут свою расшифровку, но не сегодня и не завтра. Именно поэтому ему дано громадное трагическое дарование. Именно трагическое. Он — один из самых трагических поэтов России от Симеона Полоцкого до наших дней. И поэтому та часть русской истории, о которой некогда было сказано, что Москва есть Третий Рим, кончается великим явлением Кузнецова.
Евгений Рейн
(«День литературы», 2001 год, март).
<b>Рейн Евгений Борисович</b> (р. 1935) — поэт. Он много лет дружил с Иосифом Бродским и, может, именно поэтому очень долго находился как бы в тени своего бывшего товарища. Хотя некоторые его стихи ни в чём не уступали лирике Бродского, а в чём-то даже и превосходили её.
В «нулевые» годы Рейн, испытывая острую нужду в деньгах, стал навязывать туркменским властям свои услуги, выразив готовность перевести стихи Туркменбаши. В писательском сообществе идея поэта вызвала возмущение. В ответ Рейн объявил войну своей ученице Татьяне Бек и развязал против неё травлю.
Говоря о последней из христианских поэм Юрия Кузнецова и факте самовольного помещения поэтом ряда своих — если бы вымышленных, а то ведь реально существовавших в истории и живущих сейчас! — персонажей в адские глубины, просто невозможно не коснуться нравственной стороны его творчества и, в частности, такого из «смертных» для христианина грехов как гордыня. Именно она ведь является той движущей силой, что позволяет приверженцам метода постмодернизма без малейших колебаний использовать по своему усмотрению не принадлежащие им художественные открытия и находки своих литературных предтеч, «опуская» в случае необходимости любые великие сюжеты, образы, а также фигуры самих их авторов до диктуемого законами постмодернизма уровня пародии и осмеяния, дающих возможность быстро и без особых духовных затрат вырасти до размеров вершителя исторических судеб.
Николай Переяслов
(Из статьи «Латентный постмодернизм Юрия Кузнецова»).
<b>Переяслов Николай Владимирович</b> (р. 1954) — литературный критик. В середине 90-х годов он перебрался из Самары в Москву и устроился на работу в аппарат Союза писателей России, видимо, полагая, что вместе с должностью получит и славу. Но карьера у него так и не задалась (его даже не стал долго держать в своих помощниках московский мэр Лужков). Да и критиком он оказался никаким.
…Большого читателя всё-таки нет, всеобщего литературного процесса нет, и главное: нет ощущения, что вокруг этих «слов» действительно сплачивается Россия. Показателен в этом отношении один из ярчайших (и лютейших) поэтов патриотической России, Юрий Кузнецов. Его фундаментальный сюжет — гибель мира. И в новейшем цикле, озаглавленном «Русское время», он пророчит:
Говорит тупик большой дороге:
«Не пыли! Тебя я обогнал!»
Это мы бежим, Господни ноги,
И бежит на месте наш финал.
Лев Аннинский
(«Дружба народов», 2002, № 6).
С моей точки зрения, один из наших лучших поэтов — Юрий Кузнецов. У него есть стихи, которые я абсолютно не принимаю, особенно когда он говорит о женщинах-поэтах: мол, есть три типа поэзии — рукоделие типа Ахматовой, истерия типа Цветаевой, всё остальное — безликий тип. Но как составитель поэтической антологии и как поэт я никогда не пропущу стихи Кузнецова. Он — один из лучших наших современных поэтов.
Евгений Евтушенко
(Из интервью Александру Щуплову для «Российской газеты», 2002 год).
<b>Евтушенко Евгений Александрович</b> (р. 1933) — поэт. Когда-то он собирал целые стадионы. «Как это ни парадоксально, — писал Михаил Светлов, — но… в своих социальных стихах Евтушенко куда лиричней, чем в своих рафинированно-лирических стихах». В 1964 году Евтушенко в своей поэме «Братская ГЭС» провозгласил: «Поэт в России — больше, чем поэт».
Умер не Божий Дар, являвший миру неповторимые образы. Отслужил своё — организм, обладавший этим Даром.
И всё же весть — ошеломляющая.
Смерть была внезапна, как разящая разум молния. Она не была запланирована всяческими слухами, лежаниями на больничных койках и т. п.
Многие современные стихотворцы патриотического толка, в том числе и я, жили за Юрием Кузнецовым, как за каменной стеной: пока жив этот несравненный Поэт — живы и мы, т. е. — жить можно. Но он ушёл… не попрощавшись. Его как бы срочно вызвали. Позвали. Вряд ли — «всеблагие». И вряд ли — на пир. Его позвали в могилу. А ведь он не был стариком в поэзии, её пенсионером. Он работал. Да и по возрасту, во всяком случае — для меня, который старше Юры на десять лет… Печально, однако — неотвратимо. Т. е. — безжалостно.
Юрий Поликарпович Кузнецов был и остаётся крупнейшим русским поэтом, и не потому ли, вот уже второй день после его смерти, — ни слуху, ни духу в средствах массовой информации об этой утрате, во всяком случае — здесь, у нас в Питере. О каком-нибудь гандболисте-футболисте долдонят по радио и телеку до хрипоты! А ведь все эти «исты», в том числе от политики, — ничто по сравнению с гением от поэзии. Ибо нравственный вклад его в судьбу народа несравним с усилиями марионеток.
Повторюсь: можно горько поплакать по усопшему человеку, по его хрупкой оболочке, но Дар Божий, которым этот человек обладал, — нерушим. Ибо — нерукотворен. А Душу Поэта — упокой Господи!
Глеб Горбовский
18 ноября 2003 года
<b>Глеб Александрович Горбовский</b> (р. 1931) — поэт. Юрий Кузнецов считал, что в русской поэзии 90-х годов если кого и стоило выделить, то в первую очередь Горбовского. Другие поэты, по его мнению, по своему уровню стояли намного ниже.
Есть знаменитая русская могила, там на камне выбито: «Здесь лежит Суворов».
Неохота выбирать оценочные эпитеты для Юрия Кузнецова. Здесь вот, перед нами, лежит Юрий Кузнецов.
Это истинно эпоха в нашей литературе и жизни. Один из последних общенациональных поэтов. Центробежные силы господствуют; все разбились на жалкие кучки. Юрий Кузнецов — да, из общих.
XXI век, третье тысячелетие, как и следовало ожидать, начинается неудачно для нашей литературы. Проскурин, Юрий Кузнецов…
Много точек. Людей измотали 90-е годы, теперь мы это расхлёбываем. К чему я это?
Юрий Кузнецов был человек жёсткий в самом лучшем смысле этого слова. Он всегда помнил о главном и не шёл на компромиссы ни в духовном, ни в житейском плане.
Человек волевой и мужественный как творец и как гражданин.
Земля пухом, царство небесное.
Его поэзия — его наследство нам.
Воля и мужество — его завет нам.
И ничего другого нам и не остаётся и не может остаться.
Владимир Гусев
2003 год.
Творчество многих поэтов, имена которых сейчас «на слуху», не несёт в себе той великой духовной новизны, оставленной Юрием Кузнецовым… Например, «Атомная сказка» — это определение целого века, а быть может, и двух. И почти единственное во всей истории. Быть может, нечто похожее было у Боратынского, но Юрий Кузнецов сделал это, по моему мнению, точнее и сильнее.
