Загодя картагские опрокидыватели, втихомолку хихикая, обычно бьются об заклад, что же они обнаружат, выставят на всеобщее обозрение под нижней туникой у выбранной цели. Почтенные картагские матроны, подвязывающие груди широкой шелковой цветной лентой-кинктой, и чресла свои плотно пеленают пестрыми полотняными набедренными повязками. Зато свободные горожанки из простых в жаркую пору года почитают за удобство не утруждать туловище внутренними покровами. И рабыни, ни дать ни взять, под шерстяной интерулой каких-нибудь иных женских потайных одежд не носят ни летом, ни зимой.

Потому и спорили заранее любознательные вертопрахи-шалуны, будет ли выбрита или выщипана у опрокинутой жертвы ее женственность. Либо ее курчавые секретные заросли оставлены в неприкосновенности в преддверии вероятного мужского откровения и плотского познания.

Особую лихость картагские риторы-школяры видели в том, чтобы проволочить несколько шагов женщину по мостовой, познавательно оголив ее до грудей. И при этом нисколько не ушибить или как-нибудь ей повредить физиологически.

Сорванцы, учинившие киническое бесстыдство и непотребство, сперва отшатывались будто бы в смущении, затем подскакивали, притворно извинялись за неловкость и неуклюжесть, участливо поднимали на ноги, оправляли платье… Учтиво интересовались, негодники, не ушиблась ли она ненароком, предлагали сопроводить к лекарю и оплатить лечение, коли случились какие травмы и повреждения деликатного и нежного женского телосложения.

В подобных публичных школярских забавах и проделках самолично Аврелий участвовал только один-два раза. Так как остерегался судебного преследования и наказания. Редко-редко, но бывало, когда мужья вдруг оскорбленных и опозоренных почтенных матрон, эдак по чистой случайности позабывших перепоясать чресла и подвязать груди в походе на рынок, обращались в суд к магистратам и эдилам за справедливостью.

В такой печальной оказии виновным в нарушении общественного порядка и приличий грозили денежный начет, розги, а иногородним — высылка из города без права возвращения. За безгласных и бесправных рабынь никто не вступался, даже если они принадлежали к важным и влиятельным городским фамилиям. Ибо таков древний картагский обычай. Вот так, как бы невзначай опрокинуть вверх кормой на праздновании языческих сатурналий или матерналий какую-нибудь зазевавшуюся молодку. Бывало такое и в праздной толпе, глазевшей на торжественное шествие жрецов и служителей египетской богини Исиды, якобы верховной матери природы, владычицы стихий и единого образа всех мелких языческих божеств. Не меньше народу доселе поклоняется и фригийской Кибеле.

Так вот и принял глупейшее участие в опрокидывании Сабины и сам Аврелий, когда та отстала от молодой хозяйки у входа в термы Антонина. Она его этим до сих пор попрекает во время ссор. Дескать, страшно сожалеет, зачем убоялась, не упросила сенатора Фабия вступиться за ее поруганную девичью честь и оголенную промежную невинность.

Судебного наказания розгами Аврелий по юношеской опрометчивой глупости не слишком-то страшился. Мало ли его секли в детстве? Перенес, пережил бы и эту порку как-нибудь. Хотя к такому изуверскому ужасу привыкнуть, приспособиться никак тебе невозможно и невмочь. Лучше бы его всеми силами избегать и даже не вспоминать о нем с проклятиями.

Тем не менее начинающим школяром в Картаге, он гораздо больше остерегался, чтобы его недоученного, — Боже, упаси! — не выслали в одночасье из города, чем ужасно огорчится мать, по сю пору мечтающая увидеть сына в блеске чинов, славы и величия.

Как приходится его матери Монике одной, без мужа, — о Господи! — уже десять лет воспитывать, растить младшего брата и совсем маленькую сестру, Аврелий и в юности отлично понимал.

За старшего сына Моника Августиниана в те годы очень беспокоилась, переживала, что и не перестает делать по сей день. Не устает опасаться кривых путей для него и предостерегает насчет опасности связей с замужними женщинами. Потому-то едва успев выдать замуж дочь Юнию и отправить младшего сына Корнелия служить в Испанию, она безотлагательно взяла под неусыпную опеку и материнское покровительство старшего Аврелия, подающего самые большие и добрые надежды в их семье. В своих снах и мечтах Моника его видит не меньше, чем кесарским комитом и викарием какой-либо из римских провинций, глубокоуважаемым отцом почитаемой фамилии.

Неуважительно обижать и огорчать мать Аврелий никак не желал ни тогда, ни потом. Следовательно, и сейчас он старается матери не возражать, не прекословить… И ничего не рассказывал ей о десятилетнем сыне Адеодате и давней сожительствующей полюбовнице Сабине…

Эта ослица картагенская, наверное, и под страхом вечных мук христианского огненного ада никуда и никогда не в силах прийти вовремя! Ждать себя заставляет долгую вечность!

Верно поэтому, Аврелий припомнил: как лихо и молодецки они сам-друг со Скевием Романианом когда-то зацепили и опрокинули богато принаряженную, кичливо задирающую нос пышногрудую и узкобедрую красавицу рабыню, обликом несомненную сабинянку. Выиграл Аврелий в тот момент также спор против завзятых опрокидывателей, подзуживавших на скандал двух новичков. Получил целую кучу полновесных денариев, точно угадав, насколько ухожена и кропотливо обработана ее женственность в промежности в соответствии с этрусским обычаем, принятом в Риме.

Во вторую очередь увесистости и солидности тогдашнему выигрышу добавила его наблюдательность. Аврелий сделал большую ставку на то, что, по его наблюдениям, каждая женщина, лежа навзничь, прежде чем оправить платье и подняться, широко раздвигает бедра по причинам женской физиологии, темперамента и телосложения. Точно так и вели себя все те, кого опрокинули в тот день.

Что характерно, кое-какие женщины вставали нехотя, все свое тайное долго показывая явным городу и миру. Ведь, согласно нелепым женским суевериям, в день так называемой Великой матери богов Кибелы нечаянное обнажение телесных таинств сулит счастливое супружество, богатое чадородие, существенное облегчение тягостей беременности и родовых мук.

Так что веселой работенки в тот языческий праздник всем опрокидывателям хватило с избытком. Женщины сами того, видимо, хотели, а мужчины на это смотрели или сквозь пальцы или же таращились во все глаза на обнаженные как будто случайно женственные соблазны и прелести.

Что там и как у Сабины соблазнительно-прелестного под нижней туникой в тот раз Аврелий толком рассмотреть не успел. Светловолосую рабыню друзья немедля поставили на ноги, впопыхах одернули на ней дорогую столу, накинули на голову паллу, постаравшись побыстрее привести в более-менее пристойный вид от возмущения онемевшую северную красотку. Важнее того, и ее молодая хозяйка, похоже, собралась во весь голос вознегодовать, возмутиться той наглостью, с какой обставили ее прислужницу. Как ни посмотреть, связываться и выступать поперек христианской, сплошь благонравной фамилии властного и строгого сенатора Фабия Метелла Атебана никому не с руки и не по плечу.

В результате какие-никакие благоприличия и благопристойность проказники-школяры кое-как соблюли, и обе девушки молча приняли насмешливые извинения озорников. Поднимать брань, ругань, скандал никто не домогался…

Аврелий еще больше набрался великого терпения, каким требовалось непременно запастись в ожидании Сабины, тяжко вздохнул, снова глянул на мраморную статую серьезного автора легкомысленных «Метаморфоз» и опять взялся припоминать воистину малоприличные для зрелого мужа проказы и шалости шумливой юности, все эти нечаянные и отчаянные былые опрокидывания, совращения… Как-никак он уже не так молод; не тот, что прежде.

По истине подумать, в настоящих совратителях Аврелий нисколько не состоял. В отличие от сообщников, к их хвастливому ряду, стремившемуся повторить приапический тринадцатый Геркулесов подвиг, ничуть не причастен. Несметными мужскими победами над юными девственницами напропалую не бахвалился, как прочие. И ни разу не покупал в складчину девственных дочерей и рабынь на продовольственном рынке у отцов сельских семейств, вывозивших на городское торжище совокупно с плодами земными и девичью плоть. Девственностью поселяне торговали по старинке, с повозок, и она всенепременно находила сбыт, похотливых покупателей, да и по сей день обнаруживает спрос у расточающей родительские средства молодежи Картага.