Давным-давно под суеверный ропот
У питекантропа родился робот.
Взглянул на мир и усмехнулся криво.
Воздвиг в уме, преданье говорит,
Воздушный замок атомного взрыва,
Где Агасфер в подсвечнике горит.
Глядел в кривое зеркало Вселенной
И наблюдал за нашей жизнью бренной,
Где шла ко мне из бездны бытия
Единственная женщина моя.
Навстречу шла. Она была прекрасна,
Как образ, предназначенный судьбой.
Но робот стронул на волос пространство:
Она прошла — я встретился с другой.
Так забавлялся робот… Вдруг зерцало
Незримо, но упорно замерцало.
И он увидел девушку. Так ясно
Ее душа сияла сквозь покров!
Стал разнимать пространство, но напрасно:
Все время выпадала ей любовь.
В ее лице стоял нездешний пламень,
За воздух задевали рукава.
Ни птиц не слышно, ни людей. Едва
Слетит звезда, во мраке вздрогнет камень,
Безмолвие, шаги крадет трава.
Он встал, минуя выси и глубины,
Перед лицом, похожим на зарю.
— Так это ты, мой умный и любимый?
— Да, умный, но не твой и не люблю. —
Она сияла на земной равнине,
Как в зимний полдень летняя звезда.
И он сказал: «Теперь иль никогда!» —
Вот древнее проклятие гордыни!
Он подошел со сжатыми губами,
Замкнул ее в холодное кольцо.
Но поцелуй и неземное пламя
Расплавили железное лицо.
Его гордыня обернулась бездной.
Ослепший, он не знал куда ступить.
Но тень осталась на груди железной
От той, которой выпало любить.
Какая мысль, скажи, тебя ломает?
В одном часу двоятся ночь и день.
Метался призрак: — Что меня сжимает? —
Объятия мои, — сказала тень.
Сдирая тень, он по земле бежал
И землю длинной смертью заражал.
И обгорел по контуру той тени,
И рухнул перед миром на колени.
В глухой тоске по юности прекрасной
Я вижу мысль, конец ее ужасный:
Земля мерцает, кое-где дымится
Обломком крика скудное жилье.
Чтоб не сгореть, на тень садится птица,
Но лапы отсыхают у нее.
Край обратился в жгучую пустыню.
И пересек ее один из всех, —
Кто обмотал пяту девичьей тенью.
Но было его имя —
Ахиллес.
