— Затхлость тут какая-то, пахнет чем-то, — брезгливо поежился Сережа.

— Открой окно, — предложил Валера.

— Не открывается.

— Не открывается, — подтвердил Сашка. — Но сквознячок сделать можно.

Он подошел к окну и легонько ударил локтем в нижний глазок. Сережа вздрогнул от звона разбитого стекла. Осколки с грохотом покатились по железной крыше, упали глухо на палубу дебаркадера, а оттуда с тихим всплеском в воду. Пламя свечи изогнулось, заколебалось.

— Как будем разливать? — спросил Сашка, потирая руки. — По три буля, а потом по четыре? Или сначала по четыре, а потом по три? Или сразу по семь?

Сережа и Валера посмотрели на него с недоумением.

— Буль? Это что, английская мера? — спросил Сережа, садясь.

Сашка засмеялся. В такой обстановке он чувствовал себя как рыба в воде.

— Во необразованный народ. Буль это буль. Говоря по-научному, «буль-буль». В каждой бутылке двадцать один буль. Вот смотри, за спиной буду наливать по три буля. Ровно будет, как по ниточке. Наука в сфере стервиса.

Он взял бутылку, стакан, стал в позу. Это был номер, отрепетированный многократно. Глядя в потолок, Сашка опрокинул у себя за спиной бутылку горлышком в стакан, раздалось три раза: «буль, буль, буль». Горлышко — вверх, стакан — на стол. Точно так же, не глядя, он налил и два других стакана. Получилось действительно как по ниточке. Сашка раскланялся, сел на свой ящик, пододвинул стакан к Сереже:

— Злоупотребляй.

Валера сам взял свой стакан.

— А что это? — спросил Сережа, понюхав и поморщившись.

— «Мадера для пионера». Не узнал? — хохотнул Сашка, показав неровные зубы.

— А у меня «Рубин гранат кагор», — сказал Валера.

— Это какая-то гадость. Это самогон, — догадался Сережа. — Я не буду.

— Правильно, школьникам не положено, — согласился Сашка. — Поехали от коленки к носу.

Они выпили с Валерой, и, глядя на них, взял свой стакан Сережа, сделал несколько судорожных глотков. Он пил неумело, как пьют воду, закашлялся, слезы выступили на глазах. Сашка протянул помидор и сам его воткнул в рот Сереже.

— Зажуй!

Сережа вытер слезы, съел помидор. Горячая волна побежала по всему телу. Во рту остался слабый привкус сивухи. Сережа потянулся за хлебом, за рыбой. Некоторое время все трое молча раздирали рыбу, хрустели огурцами. Было вкусно.

— Я не хотел, чтоб стекло… — сказал Сережа, быстро захмелев.

— Но оно же не открывается, — развел руками Сашка. — Нельзя, чтоб и стекло было и воздухом дышать.

— Мудро! Это ты сказал мудро, как большой философ, — помахал рукой Валера. — Только, по-моему, через один глазок воздуха поступает мало.

— Откупорь еще один, — посоветовал Сашка.

Валера подошел к окну, подпрыгнул и выбил каблуком ботинка второй нижний глазок. Посыпались со звоном стекла, царапая крышу и палубу дебаркадера. Сашка тоже встал, поднял с пола железную скобу и выбил третий глазок.

— А этот оставь Сереге, — сказал Валера.

— Мне не надо.

— Пусть останется, может, потом захочется, — поднял Сашка руку и сделал ораторский жест, означающий «прошу внимания», но ничего не сказал, а сел и взялся за бутылку.

— Мне больше не наливайте, — попросил Сережа. — Пожалуйста. Я больше не буду. Вы сами.

— Профессор, снимите очки-велосипед, кто же так злоупотребляет? Из этого может получится недоукомплектованность организма. И я тебе не «вы»! Я всего на два года старше. А по народному образованию мы ровесники. Я после девятого с дядей Васей плаваю. Он меня воспитывает. Меня всю жизнь воспитывают: отец, бабка, дядя Вася. Довоспитывались, вот он я!

— Он тебе по какой линии дядя? — спросил Валера.

— По линии акулы.

— Почему акулы? — спросил Сережа, чувствуя, что глупо и радостно расплывается в улыбке и что не в силах что-либо изменить в мускулах лица, чтобы выглядеть серьезнее и суровее.

— Из всего деньги делает. Миллионер он, понял? — плюнул Сашка на пол мезонина. — Эти стекла, когда спустят дебаркадер до Павловска, его позовут вставлять. Деньги? Что в реке водится — деньги! Что на берегу растет — деньги! Вот! — взял он в одну руку помидор, а в другую огурец. — Деньги, деньги. С меня берет деньги, когда я хочу угостить друзей. Уйду! Поеду в Ригу. Закончу вечерний десятый класс — и в мореходку.

Он разлил по стаканам оставшуюся часть самогона. Получилось не так ровно, как по системе «буля». Да он и не очень старался.

— Ты мне больше налил. Дай отолью, — поднял свой стакан Валера.

— Тихо! — остановил его жестом Сашка и посмотрел на Сережу. — Ты, очкастый, знаешь, какая душа у Любки?

— Что? — опешил от этого вопроса Сережа.

— Душа, понимаешь? У тебя душа есть?

— Нету.

— А у нее есть. Ходи с ней, как положено. Все! — сжал он руку в кулак.

— Я не понимаю, — сказал Сережа. — Она мне не нравится.

— Подумай, — сказал Сашка.

— По-моему, она мне не нравится, — расплылся опять в глупой улыбке Сережа. — Правда.

— Бери! Я ухожу в тень.

— За выдающиеся места, — захихикал Валера и, поддернув вверх куртку, надулся, как жаба.

— Не надо, — поморщился Сашка.

— Да не нужна она мне! — заволновался Сережа.

— Все! Я сказал, как отрубил.

— Правильно, — обрадовался Валера. — А мы тебя с Риммой-Риммулей познакомим. Девочка вот такая!

— Я не обмениваюсь, — строго остановил его Сашка. — Я про любовь говорю. Все! Ухожу в тень.

— Да не влюбленный я. Не влюбленный!

Сережа даже помидор уронил на колени, доказывая, что он не влюбленный. Все трое быстро опьянели от самогона, еды и разговоров и стали изысканно вежливы и предупредительны.

— Надо солью посыпать, — сказал Сашка.

— Я посыплю, — взял с бумажки щепотку соли Валера и стал сыпать на штаны.

— Сюда! Сюда! — нетвердым движением показывал Сережа на колено. Но Валера Куманин сыпал соль совсем не там, где нужно.

— Позвольте, я вам посыплю солью это место, — хихикал он.

— Помидор, — протянул Сашка. — Ты уронил помидор. Возьми другой, и все дела. У нас с дядей Васей много. Все поля наши. Бери, закусывай, ешь, я к тебе никаких претензий не имею. Все! Музыка!

Он взял гитару, ударил по струнам лихо, бравурно, но сразу выяснилось: играть он не умеет. С большим трудом из неверно извлеченных звуков сложилась мелодия «Цыганочки» и то после того, как Сашка перевернул гитару и отбил на ней ритм руками.

— Дай! — забрал гитару Валера. — Серега сыграет.

Сережа взял гитару, начал настраивать струны.

— Эх! — вздохнул Сашка. — Мне бы зуб полечить и научиться играть на гитаре.

— Что она у тебя такая расстроенная? — удивился Сережа.

— Не знаю, должно, от сырости, — сказал Сашка и вдруг запел, не дожидаясь музыки, заглушая зубную боль:

Маляры протопали по коридору с кистями, с ведрами. Робы, заляпанные мелом, топорщились на них. По линолеуму, из конца в конец, протянулись три цепочки белых следов.

Старший, сильно припадающий на правую ногу дядька прошел в кабинет к директору, а две девушки остались с ведрами и кистями в коридоре. Одна из них, курносая, черноглазая, от нечего делать принялась читать школьные правила, вывешенные на стене, рядом с директорским кабинетом, вторая, плоскогрудая, высокая, ждала, терпеливо прислонившись к стене и глядя в окно.

Старший и Василий Артамонович вышли из кабинета, улыбаясь. Старший держал в руках какую-то бумажку.

— И зимой снимать? — весело спросила курносая, глядя на директора.

— Что снимать? — улыбнулся девушке Василий Артамонович.

— Шапку! — весело, но с некоторым удивлением ткнула курносая пальцем в двенадцатый пункт школьных правил. На стекле осталось белое пятнышко мела. Девушка хотела его стереть и намазала еще больше. Василий Артамонович стоял, молчал и как-то странно, без улыбки смотрел на девушку.