Сережа не уехал. Около умывальника, расположенного в кустах за интернатом, горел фонарь. Сережа подтащил туда скамейку и устроился с книжкой. Он ждал, когда все заснут, чтобы, не встречаясь с учителями, проскользнуть в свою комнату. Он был растерян, не знал, что делать, и книжку читал машинально, почти не улавливая смысла.

Ребята в школе никак не могли угомониться. Слышались их голоса то в одном окне, то в другом. Из подъезда выскользнули Смирнов и Зуев. Они закутались в простыни и, изображая привидения, запрыгали под окнами первого этажа.

— У-у-у! — гудел Зуев, просовывая голову, закутанную простыней, в комнату девочек.

— Ква-ква! Ку-ка-ре-ку! — кривлялся Смирнов.

— Ну хватит, — высунулся из окна второго этажа Уваров. — Кончайте. Каждый вечер одно и то же.

В другом окне появилась Зоя Павловна. Она быстро опустилась вниз, погналась за привидениями и увидела Сережу.

— Еще одно привидение, — обрадовалась Зоя Павловна. — Распорядка для тебя, Жуков, не существует. Все спят, один он бодрствует. Ты хоть понимаешь, что ты во всей этой истории с Петром Ивановичем неправ?

— Меня спрашивают, я отвечаю. Почему я должен врать?

— Давай без демагогии, Жуков. Врать тебя никто не заставляет. Ты можешь допустить такое, что о тебе заботятся старшие?

— Можно, я пойду спать? — поднялся Сережа и захлопнул книжку.

— Я тоже, с твоего позволения, пойду спать. Если ты не уехал, то должен придерживаться установленного распорядка. Ужин на столе, поешь, — крикнула ему уже вслед Зоя Павловна.

Сережа проспал. Когда он пришел на поле, ребята уже отправили две машины и грузили третью. Петр Иванович понимал, что он плохой педагог, и тратил все свои силы на работу в поле. Сам подтаскивал мешки, сам грузил на машину. Все делал сам.

— Петр Иванович, — подбежала κ нему Марьянна. — Жуков появился. Петр Иванович, я вас прошу: пусть он поработает.

— Пусть поработает, принц, — буркнул Петр Иванович. — Солнце в макушку, а он только пришел.

— Я вас умоляю, Петр Иванович.

— Делайте, как знаете.

— О-о-о! Кто к нам пришел! — дурашливо заорал Валера Куманин. — Единственный безработный в Советском Союзе.

Подняла голову от корзины Алена Давыдова, заулыбалась радостно Оленька Петрушина, замахали руками, приветствуя его появление, Зуев и Смирнов. Сережа числился в этой бригаде. Бригадиром был Толя Кузнецов. Он увидел Сережу и отвернулся.

— Кузнецов! — окликнул его Сережа. — Где мне стать?

— В сторонку.

Сережа нагнулся за пустой корзиной, Кузнецов отбил ее ногой в сторону, поднял и, стоя перед Сережей с двумя пустыми корзинами в руках, спросил:

— Ну что?

— Зачем тебе две?

— Чтобы работать за тебя и за себя.

— Я сам за себя отработаю.

— Не надо. Бригада выполняет норму, есть ты или нету.

— Я свою норму выполню сам.

— Кишка тонка. Это тебе не книжечки листать. Тут нагибаться надо, коленочками становиться на сыру землю.

Сережа попытался вырвать у него корзину. Но Кузнецов оказался сильнее и дергал резче.

— Я тебе на голову надену корзину, если полезешь еще раз.

— Ну кончай, Кузнец, ты что? — подбежал Женька Уваров.

— Ой, они сейчас подерутся, — . сказала Оленька Петрушина и, оставив свою корзину, тоже подбежала. — Мальчики, Сережа, Толя, ну что вы?

Она стала между ними. Подбежала Марьянна. Подошел Петр Иванович. Ободранная ладонь саднила. Сережа сжал руку в кулак.

— Что тут такое? — спросил Петр Иванович. Он взял у Толи Кузнецова одну корзину и протянул Сереже, почти дружески хлопнул его рукой по плечу, показывая, что он может идти работать. Ребята расступились, и Сережа молча вышел из круга.

— На, а ты, Кузнецов, должен понимать, — сказал укоризненно Петр Иванович.

— А я этого пижонства, Петр Иванович, не понимал, не понимаю и никогда не буду понимать, — с силой швырнул о землю свою корзину Кузнецов и пошел с поля.

— У-у-у! — только и смог сказать учитель.

— Ну, Кузнец, прямо бешеный какой-то, — сказала Нинка Лагутина.

Мальчишки и девчонки смотрели неодобрительно вслед своему бригадиру.

После ужина, когда все ушли в клуб, Сережа снова вернулся на поле. Пустые корзины лежали беспорядочной кучей. Сережа хотел их пересчитать, но сбился и решил наполнить их все картошкой, сколько бы их тут ни было. Пусть завтра придут, посмотрят и удивятся. Плечи болели после дневной работы, ладонь саднило. Сережа обмотал ее платком. «Пусть, — подумал он, — все равно они завтра увидят не пустые корзины, а пирамиду наполненных корзин». Он устало оглядел вспаханное поле, выдернул корзину и приступил к работе. Пять или шесть корзин он заполнил довольно быстро. Потом как-то сразу работа оглушила его, время потеряло смысл. Он двигался с пустой корзиной туда, с наполненной обратно. От картошки рябило в глазах, а пирамида все еще была до смешного маленькой. Пустых корзин было гораздо больше. Сережа зажмуривался на секундочку, чтобы их не видеть, брал очередную корзину и шел ее наполнять. И все чаще и чаще он с удовольствием опускался в борозде на колени и все с большим трудом вставал.

В сумерках пришла Люба. Сережа удивился: как она догадалась, что он здесь? Девушка робко присела на перевернутую корзину. Она была смущена тем, что пришла, и чувствовала себя немного виноватой за вчерашнее. Сережа продолжал работать, не замечая ее. У него появился дополнительный стимул. Люба долго сидела молча, даже замерзла немного в платье с короткими рукавами.

— Сережа, хватит, уже поздно, — сказала она, поеживаясь.

— Ты мне мешаешь.

Он подтащил полную корзину к пирамиде, потянулся за пустой. Люба ухватилась за другой край корзины.

— Ну кому ты хочешь доказать?

— Себе.

Он наполнил и эту корзину.

— Я замерзла и устала смотреть, Сережа, — проговорила Люба, стараясь вызвать в нем жалость к себе.

— Нет, ледиз энд джентльмене, — сказал Сережа, поднимая корзину и держа ее из последних сил на весу перед Любой. — Я хочу понять, почему я, человек XX века, должен растрачивать свою мускульную энергию таким примитивным способом.

Он не удержал корзину, уронил на землю. Часть картошки высыпалась. Люба наклонилась, чтобы помочь ему собрать ее. Сережа оттолкнул руки девушки.

— Не хитрое это дело — собирать картошку, — сказал он. — Я против чего? Я против слов: давай, давай, давай. Сказали бы мне честно: Жуков, нужно убрать картошку, потому что ума не хватает сконструировать картофельный комбайн. Я бы взял корзину и пошел.

Он взял новую корзину и пошел.

— Сережа, я прошу тебя: хватит.

— Нет, я буду ходить на четвереньках, пока ты не изобретешь комбайн, — ответил Сережа, стоя на коленях.

— Я не изобрету, я не умею.

Сережа подтащил корзину к своей пирамиде, поднял ее рывком, поставил в третий ярус.

— Эта корзина в твою честь, Любка-голубка. — Он пересчитал наполненные корзины, сказал: — Все, перерыв.

Подошел к Любе и лег лицом вниз на пустые корзины. Девушка улыбнулась.

— Сережа! — тронула она его за плечо. — Ты меня слышишь, Сережа?

— Слышу, — ответил он. — Но с трудом.

Он перевернулся на спину, корзины под ним слегка разъехались, стало еще удобнее лежать. Сережа лежал, смотрел в небо, на облака. И лицо Любы, милое, деревенское, было совсем рядом.

— А знаешь, в этом что-то есть, — сказал он.

— В чем, Сережа?

К его потному лицу прилипли комочки земли, травинки. Спрашивая, она провела ладошкой по его щеке, чтобы стереть грязь. Эта неожиданная ласка была приятна, и Сережа ответил не сразу.

— Лежишь, — сказал он, — ни ногой, ни рукой шевельнуть не можешь, а как будто летишь. И есть очень хочется.

— Ой, Сережа, хочешь, я принесу прямо сюда?

— Принеси, Любушка-голубушка, — сказал Сережа.