— Вы стоите, а там ребята, — начала сердито Марьянна.

— Что ребята?

— Вы же старший.

— Формально… Концерт идет хорошо?

— Нет никакого концерта. Слышите — танцы. Все свелось к танцам.

— Пусть танцуют.

— Пусть? Странный вы какой-то. Воротник подняли, стоите, как будто от кого скрываетесь.

— Да, — ответил Петр Иванович. Марьянна замолкла.

— От кого? — после паузы, понизив голос, спросила она.

Петр Иванович швырнул на землю окурок и резко протянул руки к Марьянне.

— Вы что? — отшатнулась учительница.

— Я пальто вам хочу подать, — он снял у нее с плеч пальто. — Надевайте в рукава. Я покажу вам деревню. Я бывал здесь.

— Вам никто не говорил, что вы похожи на Юрия Никулина? — сердито спросила Марьянна, но все-таки надела пальто в рукава.

— Идемте, пожалуйста, — попросил Петр Иванович. — Здесь такая речка! Ее с Карабут-бугра смотреть надо.

Сбитая с толку странностью поведения Петра Ивановича, Марьянна принялась машинально застегивать пуговицы. Но идти в такую погоду на речку ей не хотелось.

— Я лучше в клуб пойду. Зоя Павловна одна не уследит за порядком.

— Зоя Павловна одна бастионы брать может.

На углу, рядом со столетним дуплистым вязом, журчала вода, вливаясь по желобу в темную колоду. Таких колод в деревне было несколько, и, соединяя их, через всю деревню бежал, расширяясь, сужаясь, теряясь в густых зарослях лебеды и репейника, ручей. Дождь кончился. Но журчание воды добавляло сырости, зябкости.

— Петр Иванович, — с заметной неловкостью и раздражением спросила Марьянна, — вы случайно за мной не ухаживаете? У меня есть человек, вы его видели. Он иногда встречает меня около школы.

— Я вам деревню показываю. Колыбелку. Знаете, почему Колыбелка?

— От слова «колыбель», наверное, — поежилась Марьянна.

— Не совсем так. — Петр Иванович кашлянул. — Колыбелка — родник, в котором вода колыблется. — Он показал на темнеющую колоду. — Потому и название деревне дали. Но есть один, у белых камней, самый главный. Я его завтра вам покажу.

Дом, палисадник, свисающие через штакетники мальвы — все едва угадывалось в сырой темноте. Марьянна и Петр Иванович с трудом перебрались по доске через узенький, телега не проедет, переулочек и шли, хватаясь за плетень, ступая осторожно там, где повыше и посуше.

— Плетень, — заметила Марьянна. — Оказывается, еще сохранились кое-где плетни.

— За этим плетнем, — Петр Иванович оглянулся, ориентируясь по другим домам и деревьям, — кажется, за этим плетнем в этом доме жила Марфа-монашка. Изба совсем завалилась.

За крайним окном, слабо подсвеченным изнутри нереальным, словно бы гнилушечным светом, произошло еле заметное движение. К стеклу приникли глаза, обрамленные бесформенными космами.

— Там кто-то есть, — пугливо отшатнулась Марьянна. — Кто-то смотрит. Идемте!

— Не может быть. Нежилой дом-то.

— Нет, там кто-то есть. По-моему, старуха. Вот так, — Марьянна показала, как приложила старуха ладони к стеклу.

Они отошли от дома. Марьянна еще несколько раз оглянулась на заброшенную усадьбу. Там было тихо: ни стука, ни скрипа, никакого движения.

— Ребята просят запланировать поездку на конезавод, — после долгого молчания сказала Марьянна. — Это здесь где-то близко, километров пятьдесят. Вы не знаете, сколько точно?

— Пятьдесят, — сказал Петр Иванович.

— Девочки прямо с ума сошли. Ах, лошади!

— Пусть будут лошади.

— Я вас не понимаю, Петр Иванович. Танцы — пусть танцы. Лошади — пусть лошади. Почему вы хотите переложить на наши хрупкие плечи административную ответственность? Вы начальник лагеря. Вы!

— Я начальник лагеря, а слушают ребята вас.

— Ну, это уж я не знаю, почему. И так ли это на самом, деле, — сказала Марьянна.

— Так! Предмет у вас духовный — литература. Я думаю, нам надо договориться. Я буду по технической части — все переговоры с совхозом, расчет-подсчет, а вы — с ребятами.

— Но, дорогой мой Петр Иванович, — запротестовала Марьянна, — здесь нужна не литература, а уроки, как собирать картошку. Вы ведете труд.

— Я веду табуретоведение. Так они, кажется, называют мои уроки?

— Зачем вы так?

Петр Иванович не ответил. На Карабут-бугор они поднимались молча. Наверху было ветрено. Река поблескивала в темноте неясно. Кусты ивняка на том берегу, дальние покосы, поля вокруг деревни сливались с тяжелым серым небом. Петр Иванович стоял, смотрел и никак не мог отдышаться. То ли слишком быстро поднимался, то ли резкий запах земли и полынной травы застрял горечью в легких.

— Я замерзла, — сказала Марьянна. — Не провожайте меня.

Она спустилась вниз и быстро, не оглядываясь, пошла назад, в деревню.

Петр Иванович простоял довольно долго на ветерке. Озяб… Но возвращаться к клубу не хотелось. Оскальзываясь в грязи и цепляясь за ветки мокрых кустарников, он спустился к роднику. В окружении белых камней мерно булькала не замутненная ничем вода. Песчинки вместе с водой поднимались со дна и тут же оседали, рассасывались журчащим ручейком между камней. Спускаясь, Петр Иванович испачкал руку в грязи; он присел перед родничком на корточки и опустил руку в холодную воду. Было сыро и зябко, а он держал руку в воде, словно для того, чтобы проняло до самого сердца. Но не пронимало. Леденела ладонь, а под плащом, под серым стареньким свитером сохранялось тепло. Петр Иванович зачерпнул заледеневшей ладонью родниковой воды и стал пить большими глотками. Он пил, чувствуя, как леденеют зубы и пронзает холодом изнутри все тело. Содрогнувшись, он выпрямился, сошел с камня в грязь. На камне остались следы от ботинок. Он постоял, погрел руки в карманах плаща. Потом снял с обтесанного колышка, вбитого рядом с запрудой, стеклянную поллитровую банку из-под компота, присел на корточки, зачерпнул воды банкой и принялся смывать грязь с камней. И это доставляло ему такое же сильное удовольствие, как в детстве, когда он ходил к роднику за водой с матерью и они вдвоем «умывали» камни.

«Какую работу выполняешь по дому?»

Алена ответила:

«Хожу в магазин за хлебом».

«Кем хочешь стать после окончания школы?»

Алена ответила:

«Ох! Не знаю».

Как две птицы, большая и маленькая, сидели на загородке перед клубом Рая Русакова и Алена Давыдова. Было в этом сидении перед освещенными окнами, в ритмическом покачивании ногами и зонтиком что-то магическое, завораживающее.

— Чего мы здесь сидим? — спросила Рая.

— Не могу избавиться от ощущения, что это уже было со мной, — ответила Алена.

— Явление апперцепции, — со знанием дела заявила Рая Русакова.

Алена улыбнулась. Хорошо, когда рядом есть человек, который знает все и все может объяснить.

— А в самом деле, почему мы сидим? — вздохнула Алена.

— Я сижу, потому что злюсь, — сказала Рая Русакова. — Почему они так со мной разговаривают? И почему ты им позволяешь сидеть рядом с собой и трогать себя за коленки?

— Я не позволяю. Они сами.

— Ты не маленькая и не дурочка. Должна понимать, что в период мутации это особенно опасно.

Алена не выдержала и засмеялась.

— Не вижу ничего смешного.

— А мутация?

— Что — мутация? — не поняла Рая.

— Смешное слово.

— Девушки, — внезапно раздался за спинами голос.

— Ой! — вздрогнула Рая.

— Не пугайтесь, — улыбнулся добродушно парень. — Вы на картошку приехали? Давайте знакомиться. Даньшин Михаил.

— А вы кто? — спросила Рая.

— Механизатор. Я буду поднимать для вас четвертое поле.

— Как поднимать? — заинтересовалась Алена.

— На тракторе.

— А где же ваша труба, Миша?

— Какая? — изумился тот.

— Большая медная, — жестко ответила Рая.

И, спрыгнув на землю, девушки пошли в клуб. А Миша Даньшин так и остался стоять с протянутой рукой.