Почему она не встала на защиту своего старшего брата? Почему не бросилась умолять старого князя, чтобы он пощадил его? Ведь казнь, которую придумал для него старый князь, пострашней была взаправдашней казни!
Не любила брата?
Нет, она его любила.
Тогда почему?
На все эти вопросы у меня есть один ответ — не знаю! Да и никто не знает. Разгадать женское сердце, да к тому же лесбийское, не дано никому.
Но вот что она написала об этом обеде в своем письме Катишь Безносовой.
…Видит Бог, я не хотела ехать на этот обед, но один человек убедил меня и Парашу, что мы обязаны на этом обеде присутствовать. И мы с ней поехали. Сей благородный человек был у нас за кучера. Это сыграло свою роковую роль. Будь он не за кучера — он был бы на этом обеде непременно — и, думаю, что не случилось бы то, что там случилось. Но все по порядку.
Не доехав до дворца князя чуть ли не целую версту, мы с Парашей вынуждены были выйти из кибитки и идти до дворца пешком.
От негодования я даже не чувствовала холода, а увидав князя Андрея в обществе с той француженкой и конногвардейцем Бутурлиным, мне просто стало жарко.
Ты права, Катишь, Бог для этого создал француженок.
Она вертелась вокруг своих любовников веретеном, словно пряла какую пряжу.
Только наши с Парашей взгляды остановили ее кружение, но лишь на мгновение.
О, Катишь, эта француженка!.. Я не могу найти приличных слов.
Они не соизволили к нам даже подойти! Зато управляющий князя был сама любезность. Тут же он нам рассказал, что эта троица на глазах у всех вытворяет.
«Эта мадмуазель, — тонко и деликатно заметил он, — впрягла в свои сани эту пару жеребцов — и всю ночь на них катается!»
Думаю, тебе не надо объяснять, что значит «впрягла в свои сани эту пару жеребцов — и всю ночь на них катается!» Мы с Парашей сразу поняли. И тут же к нам подскочил жеребец Бутурлин — и (представь, Катишь, наше негодование) влепил управляющему князя пощечину. Разумеется, управляющий вызвал наглеца на дуэль.
Завтра они будут стреляться. И я молю Бога, чтобы Он был на стороне правды и справедливости.
Но я продолжу.
Все мерзости нас ждали впереди. И мы, скажу откровенно, были к ним не готовы.
Брат мой Ипполит так был потрясен всем этим, что в самом начале обеда покинул его.
«Ты как хочешь, Мари, — сказал он мне, — но я не намерен терпеть оскорбления от нашего дяди — и ухожу!» Я же решила остаться. Не могла же я оставить Парашу одну?! Она так увлеклась беседой с привидением матери князя Андрея, что наотрез отказалась покинуть этот обед.
Да, Катишь, на этом обеде присутствовали привидения. И не одно — а два!
Второе привидение было полковника Синякова.
Его убил на прошлой неделе князь Андрей. Вот оно, привидение, и явилось! Но почему-то в убийстве полковника обвинили все Ипполита. Поэтому он и покинул этот обед!..
Я еще буду цитировать это письмо — и не один раз, а от комментариев пока воздержусь по одной простой причине. Мария, мне кажется, в своем письме просто-напросто лгала — или заблуждалась. Например, принять полковника Синякова за его привидение?! Полковник, правда, куда-то исчез, когда Христофор Карлович письмо стал зачитывать, но ведь княгиня Вера никуда не исчезла! А что она о своем брате Ипполите Катишь своей написала? Он с негодованием покинул этот обед! Да его вывели с этого обеда. Так что вернемся в столовую залу. Обед этот в самом разгаре. Старый князь скоро наших американцев «экзаменовать» начнет.
— Полно, графинюшка, реветь! — раздраженно выкрикнул старый князь.
Вот чего он не мог терпеть, так это женских слез по любому поводу, — особенно, если причиной этих слез он был сам.
Конечно, Мария заплакала, вспомнив своего брата Дениса Балконского, — и плач ее был плачем по мертвому брату. И князь будто угадал, что написал ей в своем письме гвардейский полковник Денис Балконский — адъютант нашего генералиссимуса непобедимого — и закричал:
— Рано смерть их оплакивать! — Закричал, будто криком своим он оправдывался перед кем-то, будто в том, что Мария плачет, есть и его вина. — Спасутся, — вдруг сказал он убежденно.
— Как? — подняла глаза на него Мария.
— Я им прошлым летом партию воздушных шаров поставил. Они на них от неприятеля, графиня, куда хочешь улетят.
— Да? — недоверчиво спросила Мария.
Чтобы ее брат бросил гибнущую армию, бросил Александра Васильевича Суворова — и улетел на воздушном шаре! — было, разумеется, невозможным. Но может быть, воздушные шары для другого были предназначены? Может, с помощью этих шаров они неприятеля разобьют? А старый князь просто оговорился: не улетят, а разобьют!
Нет, старый князь не оговорился. Он и на оболочках шаров этих приказал аршинными буквами написать по-русски и по-английски:
Когда Александр Васильевич Суворов эту надпись прочитал, он в гневе чуть все эти шары самолично на кусочки мелкие не порезал! Еле его уговорили.
За шары эти немалые деньги были заплачены — да и надписи эти можно было закрасить.
Скажу сразу, что в спешке не закрасили. И когда шары эти все-таки пришлось в небо поднять, англичане со своих кораблей прочитали их — и сдержанно, по-английски, захохотали.
Кстати, казенные деньги, что ротмистр Марков в карты проиграл, для покупки этих шаров были предназначены.
Помните, что эти деньги англичане в карты у ротмистра выиграли, а потом ему их вернули. Так что, по-русски говоря, мрачный английский анекдот о наших русских воздушных шарах англичане сочинили.
Мы к этому анекдоту в четвертой части моего романа еще вернемся. Там же расскажу, почему старый князь эту надпись на шарах приказал написать. А пока нам некогда, потому что серебряное убийство все-таки произошло! И весь обед княжеский насмарку пошел.
Все, что Жаннет со старым князем задумали, убийца серебряный им не дал осуществить. Враз порушил. Истинным ведь профессионалом он был.
Монетка серебряная на решку легла! Поэтому это убийство назвали так, а не по аналогии с чернилами серебряными.
Ох уж и нахохоталось всласть привидение хохочущее, когда я в парусной комнате об этом убийстве следующую главу писал!
«Ужо тебе! — крикнул я ему. — Англичане ведь дохохотались!» И привидение смолкло навек!
Во, как его я урезонил.
Правда, на следующий день привидение опять ко мне пришло, когда я главу о дуэли Бутурлина с управляющим стал писать. А сейчас попытаюсь эту главу дописать, хотя весь уже там — у рва заснеженного, где солдатики свои ружья наизготовку взяли и команду «Пли!» ждут, чтобы по управляющему и графу Ипполиту выстрелить.
И все-таки прервем описание обеда.
Там, конечно, много чего еще интересного было. Но все же прервемся. А может быть, вовсе его пропустим.
Ведь, ошельмовав (другого слова я не подберу) графа Ипполита и управляющего подложным письмом, цели своей ни Жаннет, ни старый князь не достигли — подлинного злодея в нашей истории они на чистую воду не вывели!
А может, и не хотели выводить? Ведь прямых улик против него у них не было. И этим подложным письмом они хотели спровоцировать его на ответные действия?
Да, хотели.
И он ответил так, что у меня голова кругом.
И все же скажу откровенно: если бы Жаннет это письмо управляющему в комнату его не подбросила, то не было бы этого убийства серебряного.
За чтением этого письма Христофор Карлович управляющего застал — да письмо из его рук бесцеремонно и вырвал!
Нет, сказочник наш остзейский, конечно, мне не симпатичен, но к серебряному убийству он почти не причастен. Хотя, господа читатели, кто его знает. Но больше всего меня тревожит, что уж больно математически выверено было это убийство, — на столько ходов вперед, гроссмейстерски, убийцей просчитано, что не сам ли Порфирий Петрович к этому убийству… свою, так сказать, руку приложил? Ведь об этом убийстве в его клеенчатой тетрадочке нет ни единого слова, будто его и вовсе не было.
