Тогда как о непреклонном решении христианского философа Аврелия совсем удалиться от мирской докучливой суеты, взяв собой нескольких ему преданных старых и новых друзей-учеников, любящую мать и любимого сына, заранее были отлично осведомлены святые отцы Амвросий и Симпликиан. Ибо православная и католическая Церковь Христова обрела истового приверженца, где бы он самоотверженно ни трудился во имя вящей любви Господней.

Спустя двадцать восемь лет в 414 году от Рождества Христова в девятнадцатой книге «О Граде Божием» епископ Августин Гиппонский напишет:

«…Святого покоя ищет любовь к истине; общественные обязательства принимает на себя неизбежный долг любви. Если никто этого бремени не налагает, следует пользоваться досугом для познания и созерцания истины. Если же его налагают, его так же следует принять по неизбежному долгу любви.

Но и в последнем случае не следует отказываться от удовольствия, доставляемого истиной, чтобы та приятность не исчезла, а эта необходимость не подавила…»

Вилла Кассикиакум поблизости от Медиолана в италийской провинции Эмилия и Лигурия. От виноградных каникул до Пасхи Христовой.

«Время не проходит впустую и не катится без всякого воздействия на наши чувства — оно творит в душе удивительные дела. Дни приходили и уходили один за другим; приходя и уходя, они бросали в меня семена других надежд и других воспоминаний…»

Верно в Медиолане в первую голову Аврелий Августин духовно и любовно расчелся с манихейством ближайших друзей-последователей, пожалуй, до того, нежели сам благодатно отбросил прочь скептические колебания. Вовсе не походя расстался он с переменчивыми сомнениями в надежности духовного выбора между блужданиями в потемках телесности и светом небесных истин, не связанных земнородными материалистическими путами, но постепенно, по градусам.

Между тем развенчать манихейские материализаторские заблуждения в глазах, в умозрительных представлениях давних слушателей-учеников ему и вмале незатруднительно, коль скоро следует действовать в градации от простого к сложному, от ничтожного к великому. И подавно, когда он, философ Аврелий, путь-путем принялся за это дело экспериментально (выделим по-латыни) и любомудро, с любовью к ближним своим. Опыт есть опыт, на каком языке его ни назови…

И тот же неизменный смысл мы вкладываем в слова: вера-пистис, надежда-эльпис, любовь-агапе… И, в мать их, софию! Особенно, если греческой мудрости и латинского разумения самому ой как не хватает ментально…

Прежде всех Аврелий взялся за любимого давнишнего ученика Алипия Гауду Адгербала в порядке эксперимента и в категории подлежащей аристотелевской сущности, наименее упорной в манихейских ересях.

Римский друг Алипий перебрался к нему в Медиолан первым из их духовного братства, прочно обосновавшегося в конце сентября на вилле Кассикиакум. В Риме Алипий Адгербал не ужился с высокородным комитом италийских фиска, податей и сокровищницы, при ком состоял советником по судебной части. Таким категорическим образом честный мытарь и правдолюбивый молодой оратор, не пришедшийся ко двору всяким-разным имперско-республиканским лихоимцам-мздоимцам, оставил фискальную службу и решил продолжить философское образование. Благо фамильные доходы позволяют ему довольно безбедное существование.

Мудрыми словами учителя Аврелия ученик Алипий и в Картаге мог зачастую поклясться. Поэтому не замедлил сделать то же самое в подавляющем профессорском авторитете того, чьи рациональность, логичность, аподиктичность и раньше находили живой отклик в его разумной душе.

Вторым великовозрастным аколитом профессора Аврелия в Медиолане объявился Гонорат Афраний Масинта. В Риме его тоже не прельстило мздоимливое препровождение служилого времени в мелкочиновном статусе под началом власть имущего префекта анноны, от кого зависит, сколько хлеба, масла, мяса и зрелищ задарма вытребует неимущая римская чернь и рвань. А достоимущие квириты за все это и многое другое заплатят сами при должной организации хозяйства, подвоза и торговли в колоссальнейшем Вечном Городе.

Гонорату частично помогло отринуть манихейство, за какое он очень крепко держался, мелочное, бывало, и запредельное корыстолюбие римских поклонников учения пророка Мани, настырно и назойливо досаждавших ему с петициями о взаимовыгодном содействии и содружестве в ущерб иноверцам и снабженческому скотопромышленному делу. Потому-то чисто духовные не от мира сего доводы и промыслы Аврелия легли на хорошо унавоженную почву, в избытке материалистично сдобренную, удобренную человечьими нечистотами и скотьими испражнениями.

Отнюдь не на камень упали горчичные зерна истины, со временем благовестно разрастающиеся в пышные растения. Тогда как излишки навоза вовсе не по-евангельски легко смываются осенне-зимними дождями.

Так лишился зимой перед сатурналиями учеников и денег Небридий Дамар, вздумавший было стать профессором риторики в Риме. Преподавательское дело у него шло более-менее гладко в течение полугода, пока беспросветные тупицы-школяры не сыграли с ним ту же глупую шутку, что и с Аврелием. Правда, не рассчитались лишь за два осенних месяца. Зато ушли, скоты, все поголовно. Потому огорченный и опечаленный Небридий пустился в путь на север искать сочувствия и утешения у старого друга-учителя с камнем на сердце и манихейством за пазухой в придачу.

Манихеем друг Небридий оказался твердокаменным, кремневым; везде видел одно только пространство материального зла — на юге и по всем сторонам света. Но и капля подобру-поздорову камень точит, и кремнистые мельничные жернова снашиваются, если ты не злостный лжепророк, они у тебя не висят на шее и не тянут на дно морское.

Третьего картагского друга Аврелию удалось утешить философией древних стоиков и новых академиков-платоников. А к правоверному христианству Небридий подошел самотеком, однажды став окрещённым в незапамятном и бессознательном младенческом возрасте во время смертельной болезни, как ему исторически рассказывали о том явленном чуде исцеления.

Четвертым в поисках соболезнования и сострадания к Аврелию на днях заявился Скевий Вага Романиан. Его деловой тагастийский друг также в одночасье остался без блага, счастья и удачи. Он пережил и до сих пор переживает страшнейшее злосчастье и дикую неудачу с безвозвратной потерей пяти крупных трехвесельных кораблей со всеми людьми, рабами, животными и сверхценным грузом черного, красного и желтого дерева.

Теперь Скевий тускло и пасмурно ждет-дожидается присылки основательных денег из Африки от продажи осеннего урожая в своих имениях. Тем часом до манихейства, к которому он ранее не очень-то был подвержен, нисколько не привержен и сейчас, ему и дела никакого нет в принципах, в первоначалах, в первостихиях, от каких он фундаментально и элементарно столь бедственно пострадал. Однако охоту к любомудрию нам явленный Скевий ни на греческую йоту не утратил. От альфы и до омеги готов феноменально дискутировать до петушиной пополуночи, во все стороны, вширь и вглубь, туда и обратно, циклически…

Аврелий опять вернулся, обратился к памятной ретроспективе двух последних лет в Медиолане. Ему очень хотелось понять, наконец, уразуметь, почему и отчего он обрел христианское вероучение, и вот-вот, слава Тебе, Господи! Примет материнское вероисповедание, избрав принадлежность к православному и католическому никейскому Символу Веры.