Стоит выделить, что шестнадцать веков тому назад Августин ввел в научный понятийный оборот термины: эволюция, прогресс, цивилизация, культура. При этом не суть важны те ереси, какие впоследствии вкладывали в эти понятия материалисты всех религиозных и атеистических мастей.

Именно в работах и в жизнеописании Блаженного Августина, доныне не утративших непреходящей насущности, исходя из христианского цивилизационного прогресса от Града Земного к Граду Божьему, нам представляется очевидным и необходимым отыскать основополагающие ответы-свидетельства на многая множество принципиальных исторических вопросов. И среди прочего, перейдут ли история и те, кто ею душевно интересуются, когда-нибудь, где-нибудь от единичного и частного к общему и всеединому? Зависит ли этот переход от того, насколько успешно мировому человеческому сообществу удастся экуменически изжить псевдоисторический материализм, бездуховный фальшивый историзм, ложную анахроническую эклектику в технософистических описаниях материальной культуры, какие тернием, волчцами и плевелами произрастают с доисторических времен пагубно для истины? Ибо истинной, что для нас неопровержимо следует из жизни и трудов Аврелия Августина, предстает лишь идеалистическая абсолютная духовная надвременная историософия конкретной прогрессивной эволюции, несоизмеримая с относительными произвольными гуманистическими абстракциями, скороспелыми и скоропортящимися материалистическими спекуляциями или лукавомудрыми языческими фикциями о бессмертном времени, уподобленному скалярной линейности якобы вечно самодвижущейся и неуничтожимой материи.

 Впрочем, сейчас самое уместное время свернуть сие длинное авторское предисловие-экзордиум, еще глубже не внедряясь в философские умозрительные отправления, чтобы отметить два предварительных обстоятельства, какие по нашему мнению должны предшествовать чтению историко-теологического романа об Аврелии Патриции Августине.

В первом приближении мы содержательно оставили в большинстве своем без изменений прямые и косвенные цитаты из произведений нашего литературно-исторического протагониста в том самом виде, в каком они растиражированы в русских устарелых переводах, явно нуждающихся в должном основательном редактировании. Только лишь в нескольких особых случаях ваш автор посмел обстоятельно выправить вопиющие печатные искажения буквы и духа высказываний учителя и отца Христианской Церкви пресвитера и епископа Августина Святого и Блаженного из Гиппо Регия.

Засим хотелось бы подчеркнуть без ложной скромности, почему стиль и язык настоящего авторского предисловия по нашему мнению в значительной мере соответствуют необходимому адекватному переводу основных произведений Аврелия Августина. Переводчик-литератор да разумеет, если он озадачен идеальной научно-теологической целью переводить классическую патристику умно, современно и своевременно.

Во вторую голову, предваряя недоумения слабо или мнимо верующих, чье-либо конфессиональное недомыслие и беспочвенные обвинения в ереси, мы заявляем о нашей непоколебимой приверженности Символу веры Русской Православной Церкви. При этом мы не испытываем никоих сомнений в богооткровенности и богодухновенности первооснов и синергического всеединства экуменического Святого Писания, избегая гуманизирующего доктринерства, рационалистического начетничества, казуистического талмудизма и облыжного буквалистского фундаментализма.

Мы почитаем традицию истины во всемирной экклезии христианской и не дерзнем огульно отрицать Промысл Божиий в перипетиях становления и развития христианства. Вместе с тем оставляем за собой право на поэтическую вольность и академические свободы в трактовке церковного предания, полагая всех составителей и сочинителей Священной истории не более и не менее, нежели людьми, отнюдь не избавленными Божьей милостью от недостаточного недостоверного знания, прекраснодушных ошибок, добросовестных заблуждений, извечного человеческого искушения выдавать желаемое за действительное. Бог нам всем в помощь по мере откровенной веры нашей. Ему едино судить и располагать, когда мы всего лишь предполагаем, надеясь на прозрение и просветление.

Пресветлый Господь и с вами, наши благорасположенные читатели, коли вы благосклонно прочли все вышеизложенное. Слава Богу, мы начинаем «Блаженство по Августину»!

Будь то в городе или в деревне, по обыкновению епископ спал чутко и неглубоко, порой настороженно. Потому и расслышал ночной заполошный крик петуха, раздавшийся где-то в отдалении. Поблизости на вилле первому глашатаю утренней зари попытался вторить другой. Спросонок что-то сипло, невнятно крякнул по-утиному, осекся, потом прокашлялся, будто старик, и со второй попытки звонко, молодо и бодро возопил, весело заорал, радостно захлопал крыльями, но тотчас угомонился. Наверное, сообразил дурак — вокруг-то непроглядная темень на исходе ночи.

Покидать теплое уютное ложе, подниматься в холодной темноте епископу вовсе не хотелось. Время, прожитые годы, преклонный возраст безысходно, неумолимо сказываются на бренной и тленной плоти человеческой. Осенью, зимой, весной епископ Аврелий отчаянно страдал от перемежающихся тепла и холода — противно мерзли руки, ноги; неприятный озноб заставлял омерзительно дрожать плечи и спину. Иногда от внезапно наступивших холодов шея покрывалась красными пятнами, на предплечьях и голенях вспухали нарывы, голос садился и становился хриплым, сдавленным, шершавым.

В остальном Аврелий не чувствовал этих вот 55 лет с лишним и был весьма далек от старческой немощности. Душой и телом по-прежнему пребывал крепок, здоров и силен не хуже сорокалетнего мужа в самом расцвете зрелых сил. Припомнив строчки Ювенала о здравом бодром уме, наставляющем глупые бездуховные телеса на путь здоровья и долголетия, смирения ради епископ девять раз повторил «Господи, помилуй!» по-гречески. Затем откинул меховое одеяло, сшитое из теплых шкур южных обезьян, с удовольствием погладил густой мех и встал с мягкого ложа, оставив нагретую пуховую подстилку и пышную подушку.

Хитроглазый вольноотпущенник грек Каркион, управляющий кесаревым сальтусом и виллой Дилекта и думать не смел, как бы оконфузить или же возмутить высочайшего знаменитого гостя показной роскошью в консульских покоях. Вилик отлично вызнал: суровый и мудрый епископ Августин из приморского Гиппона предпочитает простоту и удобство, безоговорочно осуждает восточные царские излишества и западные кесарские роскошества.

Епископ на ощупь отыскал седельную суму, достал старое, порядком выщербленное железное огниво, кресало-кремень в медной оправе, сухой трут. С первой попытки сноровисто высек крупную веселую искру, воспламенил трут, зажег масляный светильник у изголовья простого дубового ложа с хорошо натянутыми кожаными ремнями. Обычное спальное место главы семьи среднего достатка куриалов или декемвиров где-нибудь в проконсульской провинции на западе ли, на востоке. Или как здесь в Африке, на южном лимисе цивилизованного римского мира, вселенски, домовито, по-хозяйски охватившего средиземье всех частей света, то есть Град Земной. Нынешние римские смуты и нестроения не в счет, если имперский доминат переживал и худшие времена…