Сашка рванулся за ней, потом остановился, обернулся к Сереже.
— Догони ее! — крикнул он, слегка присев и хлопнув себя по коленкам. — Ну догони, чего стоишь?
— Зачем?
— Что ты ей сказал? Что ты ей сказал, Дон-Хиляк Зеленые штаны? Почему она убежала? Отвечай, сильвупле муа. Если не то сказал, лучше догони и извинись.
— Ничего я не сказал.
— Сильвуплюху схлопочешь.
Оставив Аню, подбежал Валера.
— Эй, ты! — еще издалека крикнул он Сашке.
— Спокойно! — обернулся тот. — Главное, помнить, что черемуха оканчивается на «муха», а заборчик, палисадничек на «стаканчик», — и показал пальцами, большим и указательным, «расстояние» в двести граммов. — By компрэнэ?
— Чего он, Серега, опять драться полез? — спросил Валера.
— Да я не знаю, — растерянно, подрагивающим голосом ответил Сережа.
— Чего ты хочешь? — пошел на Сашку Валера. — Драться хочешь? Давай! Драка нужна?
— Какая драка? — удивился Сашка. — Нужна конференция по мирному урегулированию. Конференция за мой счет. Прошу за мной, — махнул он рукой и пошел.
Ребята не двинулись с места.
— Ну что? — остановился Сашка. — Идем?
— Куда идти? — спросил с опаской Валера, и они с Сережей, нерешительно двинулись вперед.
Интермедия Валеры Куманина
«Какую работу выполняешь по дому?»
Валера ответил:
«Хожу в магазин за водкой».
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Валера ответил:
«Хочу судить людей, которые воруют. На юридический буду поступать. Хи-хи!»
Глава тринадцатая
Гипсовый Митя и прочие биографические подробности
До десяти лет Сашка жил в городе. Мать работала на электроламповом заводе. С грудного возраста таскала сына всюду за собой. Отца не было. И вдруг отец объявился. Это произошло весной, Сашка заканчивал третий класс. Он вбежал в комнату, подкинул портфель, поддал ногой. Радоваться он умел, и мать все его радостные шалости поощряла. Она и сейчас улыбалась, но как-то жалко, смущенно. Улыбка на ее лице съежилась, а Сашка получил такой увесистый подзатыльник, что потемнело в глазах. Удар последовал сзади. От неожиданности Сашка чуть не упал. Мать подхватила его, прижала к себе.
— Не надо, Митя, — жалобно попросила она. — Не надо! Сядь, а то повредишь себе.
По комнате прыгал на костылях человек, показавшийся Сашке огромным и злым. Одна нога у него была вдвое толще другой. Прыгая, он ею махал, не сгибая в колене.
— Книжки пинать? — спрашивал этот человек, вертясь перед глазами на костылях и рискуя свалиться. — Фашисты, понимаешь, пинают… Телевизор. Видал? Человек должен, понимаешь? Портфель — вещь!
Говорил он плохо, два-три раза стукнет костылями об пол, прокрутится вокруг себя и скажет два-три слова, мало связанных между собой.
— Это, Сашенька, твой отец. Ты слушайся его. Ты ему не противоречь. Мы теперь вместе будем.
— В гробу я его видел. В белых тапочках — крикнул Сашка.
И тут же получил увесистую затрещину от отца, а сам отец не удержался на костылях и свалился на диван, дрыгая здоровой ногой и поглаживая обеими руками гипсовую.
Сашка не поверил, что этот человек его отец. Позднее, вспоминая первый подзатыльник, он удивлялся, как он сразу не понял. Неродной отец не врезал бы так. Только родной, соскучившийся по своему сынку за десять лет, мог начать с подзатыльников.
Гипсовый Митя работал шофером. Зимой, в гололед, он попал в аварию на загородном шоссе. Пассажир погиб, а Митя поломал себе руки и ноги, но остался жив. Мать узнала, пошла в больницу, стала навещать его. А когда пришло время выписываться, привезла домой. Несчастье снова сблизило их, и у нее снова был муж, а у сына — отец. Да только на подзатыльники был он щедр слишком и орал на маму по всякому поводу. Это не нравилось Сашке.
— Борщ? Это борщ? — закричал он вдруг за обедом и запрыгал из комнаты за папиросами. Вернувшись с пачкой «Беломора», стал орать еще громче: — Где моя зажигалка?
— Не знаю, — тускло ответила мама, не поднимая головы от тарелки.
— Здесь лежала, — стукнул Гипсовый Митя по столу, и из тарелок выплеснулся борщ на скатерть. — Здесь положил! Ты взял? Если ты, убью!
— Нет! — соскользнул Сашка со стула.
Мама догнала его в комнате, обняла, заплакала:
— Отдай ему, Сашенька, зажигалку.
— Я не брал.
— Не надо его раздражать. Куда ты ее дел?
— Я не брал. Может, он сам ее уронил.
— Куда?
— В тарелку, куда, — отпихнул Сашка мать от себя.
— О господи! — только и сказала она.
Когда мать вошла в кухню, она увидела — муж сидит перед тарелкой с борщом и держит в ложке зажигалку, облепленную капустой. Выплеснув зажигалку на скатерть, он вычерпал из тарелки бензиновое пятно и принялся хлебать борщ.
— Не ешь, Митя, отравишься. Нового налью.
— Сиди и молчи! — рявкнул он.
На другой день мать отвезла Сашку в деревню к бабушке.
Через год мать приехала его навестить, рассказывала, что Гипсовый Митя стал лучше, тише, но домой Сашку не звала.
Еще через год мать родила девочку и назвала ее в честь своего сына Александрой, Сашей.
— Плакала Саша, как лес вырубали, ей и теперь его жалко до слез, — продекламировал Сашка по этому поводу и до самых сумерек валялся на сеновале с сухими тоскливыми глазами.
Бабка позвала ужинать, он не откликнулся. Сашка понял из открытки, что его не только забыли, но и заменили.
Осенью караван катеров, барж и дебаркадеров спускался вниз по реке в поисках места для зимней стоянки. Намечалось зимовать в Селиванове, но там летом брали песок, гальку, изрыли весь берег ямами, в которые тут же набралась вода и к осени зацвела. Изменилось и русло реки, стало неудобным для стоянки. Караван побыл несколько дней в Селиванове и спустился ниже, до Средней Вереевки. Часть барж и два дебаркадера оставили на воде, а катера вытащили на берег.
Выпал снег, и Сашка увидел, что из трубы над буксировщиком поднимается дым.
Вечером окошко этого буксировщика заманчиво светилось. Сашка ходил поблизости, вдыхал морозный воздух с запахом дыма и думал о больших кораблях, о зимовках во льдах.
Утром он вместо школы опять пришел на берег. Буксировщик казался безжизненным, дым из трубы не шел, но вокруг на выпавшем ночью снегу, не было следов. Сашка поднял с земли железку и постучал легонько о борт. Некоторое время было тихо, затем внутри буксировщика что-то заскрежетало, заскрипело и на палубу не вышел, а выполз человек в шубе и в шапке.
— Ну? — спросил он.
— Я живу здесь, — махнул Сашка рукой в сторону деревни и отошел подальше, чтобы лучше видеть человека в шубе и в шапке. — Посмотреть нельзя? Хочется посмотреть.
Человек молча выслушал его и, ничего не сказав, скрылся внутри буксировщика. Сашка постоял, подождал, обошел «корабль» кругом и вернулся на прежнее место. Внутри опять что-то заскрежетало, и, высунув теперь уж одну голову, человек в лохматой шапке сказал:
— Ну?
— Уходить, да? — послушно спросил Сашка.
— Сюда! — махнул тот рукой.
По сходням, приставленным к борту со стороны реки, Сашка взобрался на буксировщик и постучался на всякий случай, прежде чем войти. Внутри было холодно, как на улице. Человек в шубе и лохматой шапке сидел и вязал сеть. На Сашку он, казалось, не обращал никакого внимания.
— Я вообще-то из города, — объяснил Сашка. — Здесь у бабки живу. А вы откуда?
— Ниоткуда, — без всякого выражения сказал тот.
На этом разговор закончился.
На следующий день Сашка уже помогал обкалывать лед вокруг дебаркадера. Дядя Вася летом плавал на своем буксировщике, а зимой жил в нем на берегу, сторожил катера и баржи.
По весне дядя Вася навестил бабку. Две ступеньки из трех у крылечка были сломаны. Он молча взял топор в сенях и починил. Только потом степенно сел за стол. Ел не торопясь, с удовольствием. Выпил две чашки чаю. Перед тем как закурить, сказал:
