Уважаемый Юрий Поликарпович!
Мне доставило большую радость знакомство с Вами. Я — Ваш давний поклонник, мне очень близко Ваше слово, оно часто — как бы и моё. То есть в том смысле, что, имея дар, я бы говорил именно так и именно то, что говорите Вы подчас. Такое бывает исключительно редко.
Георгий Свиридов
(Из письма композитора Юрию Кузнецову, 2 января 1986 года).
<b>Свиридов Георгий Васильевич</b> (1915–1998) — гениальный композитор. Хотя, с другой стороны, литературовед Сергей Небольсин, славя графоманские оды некоего Игоря Тюленева, как-то выразил недоумение: и что это охранители носятся со Свиридовым, мол, кто это такой, ведь его даже и близко нельзя сравнить с Рахманиновым.
Лирическая личность Ю. Кузнецова, бесспорно, наделена волей и незаурядностью. Она не в состоянии смириться. Бессилие ей чуждо, хотя её и не назовёшь героической, поскольку крайне индивидуалистична и «не видит» чужого сознания. Силы для противостояния она черпает лишь в себе самой — отсюда эта пресловутая «жестокость», которая на деле есть позиция максимализма, содержащая в себе, кстати, немало инфантильного — герой просто не может спокойно принять в себя, «что вечного нету — что чистого нету», ему раз нет вечного и чистого, то есть идеального, то и вовсе никакого не надо. Отсюда же и постоянный мотив одиночества, глухие жалобы на то, что «В поколенье друга не нашёл», что «было до вас мне далёко», скорбное осознание невозможности обрести реальную теплоту человеческих связей. В общем, духовный путь этой лирической личности достаточно явен: детскому сознанию, потрясённому войной, мир представился изначально и непримиримо расколотым.
Ирина Слюсарева
(«Юность», 1986, № 5).
<b>Слюсарева Ирина Николаевна</b> — критик. Она родилась в Воронеже. В 1985 году Слюсарева окончила Литинститут и осталась в аспирантуре у Евгения Сидорова. Впоследствии она стала преподавателем Литинститута. После распада Советского Союза Слюсарева профессию критика сменила на журналистику и занялась освещением деловой жизни России. В 2005 году она возглавила журнал Национальной ассоциации участников фондового рынка «Вестник НАУФОР». Исследования русской поэзии остались в прошлом.
Кузнецов прислушивается к себе, к подземным гулам бытия и пишет, ужасаясь, обливаясь слезами, пишет страстно, самозабвенно. В центре его внимания не фальшь обыденности (вроде «купила мама Лёше отличные калоши»), а фальшь бытия, он выражает тектонические процессы планетарного сознания и процессы в сознании маленького человека в их сопряжении — иногда странном и фантастическом.
Ю. Федьков
(«Книжное обозрение», 1986, 12 сентября).
<b>Федьков Ю.</b> — читатель газеты «Книжное обозрение». В 1986 году он жил в Курской области, в селе Коровкино.
Поэт душевной боли, языческого мироощущения, он
[Кузнецов. — <i>Ред</i>.]
интуитивно привносит во все свои стихи дохристианский мир, потому так естественны в его простонародной речи, полной современных алогизмов, явления и герои не только русских, но и античных мифов, потому народные хоры в стихах предрекают его судьбу, подобно хорам греческих трагедий.
Лариса Васильева
(Из статьи «В самый раз», газета «Литературная Россия», 23 января 1987 года).
<b>Васильева Лариса Николаевна</b> (р. 1935) — поэт. Её отец был одним из создателей танка Т-34. Сама она окончила филфак МГУ, а в поэзии своим учителем считала Сергея Наровчатова (у которого с 1966 по 1970 год занимался в Литинституте Юрий Кузнецов). В 90-е годы Васильева от поэзии практически отошла, взявшись за книги о жёнах и детях кремлёвских вождей.
Бывают поэты, на которых трудно писать музыку, хотя и очень хочется. Они не очень укладываются в творческое сознание композиторов. Юрий Кузнецов — один из них. Его стихи, в которых затрагиваются историко-философские аспекты — любовная лирика и юмористические стихи поэта мне, честно говоря, не так близки, — требуют нового качества в музыке, нежели тот музыкальный язык, которым я пытался писать романсы, хоры на слова Рубцова или оперу «Житие лейтенанта Сошнина» по мотивам «Печального детектива» Астафьева. Здесь, видимо, должен быть совсем иной язык, другой требуется подход к слову. Может, необходим какой-то распев. Не знаю. Это должно само собой прийти. Во всяком случае, я не хочу отказываться от попыток выразить некоторые стихи Кузнецова музыкально.
Кирилл Волков
(Из интервью Вячеславу Огрызко для «Книжного обозрения», данное в 1987 году).
<b>Волков Кирилл Евгеньевич</b> (р. 1942) — композитор. В разные годы он написал несколько опер по мотивам прозы Виктора Астафьева, Бориса Пастернака и Валентина Распутина.
…Ближайшие опоры мировоззрения Ю. Кузнецова во многом прослеживаются в новом искусстве, разветвлявшемся в 10-20-х годах на множество более или менее «левых» ручейков, а особенно опознаваемы — в стихотворной советской романтике 30-х годов (ибо свято место пусто не бывает, и абсолютная безотцовщина — это лишь утопическая, самолюбивая мечта Ю. Кузнецова).
Татьяна Глушкова
(Из её книги «Традиция — совесть поэзии», М., 1987).
Есть стихи умные, но остывающие. Кузнецовский стих для меня всегда тёплый, свежий по ощущению, словно только что с пылу, с жару.
Валентин Распутин
(Из интервью Вячеславу Огрызко для газеты «Книжное обозрение», данное в Иркутске в конце 1987 года).
<b>Распутин Валентин Григорьевич</b> (р. 1937) — прозаик. Его повести «Живи и помни», «Последний срок» и «Прощание с Матёрой» стали классикой русской прозы двадцатого века. Юрий Кузнецов в разные годы относился к писателю по-разному. Известно, что он не сильно жаловал рассказы и повести Распутина конца 90-х годов.
Я пил из черепа отца — закрываю глаза — изображению зрения не доступен, не мыслим образ. Но это страшно. С каждой новой полемической или критической статьёй об авторе вышеупомянутой строки утверждаешь себя о жестокости и отсутствии культуры в его стихах. Но невозможно найти его книг, это и привлекает внимание. Согласитесь, непросто иметь своё, определённое мнение о поэте, когда знаешь частицы его творчества, да и те профильтрованы зрением от публикаций критиков, что безнадёжно отравлены книжным разумом.
Не так давно мне улыбнулась удача — с вниманием и любовью прочитал три книги поэта Юрия Поликарповича Кузнецова. Естественно, написать письмо в те дни не мог, Ю. Кузнецов — поэт с глубокой мыслью над строкой. Писать о культуре поэзии Ю. Кузнецова необходим простор, к сожалению, пишу лишь письмо-отзыв на опубликованные письма читателей в «Книжном обозрении».
«Две луны зажгу над бездной — Не закатные глаза» — это неожиданный С. Есенин. Можно привести пример проще: «Есть Маяковский, есть и кроме — остальные…» Отчего же Вы возмущены от слов: «Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные — обман и подделка». Быть может, Ю. Кузнецов — это Е. Евтушенко, или А. Вознесенский — Ю. Кузнецов? Стихотворение это исключительно о поэзии сегодняшнего дня. Предвзятости не вижу. Право на индивидуальность; крик Вам же: это настоящее! Не под-дель-но-е!
В интервью «Мир мой неуютный» Кузнецова не захотели понять, правильно осмыслить его слова о том, что лучшие люди военного поколения погибли.
